Судьбы местного значения (СИ) - Стрелков Владислав Валентинович

Бой в городе стих. Иногда слышались короткие очереди и одиночные выстрелы. В паузах становилось так тихо, что Николай и Маша переглядывались. Когда стреляли, Дюжий прислушивался и мрачнел. Девушка тревожно смотрела на сержанта.

- Из маузеров бьют, — пояснил он, вздохнув. — Отошли наши, видать…

Вновь несколько выстрелов и взрыв, на гранатный похожий. Сержант насторожился — звук пришел вроде как со стороны госпиталя. Но потом стало понятно — где-то на окраине стреляли.

- Ты окрестности хорошо знаешь? — спросил Дюжий.

- Город знаю, а так нет. Тут тетя живет, гостила у нее. А я из Коврова.

- Жаль, провела бы нас тайными тропами… — сержант поморщился, ногу постоянно дергало.

- Болит?

- Терпимо…

Ответил вроде не зло, но с досадой. Не то что ранен, а то что приходится сидеть, когда товарищи воюют. И вовсе не больно…

Госпиталя из оврага не видно, для этого надо по откосу сквозь заросли ежевики продраться, обойти ивняк, миновать грунтовку, ограду, пройти по выкошенной лужайке…

К корпусам отправился капитан и шестеро бойцов, а раненого сержанта оставили девушку охранять.

В овраге, заросшем ивняком, лопухами и ежевикой, царит прохлада. Земля влажная, копни чуть и родничок забьет. Ключик имеется, но ниже по оврагу. И уходить придется именно так, и ничего, что балка направлена на северо-запад, откуда немцы удар нанесли. Зато под прикрытием заросшего ручья можно проскользнуть незаметно. Под самым носом у немцев.

- Важная птица твой феникс, — тихо сказал Дюжий, вспомнив, как товарищ капитан подпрыгнул после тех слов.

- Он наш, он советский человек!

- Да знаю я. Только бы вытащить этого «феникса» тихо, без боя…

Дюжий вздохнул, и вновь потер ногу. Не бегун…

Единичные кусты акации и выкошенная трава вокруг госпиталя. Хуже не представишь. Подобраться незаметно к корпусу сложно. Немцы во дворе галдят, а в здании тихо. Есть ли там кто, непонятно. Группа скучилась у крайнего куста. Наблюдали.

Корпуса госпиталя бревенчатые, но стоят на полуметровом каменном цоколе. До окон два с небольшим. Высоковато, зараз не допрыгнешь. Жаль, что Кузнецова плохо коммуникации здания знает. Опросили тщательно, хоть что-то выяснили. Вот то окно вроде как операционная, а напротив должна быть кладовка. И у нее в полу люк в цоколь должен быть, но Кузнецова не уверена.

Забрать парня проще с фасадной стороны, но там немцев полно. Вон, корма танка виднеется, и немцы с двигателем возятся. И еще грузовик какой-то. Незаметно не проникнуть, так что не вариант.

- Тащ капитан, — прошептал Красин, — вон продух, может услышит дед и посоветует чего?

Действительно, в каменном цоколе имелись продухи. Если дед там, то подскажет — где этот чертов люк. Единственно что непонятно — если перед госпиталем немцев много, то почему вокруг корпусов никого. Или пока не успели свой орднунг сюда завести? Рискнем…

- Карасев, Тамарин, давайте, мухой.

Два бойца метнулись к углу. Прижались спиной к цоколю. Затем один сцепил руки в замок и подтолкнул товарища к окну. Тот на мгновение застыл под окном, быстро заглянул, и так же быстро скользнул внутрь. Выглянул, подал знак — все тихо. Еще два бойца метнулись к корпусу. Следом перебежал Лукин. Двое остались прикрывать.

Продух пядь на пядь размером был закрыт затычкой. Вынув ее, Лукин заглянул внутрь. Темно.

- Иван Андреевич? — тихо позвал капитан.

Тишина. Капитан еще раз позвал старика.

- Х-хто тут… — выдохнули из продуха.

- Свои, Иван Андреевич. Привет от Машутки-малютки…

Через минуту люк освободили от крупного мусора, перемещая его в стороны и стараясь не задевать стеклянные осколки. Внутри тоже пришлось повозиться с наваленным хламом. Перетащить через люк носилки с раненым не вышло, а привязывать его времени не было. Пришлось паре бойцов спуститься и вытаскивать раненого на руках. Следом передали носилки. Но укладывать сразу не стали, еще как-то через окно спустить надо. Носилки передали вниз и собрались передать раненого. Тем временем с цоколя пытался вылезти старик. Ему помогал боец, подталкивая снизу, сверху тянул другой. Грузное тело и негнущаяся нога очень мешала. Стоял громкий шорох и пыхтение. Один из бойцов, и сам Лукин, что вели наблюдение за немцами, шикали, но тише не выходило — слишком много мусора и стеклянного крошева.

Только удалось вытолкнуть старика, как оба наблюдающих тревожно зашептали:

— Внимание! Тихо!

Один из немцев, спрыгнув с крыла грузовика, где он копался в двигателе, направился к крыльцу.

— Michel, — сказали ему вслед, — nimm mehr lumpen.

Бойцам с раненым на руках пришлось отойти от окна и прижаться к стене у двери. Боец со стариком нырнули в кладовку. Другому бойцу пришлось скрыться за дверью кабинета напротив. Лукин метнулся в палату и, сдернув с койки смятую простыню, скомкал и бросил в проход. После чего встал за дверной косяк кладовки.

Немец вошел в здание.

— Oh, lappen!

Зазвенели стеклянные осколки. Немец явно поднял простыню и стоял её рассматривая.

— Schmutzige…

Лукин скрипнул зубами. И чего ему не нравится? Тряпка как тряпка, и вовсе не грязная. Мятая, это да, и её хватит, чтобы оттереть руки всему отделению. Немец двинулся по коридору и, судя по шагам, направился аккурат в ту палату, где укрылась пара с раненым. Капитан следил за врагом через дверную щель — вот он, еще шаг и он увидит ребят с раненым. Лукин метнулся к немцу, зажал ему рот, подбив под колени, осадил на пол. Выглянувший из палаты боец всадил в грудь нож. Немец затрясся, не желая умирать, заелозил ногами. Начал биться. Еще несколько ударов ножом и капитан, тихо матерясь, опустил тело на пол.

— Michel⁈ — Снаружи эта возня явно была услышана, и немцы насторожились. — Michel!

Несколько солдат с карабинами наперевес двинулись к зданию. Немец на мотоцикле направил пулемет на окна.

— Быстрее! — выдохнул Лукин.

Время поджимало, раненого спустили, не особо осторожничая, сразу на носилки уложив. Спрыгнули бойцы, подхватили носилки и бегом. Дед медлил, смотря на удаляющихся ребят.

— Иван Андреевич, спускайтесь.

Лукин уже перелез, и сдвинулся, чтобы помочь старику.

— Не уйти мне, — покачал головой тот. — Не бегун я. А к германцам еще с империалистической большой должок имелся, теперяче и подавно. Вы уходите, и это… дай.

Уже у перелезшего бойца, дед попытался вынуть из подсумка гранату. Лукин взглянул Яснопольскому в глаза и понял — не переубедить.

— Отдай, Клим.

— Французская ишшо, ладноть! — хмыкнул старик, получив гранату. — Это… идите, мужики, и не поминайте лихом!

Иван Андреевич развернулся и зашагал к выходу, с трудом перебрасывая негнущуюся ногу. Уже у выхода вытащил кольцо, прижал руку с лимонкой к сердцу, прикрыв полой пиджака.

— Хальт! — выкрикнул немец, встречая выходящего старика.

Яснопольский дышал тяжело. Шагать было трудно, зная — что впереди, но иначе он не мог. Перекидывая искалеченную ногу на ступень ниже, отпустил предохранительную скобу, негромко хлопнул капсуль. Немцы не насторожились. Потекли последние секунды. Иван Андреевич остановился, спустившись с крыльца. Посмотрел на Евдокию Михайловну — тело так и лежало у кустов.

— Уже скоро, Дуняша… — и на душе стало спокойно и легко.

Мотоциклист тронул свой цундапп, намереваясь объехать корпус госпиталя. Остальные немцы настороженно приближались. Это хорошо.

— Wer bist du? — спросил немец, направив в грудь карабин.

— Смерть ваша! — ответил дед торжествующе. — Гореть вам в аду!..

Лукин успел миновать выкошенный луг. До кустов остались какие-то метры, как боец прикрывающий отход дал очередь за корпус. Взревел двигатель, из-за угла вылетел цундапп и воткнулся в акацию. Одновременно за зданием грохнуло, а потом немцы заголосили. Это, прибавил прыти. Не дураки, сразу поймут и преследование начнут.

— Ходу! Ходу!..

Очередь и разрыв насторожили. Следом послышались выстрелы маузеров.