Инспектор Антонов рассказывает - Райнов Богомил

Уже совсем стемнело. Ветер похолодал. Дора вынула из сумки сигареты и спички и закурила, вероятно, чтобы согреться. Умная мысль.

— Отец мой был человек тихий и кроткий. Не потому, что мама его выдрессировала, а потому, что такой был у него характер. Идет с работы — он какой-то начальник в торговле, — накупит того-сего для дома, потом сходит к приятелям в ресторан выпить рюмочку ракии, только одну, и вернется домой читать газету или слушать радио. Помню, когда ко мне пришли как-то две подруги из нашего дома, одна сказала: «Завидую тебе, Дора, что у тебя такой отец». А другая отвечает: «Не надо ей завидовать, потому

что как решит ее отец жениться…» До того времени мне эта мысль не приходила в голову, и помню, как только отец вернулся, я его спросила ни с того ни с сего: «Папа, ты не женишься второй раз?» Он засмеялся и говорит: «Зачем же мне жениться, если у меня есть такая хозяйка?» Но я настаивала: «Тогда обещай мне, что и вправду не женишься», а он: «Да что это тебе пришло в голову, деточка? Ладно, не волнуйся, обещаю».

Она замолкает, поглощенная воспоминаниями, и забывает, что держит зажженную сигарету. Я уже второй раз замечаю у нее эту скверную привычку, свойственную некоторым женщинам, попусту расходовать ценный материал.

— Отец держал свое слово до тех пор, пока я не закончила среднюю школу. Но в последние месяцы стал все чаще запаздывать и уходил из дома по воскресеньям. Я уже была не ребенок и понимала, что все это значит, но говорила себе: «Ничего, лучше так, чем если бы он привел ее когда-нибудь домой». Но он ее все равно привел, и, как выяснилось, они уже зарегистрировались. Ну, понятно, была и маленькая предварительная подготовка, туманные намеки, даже знакомство за две недели до этого — «товарищ из дирекции», — и коллективное посещение кино, и все-таки когда он ее привел, это был для меня настоящий удар. Я ему даже не напомнила о его обещании, потому что мне было стыдно за него. Просто я замкнулась и попыталась привыкнуть к новому положению.

Она говорит, делая рукой свойственные ей короткие жесты, словно чертя что-то в воздухе, а потом стирая. После этого она приближает сигарету к губам, но сигарета уже угасла, и женщина бросает ее небрежным движением.

— Я попыталась приспособиться, но ничего не получилось… Не вышло… Я слишком привыкла к прежней жизни, а у этой женщины были совсем другие планы, и некоторыми чертами характера она напоминала мою мать, с той разницей, что она не была моей матерью, хотя ей очень сильно хотелось играть эту роль. Вообще она вообразила себе, что одна из ее задач — заниматься перевоспитанием заброшенного ребенка, а у меня не было ни малейшего намерения перевоспитываться, тем более у такой воспитательницы, которая была всего на семь-восемь лет старше меня и не умела ничего приготовить без того, чтобы не испортить продукты. Она постоянно делала мне замечания, я ей в ответ дерзила, а отец мой со всей своей бесхарактерностью старался держаться нейтральной позиции, что еще больше бесило Елену — ее звали Елена, — и вообще атмосфера в доме стала невыносимой, и я все чаще уходила из дома и возвращалась уже после того, как они соблаговолят поужинать, и Елена подзуживала отца, но так, чтобы я слышала: «Ты не видишь разве, что этот ребенок совершенно распустился?» или: «Если она будет так шляться, она не сдаст приемных экзаменов». Экзамены я сдала и в университет поступила, но вскоре после этого произошел полный разрыв… Из-за пяти левов.

— Из-за пяти левов?

— Ну да, из-за пяти левов, про которые Елена утверждала, что я их взяла, а я их не брала, и потом она сама вспомнила, что отдала их уборщице за мытье лестницы. Но если бы не эти пять левов, то нашлись бы другие поводы, потому что уже дошло цо того, что нужен был какой-нибудь повод, и когда пришел отец, я заявила ему, что не могу больше оставаться в доме, где на меня смотрят как на воровку, а он попытался занять примирительную позицию, но с меня уже было достаточно, я схватила свой плащ, только плащ, и вылетела из дома. И больше не вернулась.

Дора зябко пожимает плечами, словно при одном упоминании о плаще чувствует холод, и смотрит на меня:

— Может быть, пойдем? Холодно стало…

Поднимаемся и снова идем по аллее вдоль канала при слабом свете редких фонарей. Женщина идет медленно, глядя себе под ноги, и я машинально придерживаюсь ритма ее шагов.

— Первый раз я ночевала у одной подруги, второй раз — у другой, и так несколько дней, пока не обошла всех своих подруг и не поняла, что нигде я не была особенно желанной, по крайней мере для родителей. Денег у меня не было, не было и никакого желания возвращаться домой. Пусть на куски меня режут, сказала я себе, а домой не вернусь. Но вообще-то я оказалась в безвыходном положении. В ту пору, когда я еще не ушла из дома, а только старалась находиться там как можно меньше, я завязала в одной компании некоторые знакомства, одно из них было с Магдой. Так что теперь я решила обратиться к ней и подумала, что наконец я попала к человеку, который может мне помочь…

— Гм… — произношу я с некоторым сомнением.

— Так я думала тогда. А когда поняла, как живет Магда и что, если я хочу остаться у нее, я тоже должна жить так, я сказала себе: тем лучше, это тоже один из способов самоубийства, если не имеешь смелости просто покончить с собой, а тебе не остается ничего, кроме самоубийства… И пошла вся эта история с «Бразилией» и прочим… и были приятные часы опьянения и сознания, что в сущности это и есть жизнь… и другие часы, отвратительные и унизительные, когда я говорила со злобой: пусть видит, до чего он меня довел, до чего довел свою дочь из-за этой Елены.

— Он знал, как вы жили?

— Узнал, когда ваши люди явились к нему. Он пришел на квартиру к Магде, уговаривал меня вернуться, обещал, что все как-нибудь наладится. Но я уже решила: или она, или я. Я так и сказала ему, а он продолжал уговаривать, не давая прямого ответа. И я ему сказала тогда: «Уходи, пожалуйста, и больше не заботься обо мне, не воображай, что заботишься…» Я тогда дошла до полного отчаяния и просто ждала, что придет день, когда мне дадут новое местожительство, и этот день, наверняка, скоро бы настал, если бы не появился Филипп…

«Нечего сказать, счастливое появление», — говорю себе, потому что это именно тот момент разговора, который необходим, чтобы повернуть его в нужное мне русло.

— Верно, — вслух бормочу я. — К сожалению, Филипп все еще продолжает появляться. Какова, в сущности, цена его молчанию?

Женщина не отвечает, продолжая идти все так же медленно, глядя в темноту аллеи перед собой.

— Не станете же вы меня убеждать, что он удовлетворится мелкими денежными подачками…

— Он не настолько низок, чтобы быть шантажистом, — отвечает Дора. — И если я правильно поняла ваш интерес к Филиппу, то мне кажется, что вы ошибаетесь. Он позер, циник, комбинатор и что хотите, но он слишком умен для того, чтобы совершить что-то… ненормальное.

— Хитрость и сообразительность еще не являются признаками человеческой нормальности, — возражаю я. — Однако это вопрос иного рода. Речь идет сейчас о цене шантажа.

— Мелкие услуги, но не денежные.

— Например?

— В сущности, он обращался ко мне только трижды, включая сегодняшний день. Первый раз он просил меня дать ему на день- два паспорт Марина — заграничный его паспорт, чтобы купить на доллары кое-что в магазине «Балкантуриста». Я, конечно, вначале отказалась, но он стал мне угрожать, и поскольку я считала эту услугу действительно пустяковой, я взяла паспорт из письменного стола и отдала Филиппу. Он вернул его мне на следующий день.

— Когда это было?

— Не могу вспомнить точно. Во всяком случае это было перед Новым годом, потому что Филипп говорил, что ему надо что-то купить своей подруге к Новому году.

— Хорошо. А второй раз?

— Второй раз он встретил меня возле университета, не знаю, случайно или подкараулил, и только спросил, когда Марин уезжает в Тунис — Марин работал над одним проектом для Туниса, — а я ему сказала, что не знаю. Тогда он попросил меня сообщить ему хотя бы письмом дату отъезда Марина, если я о ней узнаю. Я спросила, почему он этим интересуется, он ответил, что хочет попросить Марина купить ему кое-что, но сделает это только перед самым отъездом Марина, чтобы тот не забыл, поскольку он рассеянный. Я ему сказала: как же ты даешь брату поручения, когда вы в ссоре, а Филипп говорит: это не твое дело, и ясно дал мне понять, что если я его вовремя не уведомлю, то он сам уведомит Марина кое о чем.

— А сегодня?

— И сегодня — опять то же. Он узнал, что Марин собирается уезжать — Марин действительно уезжает через три дня, — и спросил меня, когда точно он уезжает и почему я ему не сообщила, как мы уговорились, я ему сказала, что забыла, потому что и вправду забыла из-за всех этих неприятностей, а он говорит: «А что будет, если и я забуду о своих обязательствах», и снова начал угрожать.