Содом и умора - Константин Кропоткин

Жаль, неизвестно, как Валентина говорит. Можно было бы ангажировать Люську из «Театра несвоевременной пьесы» — она замечательно имитирует чужие голоса. «Я ваша навеки!» — сочно произнесла бы Люська в телефонную трубку.

— Славно получилось, — прочитав письмо, с уважением сказал Марк.

— Ты бы ответил на такое взаимностью? — спросил я.

— Неа! — тряхнул головой Марк. — Страшно. А вдруг она затащит в темный угол и изнасилует.

— Я об этом не писал! — оскорбился я.

— Зато ввиду имел, — убежденно заявил Марк. — Знаем-знаем! Вначале они про бананы и Сингапур поют, а потом в постель тащат.

У него был такой вид, будто всю свою жизнь он только и делал, что отбивался от сексуально озабоченных женщин. Я расхохотался.

Впрочем, главное Марк уяснил. Леденящий ужас — вот что должен испытывать Кирыч. Я удовлетворенно заклеил конверт.

— Здесь все, — сказал Кирыч и вывалил на стол содержимое большой толстой папки.

— Даже квитанции об уплате за телефон баронессы Кукуевой от 23 сентября 1889 года? — развеселился я.

— Ой, правда, неужели даже квитанции есть? — удивленно вздернул брови Марк.

В основном была ерунда: бумаги, усеянные столбцами цифр, разнообразными графиками и диаграммами, показывающими состояние банка от сотворения мира и до наших дней. По словам Кирыча, цифры свидетельствовали, что его контора не закроется и после Судного дня. Уяснив главное, мы без сожалений обратились к фотографиям.

— Какой ты здесь хорошенький! — Марк любовался снимком, на котором Кирыч сидел за большим столом и угрюмо смотрел в компьютер.

— А это кто? — деланно равнодушно спросил я, тыкая пальцем в другой снимок, на котором Кирыч скалился какой-то старой, но очень ухоженной тетке в мужском пиджаке.

— Вера Петровна, мой шеф, — разочаровал нас Кирыч.

— А где Валя? — не стерпел Марк.

Кирыч мрачно посмотрел на него и вытянул из стопки фотографию, на которой чинно, в два ряда, сидело и стояло человек двадцать.

— Наше подразделение, — пояснил он и забормотал. — Вера Петровна, Надя, Владимир Викторович, Никита… Вот! — сказал Кирыч, тыкая пальцем куда-то в верхний левый угол.

— Эта беленькая? — уточнил Марк.

Справа от Кирыча улыбалась крашеная блондинка с треугольным лицом и челкой, как у пони.

— Нет, — усмехнулся Кирыч. — Черненькая.

На фотографии, слева от него стоял мрачный субъект с окладистой бородой.

Я ошарашенно посмотрел на Марка.

— Ой, как нехорошо получилось! — тоненько пискнул он.

— Вот и я о том же, — сказал Кирыч и достал из кармана еще один снимок. Явно сделанный с плохого видео, он был смазан, но главный персонаж — особа в черных очках, которую выпихивают в двери два дюжих мужика — был узнаваем.

— Какой ты здесь вышел, — не удержавшись, я хихикнул, — …милый!

— Глубокоуважаемый! — буркнул Марк.

— Ребята! — страдальчески наморщил лоб Кирыч. — Может, хватит придуриваться?

МУЖИЧОК С НОГОТКОМ

— Умираю…

Вечеринка еще только началась, а ноги уже гудели и спина вспотела. Кирыч увлеченно говорил о «контрольном пакете акций» и «аффилированных структурах». Все согласно кивали и радовались. Я ничего не понимал и подыхал от скуки.

Было двадцать минут восьмого. Стрелки часов поникли моржовыми усами, а я вдруг понял, почему дома Кирыч вечно молчит: просто все говорильные ресурсы он расходует на себе подобных, для которых «аффилированная структура» — приличное слово или, более, того, «Слово Исполненное Смысла».

Боясь, что меня попросят высказать собственное мнение по столь сложному вопросу, я спрятался за бокалом вина.

Потом начал говорить Валя. Дергая себя за смоляную бороду, он толковал о каких-то дочках, которых можно продавать только с согласия матери. Я хотел было вякнуть про падение нравов, но, поняв, что коллега Кирыча и не думал сворачивать с кривой финансовой тропинки на столбовую дорогу общечеловеческих ценностей, опять загородился бокалом.

«Черт бы побрал эту светскую жизнь!» — в какой уж раз за вечер выругался про себя я. Хождения и говорения, творившиеся вокруг, собственно, были ни при чем. Мне просто было неуютно от ненарочито дорогих нарядов, от блестящей обстановки, от незнакомых имен, от деланно улыбающихся лиц. Я чувствовал себя вороной в павлиньих перьях и все время боялся сделать что-нибудь не так. Громко пукнуть, например, хотя обычно со мной такие неприятности не случались. «Вот знал бы Марк, каково оно…», — думал я, от неснимаемой улыбки чувствуя боль в щеках.

— Не может быть! — Марк глядел на кусок белого картона так, будто он сделан из чистого золота.

Между тем, золотыми на нем были лишь буквы. Завиваясь кончиками, они складывались в следующее:

Дорогие Кирилл и Илья!

У меня день рождения. Буду рада видеть вас на своем празднике.

На обороте кроме указания, когда нам надлежит явиться, была художественно нарисована небольшая карта, показывающая в каком месте автострады надо свернуть в лесную подмосковную глушь, чтобы попасть в имение Веры Петровны.

На первый взгляд, в приглашении не было ничего особенного. Но я был совершенно согласен с Марком, который назвал это приглашение «историческим». Не каждый день начальница Кирыча зовет нас на свой приватный праздник.

Для Кирыча — это было хорошо. Приглашение означало, что она весьма довольна работой своего подчиненного и возлагает на него большие надежды.

Для меня — это было, скорее, странно. Веру Петровну я видел лишь на фотографии, а она обо мне только слышала. Что конкретно и по какому поводу, Кирыч не сообщил, но я отчего-то уверился, что непременно что-нибудь хорошее. Не позовет же она проходимца в свой особняк?

Может, быть Кирыч ввернул как-нибудь, что его друг — блестящий журналист и великолепный собеседник, который вызывает улыбки дам огнем нежданных эпиграмм.

— Вместе! На праздник! — завидовал Марк. — Прямо как в кино!

Не зная чем себя занять, я отошел к окну с полуметровым металлическим Буддой на широком подоконнике, отороченном зелеными кудрями неизвестной мне флоры и от делать нечего принялся обдирать мелкие листочки.

— О! — раздалось рядом со мной.

У окна возникла худощавая особа в чем-то невыразительно бежевом. Да и вся она была какая-то неприметная. Как стенка — взглядом зацепиться не за что. Ни сучка, ни задоринки. Только взглянув на меня поверх очков в тонкой оправе незнакомка себя выдала. Глазки у нее были маленькие-маленькие и в плотном кольце морщин, как у слоненка, виденного как-то в зоопарке.

— Вы любите азалии? — спросила она, скучая, очевидно, не меньше моего.

— Нет, мне геранька больше нравится, — непонятно зачем нахамил я подслеповатой даме.

— О! — опять издала она неопределенный звук и, сочтя контакт налаженным, сообщила, что зовут ее Светланой, что супруг ее приписан к той же конторе, что и Кирыч, что она живо интересуется природой… Да, так она и сказала:

— Я живо интересуюсь природой, — и прижмурила глазки.

— Вам плотоядные нравятся? — спросил я.

— Хищники? — уточнила она. — Нет, я предпочитаю флору.

— Жаль, — огорчился я. — А то я мог бы много рассказать, что с плотью некоторые ядные творят. Ух, — я хлопнул себя по щекам, выпучил глаза и лишь потом подумал, что подражаю приятелю Адаму, когда тот хочет сказать какую-нибудь гадость.

Дама в бежевом ее пока не заслужила. «Ну, и что с того, что она по флоре специалист», — подумал я и, поднатужившись, выудил из памяти статью про экзотическую болезнь, поразившую европейские каштаны.

— О! — выдала Светлана свою любимую букву, жалея попорченных деревьев.

Неожиданно увлекшись, я изложил ей свои взгляды на тему «Можно ли вырастить дерево из апельсиновой косточки».

— Возможно, но маловероятно, — согласилась со мной она, терпеливо дослушав.

Ботанических тем больше в голову не приходило и я выжидательно уставился на женщину, надеясь, что она сама предложит какой-нибудь предмет для обсуждения.

— А кто у вас цветы покупает? — мигнула глазками Светлана.

Я заморгал не хуже нее.

— У кого «у вас»? — спросил я.

— Вы же, насколько мне известно, с Кириллом вместе проживаете? — полуутвердительно сказала она. — Вы его… бойфренд?

Я почувствовал, как заполыхали мои уши.

— Мы квартиранты, — сказал я и, уловив, что мой голос звучит крайне неубедительно, поспешил сделать отвлекающий маневр. — Мы, кажется, про цветочки говорили?.. Хм… Цветочки… Да, их мы по очереди берем. Кирилл — по четным дням, а я — по остальным.

— О! — восхищенно произнесла Светлана. — У вас дома наверное настоящий сад!