Оттенки страсти - Барбара Картленд

Нет сомнений, любовь такого человека – это величайшее счастье для женщины. Такой муж никогда не предаст, не обманет, он окружит тебя вниманием и заботой и с радостью бросится исполнять твой любой каприз. Ах, подумала Мона, рядом с таким человеком она всегда будет чувствовать себя в полной безопасности. И вокруг нее перестанут, наконец, роиться все эти неприятные люди с их мелкими амбициями, ложью, обманом и подлостью. Да, Питер – это единственное спасение от невыносимой суеты светской жизни. Мона повернулась к нему и тихо прошептала, снова припадая к его груди:

– Да, Питер, дорогой! Я согласна! Давай уедем отсюда, и как можно скорее!

– Любимая! – воскликнул Питер, задыхаясь от счастья. Свершилось то, о чем он и мечтать не смел. Он почти готов был заорать во весь голос знаменитые строки молитвы из оратории Генделя Те Deum: «Тебя, Господи, хвалим». А разве он не должен вознести хвалу Всевышнему в благодарность за исполнение своих самых дерзновенных желаний? Но вместо этого он сделал лишь глубокий вдох и с упоением зарылся лицом в шелковистые кудри Моны. Так они сидели какое-то время неподвижно, молча, пока Мона вдруг не проговорила напряженным голосом:

– Питер! Я не вынесу все эти свадебные торжества. Представляю, какой фарс устроит мама по случаю нашего бракосочетания. Постарается собрать все сливки общества, а мне противна сама мысль, что придется снова лицезреть эти отвратительные физиономии. Ах, Питер, ну, почему ты – такая важная персона?

Некоторое время Питер сосредоточенно обдумывал что-то, а потом произнес серьезным тоном

– А с какой стати мы должны кому-то и что-то рассказывать? Давай сначала поженимся, а уж потом поставим их в известность. Пока они придут в себя от удивления, пока обмозгуют эту новость и начнут приставать к нам со своими поздравлениями, мы уже будем далеко.

– Правда? А так можно? – В голосе девушки зазвучало возбуждение. Как это романтично! Тайный брак! Какая девушка не мечтает о таком приключении. И не важно, какое столетие сейчас на дворе.

– Конечно, можно! Ты же знаешь, у меня нет родни, которая огорчится или обидится, узнав, что я женился, не сообщив им об этом заранее. Отец очень болен, да он и раньше никогда не проявлял особого интереса к моим делам. Единственный человек, кто будет гореть желанием организовать пышное бракосочетание, – это твоя матушка.

– Да и то только потому, что ты – маркиз. Разумеется, она устроила бы свадьбу и сделала все, как положено, если бы я выходила замуж и за кого-то другого. Но ты – совсем другое дело! Выдать замуж дочь за маркиза – отличный повод для удовлетворения собственного тщеславия! А на самом-то деле ей все равно, и скучать по мне она не будет. Потому что она не любит меня и никогда не любила. Папа же, со своей стороны, будет только рад избежать докучной брачной церемонии. А Чарльз…

Голос Моны сорвался, и Питер, почувствовав, что с именем брата у девушки связаны какие-то очень неприятные ассоциации, не стал развивать эту тему и перевел разговор на другое.

– Тогда все решено, моя радость! Вот только…

Он сконфуженно умолк, словно вспомнил нечто малоприятное.

– Что «только»? – испуганно переспросила Мона.

– Видишь ли, дорогая, ты еще не достигла совершеннолетия. Тебе нет двадцати одного года. И мне не позволят жениться на тебе без позволения твоих родителей.

– Но почему? – с отчаянием воскликнула Мона. Так альпинист, карабкающийся в гору, издает вопль отчаяния, видя, как рвется канат, который служил ему страховкой. Повисла тяжелая пауза. Воображение Моны стало услужливо рисовать ей картины будущих свадебных торжеств. Их с Питером станут возить по всему Лондону и показывать гостям, словно они не живые люди, а какие-то манекены. Разумеется, светское общество будет взбудоражено, и пойдут разговоры, как это бывает, когда молоденькая девушка на выданье делает блестящую партию. Остальные дебютантки облепят ее роем и станут приставать к ней, требуя подробностей скоропалительного романа. «А когда вы впервые поцеловались?», «А как он тебе делал предложение?», «Где вы собираетесь провести медовый месяц?» – и так далее и тому подобное. Море вопросов, один другого ужаснее. Замужние дамы незамедлительно поспешат со своими советами умудренных жизнью матрон: как вести себя во время столь ответственного мероприятия, каким является свадьба, как успокоить расходившиеся нервы, как сделать это, как избежать того. Даже горничная, которая станет помогать ей облачаться в свадебное платье, даже она будет есть ее любопытными глазами, стараясь отыскать в ней что-то такое… Да уж! Все эти люди постараются раздеть ее догола и вдоволь насладиться ее наготой. Нет, это выше ее сил! Она не вынесет подобной пытки!

– Что же нам делать, Питер? Придумай что-нибудь! – прошептала она умоляюще.

– А что, если мы поставим в известность только твоего отца? – вдруг осенило молодого человека. – Думаю, он не станет противиться нашему браку и даст свое согласие.

– Ах, какой же ты умный! – совершенно искренне восхитилась Мона. – Конечно, папа не будет возражать! И уж он-то точно никому и ничего не скажет! Ни единая душа на свете не догадается о наших планах!

Слава богу, она спасена, ее страховка на сей раз выдержала.

– Я поговорю с ним завтра же! – Питер был снова полон самых радужных надежд. – Думаю, мы уладим с ним формальности за пару дней. Тебя это устроит?

Простой вопрос, а он ждал на него ответа, затаив дыхание, точно осужденный, замерший перед судьей в ожидании приговора.

– Конечно, Питер! – ответила Мона тоном человека, перекладывающего тяжелую ношу жизненных невзгод на чужие плечи. Впервые после возвращения домой она почувствовала себя в полной безопасности. Наконец-то она нашла тихую гавань, в которой можно переждать любые штормы и ураганы. Она подняла голову с его плеча и посмотрела ему прямо в глаза. Милый-милый Питер, верный, надежный товарищ и друг.

– Ты ведь всегда будешь добр ко мне, да? – неожиданно вырвалось у нее, и она снова всхлипнула, сама не зная почему. Но каким-то шестым чувством она вдруг догадалась, насколько важен ответ Питера для их будущей жизни.

– Всегда, дорогая, что бы ни случилось! – ответил он серьезно, впрочем, не вполне понимая причину ее взволнованности. Да и как иначе? Разве можно быть жестоким и бездушным по отношению к столь прелестному созданию, как его Мона? В своем ослеплении, в своей любви к девушке он едва ли осознавал, что та любит его всего лишь как друга. Но, пожалуй, если бы он и понял это, вряд ли бы сильно огорчился. Ему было довольно и такой любви. Разве не чудо, что она вообще согласилась стать его женой? Ему хватит и того, что она позволит обожать себя! А уж он сложит к ее ногам все земные сокровища, все, что она захочет, за одну только улыбку на ее лице. Ах, как же плохо он разбирался в хитросплетениях женской души! Ведь женщине для полного счастья нужны не только земные блага. Она все равно будет мечтать о прогулках под луной и о поцелуях среди звезд. Будет вздыхать о недоступном, жаждать того, что не может получить в реальности.