Гладиаторы - Гела Чкванава

— Дождь нас устраивает, — сказал Дато.

— Захвачу еще и целлофан, схорониться в лесу от дождя.

— Почему в деревне нет собак? — спросил Дато. — Почему их нет хотя бы у тех, кто остался?

— Собаки ушли с хозяевами. А тех, что остались, они прикончили, да еще предупредили: в каком дворе увидят собаку, тот дом сожгут…

— Будь в деревне собаки, мы бы раньше узнали о визите этих ублюдков, — сказал Дато. — Тогда бы и они решили, что кур всполошила собака, и не погнались бы за нами. Знали, что собак нет, и смекнули, кто вспугнул кур.

— Бессмысленно погибли и Мамантий, и Коба! — сказал Акакий.

— Мы все гибнем бессмысленно! — ответил Дато.

Почти целый час лило как из ведра. Но к тому времени, когда Дато и Акакий вернулись в лес, ливень перешел в морось, надоедливую и нудную. Наскоро соорудили из целлофана подобие палатки для Мамантия и его родителей. Сами сидели поодаль, в такой же наскоро сооруженной палатке. Сухощавая женщина с клюкой тоже была там. Она опрокинула стаканчик водки, и ее лицо приняло такое горестно-обиженное выражение, будто она знает, что скоро отдаст Богу душу, и скорбит об этом и в то же время досадует, что никто ей не верит.

Родители Мамантия отправились домой за одеждой сына, чтобы обрядить его. Акакий соорудил им из целлофана дождевики и хотел проводить, но они не согласились. После того как старики ушли, сухопарая плакальщица сообщила, что все случившееся видела накануне во сне.

— Я знала, что-то должно случиться, и вот… случилось. Пусть никто не говорит, что вещих снов не бывает! — сказала она и почему-то вперила взгляд в Дато. Дато, чтобы только избавиться от ее пронизывающего взора, кивнул в знак согласия.

— Похороним Мамантия и я уйду. К утру вернусь, — сказал он Акакию.

— Куда ты?

— Есть одно дело, надо его уладить! Сделаю и к утру вернусь! — ответил Дато. По его тону чувствовалось, что он не был расположен растолковывать Акакию свои намерения. — Давай допьем, что осталось, а то как бы мне не простыть.

— Пейте, ребята, пейте! — неожиданно поддержала женщина. — Если душа просит, нужно выпить… Легче станет. Не всем под силу справиться с такой бедой, — однако выпить сама на сей раз желания не выказала и даже попыталась объяснить, почему только что лихо пропустила стаканчик. — Не только вам, мужикам, но и нам, бабам, иной раз она нужна, как мне вот…

— Послушай, мне пора. Давай не будем терять время, выкопаем могилу, и я двинусь! — нетерпеливо сказал Дато.

— Не беспокойся, о могиле мы позаботимся, когда стемнеет, — ответил Акакий. — Они еще даже не решили, где будут хоронить.

— Тогда я уйду сейчас!

— Утром вернешься? — с тревогой спросил Акакий.

— Непременно!

— Я тоже думаю уйти за тобой. Получше замаскирую машину ветками и уйду в большую деревню… Сам ничего говорить не стану… Если не будут расспрашивать, ничего и не скажу.

— В такую погоду не станут искать пропавшую машину с вертолетов, — сказал Дато. Его беспокоило, что трупы обоих боевиков остались в кукурузе. Их надо было спрятать, он не был уверен, что Акакий справится с этим, даже не был уверен, что тот осмелится в одиночку подойти к ним. — Я кое-что придумал. Это запутает следы. Надеюсь, у меня получится. Если получится, то пропавших солдат они здесь искать не станут… В большую деревню пойдешь завтра. Когда я вернусь, тогда и пойдешь!

— Что ты придумал? — с тревожным интересом спросил Акакий.

— Секрет фирмы… Скажу, когда вернусь. Не люблю говорить заранее… Конечно, быстрее бы на машине, но не получится: в такую слякоть из лесу ее не вывести…

— Я пойду с тобой.

— Лучше присматривай здесь, — сказал Дато.

Перед тем как уйти, он вернулся на кукурузное поле; Акакий подумал, что хочет побыть в одиночестве у могилы Кобы, и намеренно отстал. Но Дато направился к трупам боевиков. Наручные часы боевика в «афганке» продолжали тикать. Пошарив по карманам худощавого, нашел сигареты.

— Я слышал, что часы убитого… или умирающего с последним вздохом останавливаются. Один наш одноклассник, мой и Кобы, погиб… ну, ты знаешь, о ком я говорю. Так вот, в момент гибели его часы и вправду остановились. Может быть, из-за взрывной волны, потому что, когда я их встряхнул, опять пошли, — сказал он Акакию.

— Вчера вечером, перед приходом Мамантия, — ты в это время спал — Коба проснулся, — раздумчиво припомнил Акакий. — Я сразу понял, что он проснулся в скверном настроении. В чем дело? — говорю. Ответил не сразу. Потом сказал, что ему приснился Мамука. Будто звал его Мамука, манил за собой, и он шел за ним безропотно, не сопротивляясь… Помолчал немного и добавил, что скоро, наверное, умрет…

— Если бы ты знал, как я устал от всего этого… Очень устал.

— Вижу… Послушай, останься, не ходи один. Похороним Мамантия и пойдем…

— Да не об этом я! Я вообще устал… Ладно, ты только не подумай чего, это у меня временно, пройдет. Вот отдохну — и пройдет. В дороге пройдет, от ходьбы… Я отдыхаю, когда иду. Я выдержу, я крепкий парень, надежный, крепкий «исполнитель»! Ты еще меня не знаешь… Всю жизнь мне везло больше других, Дато — счастливчик, куда остальным до меня!.. Я заговорил о Мамуке, так вот, в последнее время он стал выпивать, и мы с Кобой решили поговорить с ним: не пей, старик, не гневи Бога. А Мамука в ответ: боюсь, потому и пью, а если этот ваш Бог так хорош и справедлив, пусть поможет победить в этой сраной войне, хватит нас мучить. Коба в ответ: оставь, мол, Бога в покое, не нашего ума дело — судить, что он может и что нет… Сам, небось, слышал: пути Господни неисповедимы… Тогда Мамука сказал, что чует, если бросит пить, ему звиздец… Думаешь, много пил? Да не больше двухсот граммов, и то, когда на дело шли. В тот день, перед последней атакой, не выпил ни капли и… погиб. Разве не глупо?

— Что и говорить, хорошим парнем был Коба. Чувствовалось в нем что-то настоящее и, ты только не смейся, чистое. Такие не должны гибнуть. Хочу сказать, что и ты мне нравишься, есть в вас что-то общее… Не думай, не льщу, говорю, что думаю… Верю, что и Мамука был вам под стать.

— О… Там было непросто, ты же об этом ничего не знаешь… Мамука с Кобой любили одну девушку, сестру нашего майора. Потом она вышла за Кобу… Но это не вызвало между ними вражды, напротив — друг за друга готовы были на все. Не ради того, чтобы кто-то сказал: повздорили из-за женщины и дружба врозь. Они и мне как будто постоянно стремились что-то доказать. А Мамука так и не женился. Все были уверены, что не может забыть свою любовь… И вот — на тебе, обоих нет, а я живой… Ну, хватит об этом, что было — было. Прошлого не вернешь… Хотя, наверное, было бы неплохо, если б человек мог вернуться… Все очень запутанно, сложно, все слишком переплелось, а вот некоторые вещи сложились слишком просто, на удивление… Извини, я не в силах разобраться, потому что в этом невозможно разобраться, как невозможно ничего понять в этой жизни!

— Это все война. Это она виновата… Многие гибнут на войне, но когда это случается с близкими, у нас на глазах, кажется, что, уходя, они забирают часть нашей жизни, — подавленно сказал Акакий.

— Но ведь война — это тоже часть жизни, — ответил Коба.

— Я бы прикрыл могилу Кобы целлофаном, но боюсь, они объявятся и не успею убрать, — немного помолчав, сказал Акакий.

— Не так уж и льет, чтобы вода просочилась до него. Укрой могилу на ночь, а я к утру вернусь и сниму пленку, — ответил Дато, затем, взглянув на русского и худощавого, добавил: — Эти скорее всего были у них в «шестерках». Мамантий поторопился со стрельбой, надо было дождаться, пока все войдут в кукурузу, но не удержался. Наверное, когда они стали наобум поливать поле автоматными очередями, случайно задели его, он и открыл ответный огонь…

— Почему думаешь, что эти были «шестерками»? — спросил Акакий.

— В таких группах всегда есть «шестерки», — ответил Дато.

Вода в овраге стала прибывать, она заметно помутнела.

Когда Дато прощался с Акакием, у оврага появились родители Мамантия. Старик, похоже, хотел что-то сказать Акакию, но передумал.

— Давай немного провожу тебя, — сказал Акакий. — Все равно никаких дел, не торчать же просто так! — похоже, ему не хотелось оставаться наедине с родителями Мамантия. — Хочу спросить, только не сердись… Ты правда думаешь, что Мамука не женился потому, что не смог забыть любимую?.. Знаю, знаю, это не мое дело, но все-таки — ты думаешь, это правда?.. Не сердись, что спрашиваю…

— Не знаю, — сказал Дато. — Быть мне распоследней шлюхой, если хоть что-нибудь об этом знаю! Наверное, знали только они, Мамука и Коба… Не наше это дело. А нам лучше, не мешкая, заняться своим!

— Ты прав, — ответил Акакий. — Знаешь, за два дня до того, как эти заняли село, моя жена узнала о гибели своего первого мужа и всплакнула. Мы из-за этого поскандалили, и так получилось, что до ее смерти не разговаривали друг с другом… Когда умирала, я умолял ее сказать хоть слово… Не знаю, может, уже не в силах была говорить и потому промолчала или была так обижена… Не знаю…