Господа, это я! - Ваник Сантрян

19 октября 1909 года в час дня полицейская «свита» вошла в ворота Метехской тюрьмы.

«…Но я так больше не выдержу. Тогда как быть? Нет, поездка по чужому паспорту не обвинение и не таит в себе, серьезной опасности. Эриванская площадь — вот серьезная улика. Эриванская площадь и ничто другое. Если начнут копаться в этом деле, то до чего-нибудь обязательно докопаются. Улик наберется достаточно. Если обвинят из-за Эриванской площади, то плохи твои дела, Камо. Готовься к бою».

Не прошло и двух часов после его прибытия в Метех, как железная дверь в камеру распахнулась. Вошедший прервал мысли Камо, его догадки, гипотезы, воспоминания.

— Семен Аршакович Тер-Петросян?

Он промолчал, встал на ноги, чтоб напомнить о своих кандалах.

— Не хотите отвечать. Значит, вы же и Камо?

— С кем имею честь? — Камо сделал шаг вперед. — Путь у меня был долгий, и я очень устал.

— Я устал больше вас, господин Тер-Петросян, идя по вашим следам. Ради вас побывал в Петропавловской крепости. Там сидит один из ваших знакомых, Афанасий Каютин-Каютенко, капитан того корабля, на котором вы хотели переправить в Россию оружие. Помните, потонувшую яхту «Зора»? Потонула! Так же потонут и другие корабли!

Камо прикинулся невозмутимо спокойным. Что это за человек, ставший его биографом? Осторожно, Камо, он видно, многое о тебе знает.

— Вы наверняка думаете, кто этот человек, так сразу ко мне наведывающийся да рассказывающий мою биографию, — улыбнулся незнакомец с хитрыми маленькими глазами. — Видите эту папку: «Дело Семена Аршаковича Тер-Петросянца». Она разбухает, и ей, в общем, цены нет. Не вздумайте меня разыгрывать. Я не берлинский врач и не моабитский надзиратель.

— А кто же?

— Малиновский. Следователь по особо важным делам Тифлисского суда, довольно серьезная личность, не любящая шуток. Я должен с вашей помощью уточнить для себя некоторые детали известного мне дела. Речь идет о похищении денег на Эриванской площади в Тифлисе летом 1907 года. Кстати, говорят, что организатором этого акта были вы. И рассказчики хвалят вашу изобретательность и смекалку. От взорванных вами бомб погибло три человека.

— Господин Малиновский, это не так-то легко доказать.

— Посмотрим.

…В заведенной Малиновским папке появилась еще одна бумага.

1909 года, октябрь 19 дня, г. Тифлис.

Судебный следователь по особо важным делам округа Тифлисского окружного суда Малиновский, допросив сего числа горийского уроженца Семена Аршаковича Тер-Петросянца в качестве обвиняемого в соучастии в разбойном нападении 13 июня 1907 года в г. Тифлисе на Эриванской площади на денежный транспорт Тифлисского отделения Государственного банка и похищении из этого транспорта 250 000 рублей, сопровождаемых обстрелом и взрывом брошенных бомб, осколками которых были убиты городовые Войтковский и Иванов и тифлисский житель Юзбашев и многие ранены, т. е. в преступлении, предусмотренном 13, 1630, 1632 и 1634 статьями уложения о наказаниях и, приняв во внимание силу имеющихся против него улик и тяжести грозящего ему за это преступление уголовного наказания, руководствуясь 419, 421 статьями и 6 пунктом 416 статьи уст. уг. суд постановил: для пресечения обвиняемому Семену Аршаковичу Тер-Петросянцу способов уклоняться от следствия и суда по настоящему делу его, Тер-Петросянца, содержать под стражей в тифлисском Метехском тюремном замке, о сем ему объявить и после настоящего постановления препроводить заведующему Метехским замком для исполнения и прокурору Тифлисского окружного суда для сведения.

Судебный следователь МАЛИНОВСКИЙ.

Настоящее постановление мне 19 сего октября 1909 года объявлено, в чем расписываюсь.

Семен Аршакович ТЕР-ПЕТРОСЯНЦ.

Недели две Камо не беспокоили. За это время весть о его появлении просочилась в город, но он и понятия не имел, что товарищи за него хлопочут, что Джаваир стремится свидеться с братом в Метехе. Джаваир стучится в двери разных должностных лиц, которые столь же неприступны, как и их каменные сердца. Малиновский тем временем допрашивает Камо. Камо старается отвечать правильно, во всяком случае на те вопросы, с которыми Малиновский хорошо знаком и без его ответов. Рано еще притворяться больным, да и оторванный от внешнего мира, он не знает, надо ли продолжать игру?

Помогла телеграмма Кона к Джаваир: «Заключение берлинских врачей на руку Камо — его признали душевнобольным и не судили. Высылаю 200 рублей на телеграммы и другие расходы. Сообщи о намерениях российского суда».

Проникнуть в тюрьму во что бы то ни стало! И свидание удается устроить.

Камо вначале молчал. Потом стал нарочито вопить, грубить: «Зачем ты явилась?! Я по тебе не соскучился! Меня повесят». — «Берлинские врачи нашли, что ты болен, брат».

Вот это другой разговор. Вот это-то ему и надо. Молодчина, сестричка! Значит, игра продолжается. Не может быть, чтоб болезнь сбросили со счетов. Джаваир телеграфирует Кону: «Вышлите обещанные документы». Малиновский замечает в Камо некоторые странности. Однако он не сомневается, что имеет дело со здоровым человеком, решительным и волевым.

Малиновский не торопится: он хочет вывести Камо на чистую воду, доказать, что именно он являлся руководителем экспроприации на Эриванской площади.

Декабрь 1909 года подходил к концу, а положение дел у Камо по-прежнему неопределенно, без какого-либо проблеска надежды. «Разыгрывать душевнобольного — это мое единственное спасение, я должен выстоять».

Диагноз немецкого врача гласил: «Ранения нанесены Мирскому, должно быть, в июне 1907 года. Понятно, что теперь остались лишь рубцы и невозможно установить происхождение шрамов на ладони и пальцах. Только повреждение глаза позволит допустить, что оно произошло при взрыве бомбы».

Следователь Малиновский уже в который раз спешил в Метех. Он не исключал, что посещение Метеха может пройти впустую. Но его торопили, с него требовали. «Неужели из-за какого-то Камо пошатнется мой авторитет? Я, следователь Малиновский, который распутал столько запутанных дел, не могу разобраться в деле этого анархиста. Не могу сдвинуться с мертвой точки. Отступления не будет! Вперед и только вперед. Малиновский!»

— Позвать тюремного врача!

Разговор с главврачом Михайловской больницы был краток и резок:

— Немедленно прооперировать и проверить диагноз!

— Он душевнобольной, и я…

— Опять «не имею права», опять ваш «нравственный долг»?! Послушайте, господин главврач, он не уголовник, а политический преступник. По-ли-ти-чес-кий! Ясно? Он служит своей партии, и эта самая партия не сегодня-завтра, не моргнув глазом, разнесет нас с вами на куски.