Уборка в доме Набокова - Лесли Дэниелc

В голосе слышалось неподдельное ликование. Он, похоже, забыл, что у меня уже есть дом.

— Подождите, Макс сейчас подойдет.

Дожидаясь, пока Макс снова возьмет трубку, я гадала — какие же деньги он имеет в виду. Если под «домом» понимается дом в том пригороде, где живет он сам, так это чертова пропасть денег. Деньги. Я размышляла о деньгах, вернее, пыталась — пыталась придать слову смысл. На деньги можно починить машину. Можно накупить одежды. Походить по тайским ресторанам в Таиланде. Деньги — в чем их смысл? Что они изменят в моей жизни? На что я буду их тратить без детей — на косметические процедуры? На перво-издания книг, на тома, которые я никогда не раскрою, потому что стоит перевернуть страницу — и состояние книги уже нельзя считать «идеальным»? На частные уроки знаменитого шеф-повара? На личного психоаналитика? Я не могла представить себя богатой и без детей, какой в этом смысл?

Когда Макс поднял трубку, я сказала:

— Я считаю, что она подлинная. Что Владимир Набоков написал эту вещь, а потом оставил здесь. — Похоже, Макс слушал. — Я не хочу ее продавать, я хочу дойти до конца. Я не хочу с ней расставаться.

Макс не высказал собственного мнения. Просто проинструктировал меня, как переслать рукопись надежным образом, а потом сказал, что на прочтение потребуется месяц. Мы договорились, когда я снова приеду в Нью-Йорк — в первый рабочий день после того, как детей увезут из Онкведо.

Потом он объяснил, что у меня будет назначена встреча с представителями их отдела по связям со средствами массовой информации, чтобы определить мою «телегеничность». Я с усилием поняла, что он имеет в виду: как я буду выглядеть на экране. Блин горелый, опять покупать одежду. Умением подавать себя я владела почти так же плохо, как умением быть женой.

Последний приезд

Последний месяц был невероятно мучительным. Джон выдал мне «бонус» — лишний вечер с детьми перед их отъездом. При этом поставив условие, что я заберу Сэма после хоккейного матча. Я досыта напоила машину маслом и попыталась подкачать колеса Сэмовым велосипедным насосом. Ничего не вышло.

Ехать было далеко, и моей бедной развалюшке-громыхалке пришлось выложиться по полной. Бензина она потребляла чуток, но периодически заставляла меня останавливаться и подпаивать ее маслом. Я изо всех сил старалась не опоздать к Сэму на матч.

Джон держал его на жесткой диете и заставлял заниматься физическими упражнениями, потому что переживал за его лишний вес. После моего ухода из дома мой пухлый малыш превратился в грузного подростка. Я все ждала, что Сэм вытянется и похудеет, но пока этого не произошло. Джон всегда был человеком действия, а теперь просто помешался на физических нагрузках. Последняя его тирада в мой адрес была посвящена избыточному весу нашего сына. Джон объявил, что Сэм «разжирел» и должен как можно больше двигаться.

— Пошел не в мою породу, — съязвил Джон.

Он приказал мне не кормить Сэма углеводами. Описал идеальный завтрак, который я должна давать Сэму с собой в школу: вареную индейку, а к ней — маринованный огурец либо морковку. Я с Джоном больше не разговаривала, но он этого не заметил.

От воспоминаний мне захотелось попросту переехать своего бывшего, и я вжала педаль газа в самый пол. У хоккейного стадиона мне встретился полицейский — он был занят тем, что штрафовал кого-то другого. Черная квадратная спина в униформе сердито зыркнула в моем направлении, когда я проносилась мимо. Машину затрясло, пришлось сбросить скорость почти до законопослушных семидесяти пяти в час. Я размышляла, каким водителем был Набоков. Иногда он писал, сидя в машине. Это я видела на фотографиях, а вот умел ли он вообще водить машину, я не знала. А если умел — водил ли ее по правилам, соблюдал ли скоростной режим? Что-то сомнительно.

На стадионе я рассчитывала влиться в компанию других мам, может, поболтать о наших детях. Я ни одной из них не признала. Игнорируя меня, они обсуждали тактику нападения «блиц», предложенную тренером.

На льду Сэм, игравший в защите, описывал плавные круги, приподнимая то один, то другой конек. Он почти не отличался от других мальчишек — на всех на них была массивная защита; впрочем, голубая фуфайка облегала его теснее, а коньки казались маловаты, чтобы удерживать его массу. Казалось, что он вслушивается в вальс Шуберта, звучащий у него под шлемом, — миролюбивый и спокойный, как бык Фердинанд[14].

Сидевшие вокруг меня мамаши знали всех игроков по именам. И только когда они злорадно заголосили — вопли явно были направлены в адрес мальчишек в голубых фуфайках, — я поняла, что допустила ошибку. Я уселась с мамашами игроков противной стороны. Прямо во вражеском стане.

Тут я увидела, что несколькими рядами ниже сидит знакомая мама одного из наших игроков — Джинна, бухгалтерша. Моя коллега. Я присела с ней рядом на холодную скамейку, мы улыбнулись друг дружке. Ее сын стоял на воротах и на данный момент пропустил семь шайб.

— Коленями работай, Рональд! — крикнула ему Джинна.

Команда соперников пронеслась мимо Сэма, выполнявшего неспешный пируэт, и шайба, миновав Рональдовы колени, влетела в ворота — счет стал восемь — ноль. Период завершился. Повесив головы, игроки Сэмовой команды покинули лед, Сэм тащил за собой вратаря Рональда.

Джинна повернулась ко мне и ехидным тоном, который попыталась выдать за любезный, осведомилась:

— Сэм первый год занимается?

Я сказала, что отойду ненадолго, и направилась к буфетной стойке. Купила черствый пончик — вчерашние пончики всегда черствые, — и, когда я его дожевала, куртка была сплошь усыпана крошками. Мне нужна хоть одна подруга, подумала я. Мама, с которой я могу посидеть рядом, — не болельщица, а мама, которая пришла сюда ради своего ребенка, которой все равно, кто забьет больше шайб, — мама вроде меня.

Начался следующий период, я вернулась на трибуну и встала в конце ряда. На другой стороне я увидела Джона, который орал на весь стадион: «Следи за шайбой, Сэм!» Рядом с Джоном стояла женщина, очень похожая на соцработницу. Но мой мозг почему-то отказывался признавать, что это она, соцработница, Айрин. Между ними угнездилась Дарси, в меховой шляпке и с муфтой. Меня они не видели.

Когда любовь твоя терпит крах, очень трудно признаться себе в том, что сама во всем виновата. Что могла бы вести себя иначе, быть терпимее, добрее, упорнее; похудеть килограмма на три. Или на все пять.

Одно утешение: возможно, и Джону приходят в голову те же самые мысли. Только очень уж быстро он нашел себе новую подругу, и сразу видно — все у них просто лучше некуда, так что нетрудно понять: ничего он такого не думает.

Я вдруг почувствовала, что за этот час на стадионе постарела на целый год, а может, и на два. Как будто время здесь двигалось стремительнее, все больше приближая меня к смерти. Может, то было отчаяние, или острое ощущение неприкаянности, а может, мне просто было больно смотреть, как мой сын публично демонстрирует свою полную неспортивность. Ведь, судя по всему, я тут была единственной, кому было наплевать на спорт.

Чтобы взбодриться, я стала думать про свою агентшу — про ее счастливый брак, успешную карьеру, изумительный кабинет со всеми этими подушками в словах. Напомнила себе, что когда-то, в большом городе, у меня были друзья и я умела дружить: дружбы наши основывались на общности интересов. Я попыталась вообразить себе хоть что-то здесь, в Онкведо, что было бы интересно и мне, и другим: еда, книги, секс. Может, пойти на кулинарные курсы? Нет, я взбунтуюсь против рецептов. Вступить в книжный клуб? Кто-то должен меня пригласить, а на это надежды мало. Кроме того, участнице книжного клуба полагается принимать у себя гостей. Принимать гостей я умела не лучше, чем ковать железо. Оставался секс. Точнее говоря, ничего не оставалось.

Игра скоро закончилась. Последний бросок сделал вратарь соперников. Шайба пролетела между пухлыми ногами Сэма, отскочила от Рональда — вышибалы шалых шайб — и влетела в ворота. Счет под конец был уже двузначным.

Пока Сэм переодевался, я пряталась в туалете, чтобы не встречаться с Джоном. Заставила себя думать о хорошем. Хорошо, что Сэм едет ко мне. Хорошо, что я не опоздала на игру, как это часто случалось раньше. Хорошо, что я испекла буханку его любимого хлеба с изюмом (спасибо электрической хлебопечке, уцелевшей с моей свадьбы), — дома накормлю его тостами с маслом, утешу, чтобы не переживал за этот дурацкий хоккей.

Я вымыла руки и поваландалась у раковины, читая название изготовителя на сантехнике. Похоже, вся сантехника была сделана в одном и том же городке в Иллинойсе. Я подумала, что этот городок должен быть немыслимо гигиеничным местом.

И все же я слишком рано вылезла из туалета: Сэм еще был в раздевалке, снимал свою громоздкую сбрую, а я сразу же наткнулась на Джона, по бокам от которого стояли Дарси и Айрин. Дарси грела руки в муфточке.