Импровизация на тему убийства - Яна Розова

Тут он глянул на Ника и спохватился:

– Прости, Ник, я не в свое дело лезу!

Ник мог бы сказать, что веселиться нечего – Митька сломал ногу. Но он ничего не ответил, только рассеянно улыбнулся и поморщился, как от внезапного приступа головной боли.

Официанты Сидорыча кружились вокруг нас, как пчелы у цветов. Мне хотелось быть вежливой, но после куропаток, креветок, жаренных на гриле, и аджапсандала я отодвинула тарелки и попросила кофе.

Ник ел не слишком хорошо, зато разговор у нас получился интересный. Мы обсудили Митькин перелом, решили, что никакой трагедии не произошло – каждый мальчишка обязательно что-нибудь да сломает.

– Ник, а вы сами ноги в детстве ломали?

– Да, – усмехнулся он своим воспоминаниям. – Я со сцены упал в оркестровую яму. Мне уже шестнадцать исполнилось. Кстати, даже не помню, чтобы больно было. Помню, что разозлился.

– А на сцене что делали?

Ник рассмеялся:

– Рок играл. Я же музыкальную школу окончил, с мальчишками мы рок-группу организовали. Классно было! Я сначала клавишником был, но потом переквалифицировался на гитариста. У меня была крутая гитара – настоящий «фендер»! Мамин ученик из Германии привез. В СССР такую вещь было не достать. С ним-то я со сцены и свалился… Соло у меня было, вот и перестарался. Со мной еще Ритка, дочка Сидорыча, пела. Она была вокалисткой. Моя мама с ней занималась и считала, что у Ритки дар. А сейчас она – джазовая певица, звезда.

– Странно как-то: рок играл, а потом в булочника превратился, – подкалывала я, закуривая уже третью сигарету. Надо ли напоминать – оставаясь с Сухаревым наедине, я очень нервничала.

– Ну а что такого? – Ник пожал плечами. – Чем не бизнес? Я рассудил так – хлеб людям всегда нужен, а музыка – только когда они сытые. Хочешь заработать – дай людям то, что им больше всего нужно. А в девяностых людям нужен был хлеб.

– А сейчас?

– Сейчас люди хотят веселья. Причем уже не дешевого, с местным ВИА, который исполняет песни из репертуара Верки Сердючки.

– А почему сейчас на сцене не играете? – В этот момент я подзабыла о его триумфальном выступлении с джазовым оркестром Мирингофа.

– Я не профи. А что, это символично? – Он впал в неприятную ипостась высокомерного типчика, который думает, что всех умнее. – Дескать, бизнес поглотил меня, и ради денег я отказался от детской мечты. Так?

– А что, нет?

– Нет. Я ни от чего не отказался. Если захочу – снова буду на гитаре играть или на рояле. Музыку я каждый день слушаю, и не только рок. Сейчас у меня намного больше возможностей. Кстати, я люблю то, чем занимаюсь. Мне повезло…

Я смилостивилась:

– Ладно, допрос закончен.

Но теперь Ник решил, что теперь его очередь спрашивать:

– А вы о чем в детстве мечтали?

Мне захотелось его позлить.

– Выйти замуж за владельца ресторана.

Ник рассмеялся и просто сказал:

– Значит, вы своего добились.

…Спустя двадцать минут «мазда» свернула на узкую незаасфальтированную дорогу. И остановилась там, на мое горе.

Ник обернулся ко мне, я подалась навстречу. Один поцелуй – и он уже здесь, рядом. У него было такое горячее тело, что мне показалось, будто у него жар…

И снова я отвечала ему как в первый раз. Если он хочет любить меня так, то пусть. Я выдержу и полгода целибата, и издевательства Жанны, и вопли Зюзи. Все проходит, а этот огонь остается. За то, чтобы так сгореть, я душу отдам.

Ник в это время что-то шептал. Не мне, а скорее себе. Я поняла только несколько слов: «я сойду с ума» и «что делать». Я и сама сходила с ума, к тому же совершенно не понимала, что мне делать.

Хотелось продлить это безумие и в то же время сделать Нику больно еще до того, как он причинит боль мне. Я еще упиралась лбом в его раскаленное влажное плечо, ощущала, как его ладонь скользит по моей спине, мой голос еще был хриплым, а он не мог восстановить дыхание, когда злобные черти ревности заставили меня открыть рот и сказать:

– Давай поклянемся, что это в последний раз!

Услышав такие речи, Ник довольно грубо спихнул меня со своих колен. Отвечать ему было нечего.

Глава 13

И все равно это был не последний раз. Конечно, надо было задать себе вопрос: что со мной и надо ли мне продолжать в том же духе? И ответ нужен был тоже совершенно честный, но мне не хватало мужества. Все происходило совершенно бесконтрольно: раз – и снесло крышу, и я уже не могу остановить Ника, не могу и не хочу останавливаться сама. Замирало только время, как сжатая пружина, чтобы потом истерически разжаться и оставить в сердце лишь оторопелое воспоминание о безумии тел.

Все повторилось еще, спустя несколько месяцев и еще через две недели. После каждой такой встречи мы жестоко ссорились, не разговаривали несколько дней и затем переходили на «вы». Ссоры не только я провоцировала. Ника тоже угнетали какие-то подспудные мысли – не знаю, чувство вины или что-то иное. Эти мысли выливались в раздражение, направленное скорее на себя, чем на меня.

Думаю, что в новогоднюю ночь 2007 года Ник сделал попытку дать волю своим (и моим) чувствам и изменить нашу жизнь.

За три года совместного проживания у нас с Митькой сложились кое-какие новогодние традиции. На каждый Новый год мы покупали по новой искусственной елке. В первый раз мы выбрали белую, словно заснеженную, высокую и красивую елку, уже наряженную серебряными игрушками. Достали ее через год и поняли, что хотим елочку зеленую, притом украшенную собственными руками. Мы подхватились и поехали в магазин. Выбрали именно такую – пушистую до невероятности, с настоящими шишками. Прихватили заодно и все понравившиеся украшения. И снова через год нам понадобилась новая елка.

Разонравившиеся елки мы не выбрасывали. Первую – подарили в Митькину школу. Ее поставили (ха-ха!) в кабинет директора. Нам это не очень понравилось, ведь детям радости от елки не досталось. Поэтому вторую елочку мы отвезли детям Зюзиной «помощницы» Олеси. Судьба других елок тоже была благотворительная.

Новый год Ник всегда встречал с нами. Он приезжал из «Джаза» около одиннадцати часов, выгружал коробки с презентами и переодевался в Деда Мороза. Снегурочку – не надо так громко смеяться – изображала Зюзя. В этом был наш особый семейный цимес.

Итак, Ник входил в нашу гостиную, преображенную, удивительно домашнюю для нашего дома и образа жизни. Хвалил новогодний интерьер, доставал свои коробки. Зюзе он обычно дарил парфюмерные наборы, Митьке – разное: от новых наручных часов, не слишком дорогих, но наделенных массой шикарных функций, до велосипедов. А мне – золотые украшения, которые я никогда не носила, но и не передаривала. Я знала, что он сам выбирает их, покупая только необычные, дизайнерские вещи.

Мы с Митькой тоже делали ему сюрпризы: шахматы с фигурками, вырезанными из полудрагоценных камней, уютные зимние свитера, которые он брал с собой на лыжные курорты, огромные альбомы живописи, мемуары джазовых знаменитостей, оригинальные брелоки для автомобильных ключей и забавные зажигалки. Ник принимал подарки так, будто именно эти самые предметы снились ему на протяжении последних десяти лет каждую ночь.

Зюзю мы с Митькой тоже одаривали, хоть она никому никогда и ничего не дарила. Напоследок обменивались подарками я и Митька.

Потом били куранты, мы распивали по бокалу шампанского (Митька – кока-колу), и Зюзя, стеная и вспоминая дочь, отчаливала спать. Мы грузились в мою машину и ехали к Витальевне, где и проводили остаток ночи.

Таков был обычный план, но 30 декабря 2006 года Витальевна заболела. Я приехала к ней позаботиться о ее здоровье, и мы решили, что в новогоднюю ночь Витальевна обойдется без гостей и ляжет спать пораньше.

Нарушать традиции вообще-то плохая примета, позже мне пришлось в этом убедиться. Мы поздравились, включили телевизор, выпили бутылку шампанского.

Зюзя ушла спать в полпервого, Митька вырубился на диване в час ночи. Мальчишка считал себя о-очень взрослым, но не спать ночь у него не получалось. Увидев, что он уснул, Ник на руках отнес сына в постель.

Вернувшись, он снял дедморозовскую шубу и шапку, отцепил бороду, закурил и налил в бокал из-под шампанского, само собой, коньяку.

Праздничное возбуждение схлынуло, но спать совсем не хотелось. Я тоже взяла сигарету. Потом, наверное, от скуки, ляпнула бестактность:

– А как ваша подруга относится к тому, что Новый год вы здесь встречаете?

Ник, сидевший на противоположном конце дивана, повернулся ко мне, что называется, всем корпусом. Он был удивлен.

– Почему вы это спрашиваете?

– Нипочему, – буркнула я, осознавая, что болтать надо было меньше. – Просто не знаю, о чем говорить. Пойду спать, наверное.

Мой номинальный супруг снова развернулся к телевизору. Обычным для себя, чуть недовольным тоном он начал интригующую фразу:

– Я давно хотел спросить…

– Что?

– Вам здесь не плохо?

– Нет, не плохо…

– Но ведь и не хорошо, так?