Уборка в доме Набокова - Лесли Дэниелc

И все же я слишком рано вылезла из туалета: Сэм еще был в раздевалке, снимал свою громоздкую сбрую, а я сразу же наткнулась на Джона, по бокам от которого стояли Дарси и Айрин. Дарси грела руки в муфточке.

— А у нас теперь собака, — сообщила она, вытащила одну ладошку из муфты и погладила мех. — Лопает каждый день по два кило.

— Помесь мастифа и датского дога, — пояснил Джон. — Начальник Айрин их разводит.

Айрин улыбнулась мне своей хорошо поставленной соцработницкой улыбкой, подразумевающей следующее: «Если и ты себя любишь, ты тоже можешь завести собаку».

Сэм вышел из раздевалки, волоча за собой мешок с формой — здоровенный, как пакет для перевозки трупов. Я закинула мешок на плечо и одарила Айрин лучезарной ответной улыбкой:

— А как называется такая порода?

— Мой начальник сейчас регистрирует ее в реестре Американского клуба собаководов как «мастидога». У него уже есть свой сайт.

Я знала, что должна сказать нечто бодрое и восхищенное, вроде: «Как здорово, что ваш начальник — столь разносторонний социальный работник!» Но вместо этого я сказала: «Надеюсь, она не гадит в доме». Джон свирепо зыркнул на меня — как будто я всегда свожу светскую беседу к фекальной теме.

Нам хватило воспитания распрощаться. Мне хватило воспитания не стукнуть счастливую чету головами друг о дружку, как два кокосовых ореха. А потом я увезла детей — Сэма с его трупным мешком и Дарси в ее меховом наряде.

Пока мы ехали домой, я смотрела в зеркало заднего вида на своего чудного, крупного, мягкотелого сына. Кожа у него была молочно-белой. Волосы — мягкими и почти бесцветными. Белесые ресницы делали его похожим на перепуганного зайчонка. Он сидел грустный, притихший. Я заметила, как он вытянул руки и помял обивку на потолке машины.

— Я играл ужасно, — признался он.

— Правда? А мне показалось, что катаешься ты очень хорошо, — сказала я дипломатично.

— Барб, ты ничего не понимаешь.

Это было правдой. Я ничего не понимала в том, как устроен его мир. В отличие от тех времен, когда мы жили вместе. Если бы я заранее знала, чего лишусь, я бы, может, и поныне терпеливо выслушивала наставления, как правильно загружать посудомоечную машину.

Я начала напевать колыбельную — ее заглушал звук мотора. В зеркале было видно, как его крупная белокурая голова откинулась на спинку сиденья. Я услышала, как он громко выдохнул. Когда он был совсем маленьким, он делал именно такой выдох перед тем, как уснуть.

Дарси сидела рядом с братом в детском кресле и что-то шептала в одно из отверстий своей муфты. Дошептав, подняла ее к уху, будто бы слушая ответ.

Когда мы приехали, я достала из холодильника кусок сыра и принялась делать им тосты из хлеба с изюмом, ломоть за ломтем. Сэм ел, не поднимая головы, беззвучно и, похоже, угрюмо, — я к нему не приставала. Дарси ела только масло — то, которое не успевало растаять на тосте. А тост, как я понимаю, скармливала незримому сотрапезнику, сидевшему с ней рядом.

Я почистила им мандарины. Сэм ел в молчании. Зазвонил телефон, включился автоответчик. Мы оба уставились на машинку — в кухне зазвучал голос персонажа из прошлого. Он хотел обсудить с Сэмом игру, разобрать несколько эпизодов. Хотел знать, что я приготовила на ужин. Я убавила звук, превратив голос в пискливый шепоток. Сэм в первый раз поднял на меня глаза.

— Хочешь варенья к тостам? — спросила я.

— Нет, спасибо. — Сэм нахмурился. — В варенье много углеводов. Папа говорит, мне нельзя его есть.

Я отвернулась и принялась ставить тарелки в посудомойку. Ставила так, как мне хотелось.

— Смотри! — крикнул Сэм. Он высоко подбросил дольку мандарина и поймал ее ртом. Потом еще одну и еще, подставляя рот под падающие кусочки пищи с ловкостью дрессированного тюленя.

— Здорово, — похвалила я, довольная, что могу поощрить его интерес к физическим занятиям. — А где ты тренируешься?

— В школьной столовой по пятницам. Дежурные проводят персональные занятия.

Дарси захотелось поговорить о новой собаке.

— Она роет землю, — сообщила Дарси. — Вот так. — Дарси нагнулась вперед и принялась скрести руками пол, — И грязь летит во все стороны, вот так. Все так же стоя внаклонку, она швырнула назад муфточку.

— Папу это бесит, — объявил Сэм.

— А Айрин недовольна? — поинтересовалась я.

Дети уставились на меня в дружном недоумении — им явно не приходило в голову, что у Айрин может быть своя внутренняя жизнь.

Я решила сменить тему.

— Сладкое будете? — Я поставила на стол миску с замороженным виноградом. Толстокожие золотистые виноградины сорта «Нимрод», сладкого, винного вкуса.

— Они осенние, — сказала я. — Созрели тогда же, когда и тыквы.

— И сыр тоже созрел, — сообщила Дарси, отламывая кусочек чеддера, произведенного «Старым молочником». — И мыши в упоении.

Мы с Сэмом смотрели, как она грызет сыр передними зубами, подергивая носиком вверх и вниз.

Утро настало слишком рано, вслед за ночью, которую я провела без сна — кочевала из одной детской в другую, смотрела в их спящие лица, вслушивалась в дыхание.

Когда позвонили в дверь, Сэм вздернул плечи и сгорбился. Я открыла их отцу.

— Надо посмотреть, как там Матильда, — сказала Дарси брату. Придумать собаке имя Джон доверил ей. — Сколько она там еще ям вырыла.

Сэм рывком натянул куртку. Я поцеловала его в макушку, вдохнула, запоминая. В младенчестве от его головы слегка пахло тропиками — фрезией или очень зрелым манго. Дарси тоже пахла пьяняще, но не как цветок или плод, скорее, как ночной морской ветерок с какой-то чуть ли не дымной нотой. От Сэма и сейчас пахло прелестно, но теперь, скорее, свежим сеном.

— Фургон приедет за вещами в девять утра, — сказал Джон. — Обе машины мы набили под завязку. К вечеру будем в Онеонте.

— А что с собакой? — поинтересовалась я.

Джон выдержал паузу.

— В собачьей гостинице мне отказали, она еще слишком мала. Ты правда не откажешься?..

Дети посмотрели на меня.

— Она здорово роет землю, — сказала Дарси.

— Возьмешь ее на ночь? — спросил Джон.

— Ну конечно, — ответила я — за всю свою жизнь я и часу не провела наедине с собакой.

Джон сказал, что привезет ее утром, со всем ее имуществом, а заберет на следующий день.

— Отлично, — ответила я.

Ужасно хотелось обнять мою малышку, но она, подобравшись, стояла рядом с отцом.

— Матильда — хорошая собака, — сказала Дарси. — У нее уши как шелк, а еще от нее хорошо пахнет, по-собачьи, но хорошо.

— И еще она любит приносить палочку, — добавил Сэм.

Я смотрела, как они уходят по мощенной кирпичом дорожке. Дарси держала Сэма за рукав.

Я пошла к Дарси в комнату и сидела на полу среди всяких ее девчоночьих вещичек, пока стена из духов не сломила мой дух.

Собака

Ровно в семь утра в дверь позвонили. Я еще была в пижаме — древней, заношенной, из коричневой фланели, мама когда-то прислала мне ее в колледж, надо думать заботясь о моей нравственности.

На пороге стоял Джон с огромной псиной. Детей с ним не было, — выходит, они остались в Онеонте. Я пыталась не рисовать себе картинку, как они сидят там, сгорбившись над мисочками с мюслями и обезжиренным молоком.

Джон втащил зверюгу в дом, грохнул на пол мешок собачьего корма и миску размером с ванночку для ног.

— Умом она не блещет, — сказал он, будто стараясь утешить меня тем, что его псина не даст мне фору в интеллекте. — Есть ей давай только корм, никаких кусочков со своего стола. С ней надо гулять два раза в день, — он всучил мне поводок, — не меньше чем по километру.

— А если я спущу ее с поводка, она удерет? — поинтересовалась я.

— Лучше не экспериментируй.

Я закрыла за ним дверь, мысленно пожелав ему убраться в какую-нибудь калифорнийскую Петалуму, или в Дубай, или, если уж на то пошло, к черту. Я уже не могла припомнить, когда мы в последний раз занимались сексом, собственно, я вообще не могла этого припомнить. Чистый лист, защитная функция памяти. Какой же все-таки молодец, мой мозг.

Я собиралась пойти на кухню и позавтракать, но чертова псина уселась мне на шлепанец, сплюснув плюсну до состояния утиной лапы.

— Псина, — сказала я твердо, — слезай.

Псина вздохнула и привалилась к моему бедру, едва не порвав мне своим весом связку в голеностопе.

Обездвиженная, я пыталась представить себе разные завтраки. Может, сегодня мой стиль — мелко нарезанные фрукты, йогурт и щепотка овсяных отрубей?

Вряд ли.

Псина наконец выпрямилась, освободив мою ногу от веса своей туши.

Я поджарила нам обеим по куску хлеба. Надела теплую куртку, варежки, пристегнула поводок к ошейнику. С помощью хлеба мне удалось поднять псину и выманить на улицу; там мы стали ждать Билла. Тучи нависали даже ниже обычного. Я уселась на уличный столик. Псина обнюхивала землю у меня под ногами, выискивая крошки.