Домик в прерии - Лора Инглз Уайлдер

Лора с Мэри играли во дворе. Когда в лесу у ручья раздавалось эхо выстрела, они знали, что папа подстрелил какую-нибудь дичь.

Ветер теперь стал прохладнее, и в пойме ручья взлетали и садились большие стаи диких уток. В небо поднимались длинные вереницы диких гусей. Они выстраивались в треугольник и отправлялись в далекий путь на юг. «Хонк!» — кричал вожак. «Хонк! Хонк!» — один за другим отзывались остальные гуси. «Хонк!» — снова кричал вожак. «Хонк! Хонк! Хонк!» — раздавалось в ответ, и тогда, взмахнув сильными крыльями, вожак направлялся прямо на юг, а за ним ровной линией летела вся стая.

Верхушки деревьев вдоль ручья окрасились теперь в разные цвета. Дубы стали красными, желтыми, коричневыми и зелеными, а тополя, платаны и орех — золотистыми, как солнечный свет. Голубое небо потускнело, ветер сделался порывистым и резким.

В этот день дул сильный ветер и было холодно. Мама позвала Мэри и Лору домой, развела огонь в очаге, пододвинула к нему кресло и села укачивать Крошку Кэрри, тихонько напевая ей песенку:

Спи, мой птенчик, баю-бай!Быстро глазки закрывай!Скоро папа придет,Нам с охоты принесетЗаячью шкуркуПтенчику на шубку.

Вдруг Лора услышала в трубе какой-то треск. Мама умолкла, нагнулась вперед и заглянула в трубу. Потом спокойно встала, усадила в кресло Мэри, положила ей на колени Крошку Кэрри и быстро вышла из дома. Лора помчалась за ней.

Вся верхушка трубы была охвачена огнем. Прутья, из которых она была сложена, горели. Огонь ревел на ветру, и языки пламени подбирались к беззащитной крыше. Мама схватила длинную жердь и принялась колотить по горящей трубе. Со всех сторон вокруг нее посыпались горящие прутья,

Лора не знала, что делать. Она тоже схватила жердь, но мама велела ей отойти подальше. Огонь страшно ревел. Он мог охватить весь дом, а Лора не могла ничего сделать.

Она кинулась в дом. Горящие прутья и угли вылетали из трубы и падали на дно очага. Дом наполнился дымом. Одна большая головешка выкатилась на пол прямо под ноги Мэри. Мэри от страха застыла.

Лора так испугалась, что думать ей было некогда. Она схватила тяжелое кресло за спинку и изо всех сил потащила его на себя. Кресло с Мэри и Крошкой Кэрри отъехало по полу назад, а Лора схватила горящую головешку и швырнула ее обратно в очаг. В эту минуту в дом вошла мама.

— Ты умница, Лора, — сказала мама, — Запомнила, что нельзя оставлять огонь на полу.

Она взяла ведро с водой и принялась заливать огонь. Из очага повалили клубы дыма. Потом мама спросила:

— А руки ты не обожгла?

Она посмотрела на Лорины руки, но они была целы и невредимы, потому что Лора бросила головешку в очаг очень быстро.

Лора не плакала. Большие девочки не плачут. Правда, из каждого глаза у нее выкатилось по слезинке, в горле запершило, но она не заплакала. Она крепко прижалась к маме. Хорошо, что мама не обожглась.

— Не плачь, Лора. — Мама погладила Лору по голове. — Ты очень испугалась?

— Да. Я боялась, что Мэри с Крошкой Кэрри сгорят. Я боялась, что весь дом сгорит и нам негде будет жить. Я... я и теперь боюсь.

Мэри наконец смогла заговорить. Она рассказала маме, как Лора оттащила кресло от огня. Лора была такая маленькая, а кресло, в котором сидела Мзри с Крошкой Кэрри, было такое тяжелое, что мама удивилась. Она не могла понять, как у Лоры хватило на это сил.

— Ты храбрая девочка, Лора, — сказала мама.

Но на самом деле Лора чуть не умерла от страха.

— И ничего страшного не случилось, — продолжала мама. — Дом не сгорел, юбка у Мэри не загорелась и не обожгла ее и Кэрри. Значит, все у нас в порядке.

Когда папа вернулся, огонь в очаге погас. Ветер ревел над низкой каменной верхушкой трубы, и в доме было холодно. Папа сказал, что он сложит новую трубу из зеленых жердей и так густо обмажет свежей глиной, что она больше никогда не загорится.

Он принес четырех жирных уток и сказал, что мог подстрелить хоть сотню. Но им и четырех хватит.

— Собери все гусиные и утиные перья, — сказал он маме, — и я набью тебе перину.

Он мог подстрелить и оленя, но было еще слишком тепло, мясо не замерзнет и испортится, прежде чем они успеют его съесть, А еще он нашел место, где ночуют

дикие индюки и индейки.

— Мы зажарим их в День Благодарения и на Рождество‚— сказал он.— Они большие и очень жирные. Когда придет время, я их подстрелю.

Насвистывая, папа отправился за зелеными жердями и свежей глиной для новой трубы, а мама принялась чистить уток. Потом в очаге снова весело затрещал огонь. На огне шипела жирная утка, в духовке пеклись лепешки, и в доме опять стало тепло и уютно.

После ужина папа сказал, что завтра рано утром отправится в город.

— Надо поскорей с этим делом покончить,— сказал он.

— Да, Чарльз, пора уже съездить,— согласилась мама.

— Конечно, мы бы и так обошлись,— заметил папа. — Нет нужды за каждой мелочью мчаться в город. Я курил табак получше того, что вырастил Скотт в Индиане, но и такой сгодится. Летом мы вырастим хороший табак, и я верну ему долг. Зря я брал у Эдвардса гвозди.

— Но все равно их надо отдать, Чарльз, — заметил мама.— И табак тоже. Лучше не брать в долг. Нам нужен хинин. Я экономила муку, но она почти кончилась, и сахар тоже. Ты можешь найти дерево с пчелами, но я что-то не слыхала, чтобы кукурузная мука росла на деревьях, а до осени у нас своей кукурузы не будет. И солонина после всей этой дичи нам тоже пришлась бы кстати. А потом я хочу послать письмо родным в Висконсин. Если ты его сейчас отправишь, они смогут еще зимой нам ответить, и тогда к весне мы всё про них узнаем.

— Ты права, Каролина. Ты всегда права.

С этими словами папа повернулся к девочкам и велел им ложиться спать. Завтра ему рано ехать, и надо как следует выспаться.

Пока Лора и Мэри надевали ночные рубашки, он стянул с себя сапоги, а когда они легли, взял скрипку, заиграл и тихонько запел:

И рута увянет,И лавры склонятся.Когда мне с любимойПридется расстаться.

Мама улыбнулась и сказала:

— Поезжай спокойно, Чарльз. У нас все будет хорошо.

Папа едет в город

Папа выехал еще до восхода солнца. Когда Лора и Мэри проснулись, его уже не было, и дом сразу опустел. Папа не просто ушел на охоту. Он уехал в город, и целых четыре дня его не будет!

Жеребенка заперли в конюшне, чтоб ему не вздумалось побежать за матерью Путешествие было слишком долгим для маленького Зайки. Он жалобно скулил, Лора и Мэри сидели дома с мамой. Когда папа уехал, в огромной прерии стало слишком пустынно, и играть там совсем не хотелось. Джек тоже беспокоился и все время посматривал вокруг.

В полдень Лора пошла с мамой напоить Зайку и передвинуть колышек, к которому была привязана корова, чтобы она могла достать свежую траву. Корова стала теперь совсем домашней. Она послушно ходила за мамой и даже позволяла ей себя доить.

Когда подошло время дойки, мама стала надевать капор; вдруг у Джека на спине и на шее шерсть встала дыбом, он выскочил из дома и залаял. Со двора раздался отчаянный вопль:

— Уберите собаку! Уберите собаку!

Мистер Эдвардс сидел на куче дров, а Джек лез за ним.

— Он меня сюда загнал, — сказал мистер Эдвардс.

Мама с трудом оттащила Джека. Он злобно скалил зубы, глаза у него покраснели. Он позволил мистеру Эдвардсу слезть на землю, но ни на минуту не спускал с него глаз.

— Он как будто понимает, что мистер Инглз уехал,— с удивлением сказала мама.

Мистер Эдвардс сказал, что собаки понимают гораздо больше, чем люди думают.

Утром по дороге в город папа заехал к мистеру Эдвардсу и попросил его приходить каждый день посмотреть, все ли у них в порядке. А мистер Эдвардс был таким хорошим соседом, что пришел пораньше помочь маме по хозяйству. Но Джек решил, пока папа не вернется, не подпускать ни к корове, ни к Зайке никого, кроме мамы, и поэтому на то время, что мистер Эдвардс помогал маме, Джека пришлось запереть в доме.

Уходя, мистер Эдвардс сказал маме:

— Ночью держите собаку при себе, и с вами ничего не случится.

Тьма медленно подползала к дому. Ветер жалобно плакал, а совы кричали: «У-у-у-у! У-у-у-у!‚› где“, завыл волк, и Джек хрипло заворчал. Мэри и Лора сидели у очага рядом с мамой. Они знали, что дома они в безопасности, — ведь с ними Джек, а ремешок от задвижки мама втащила внутрь.

Следующий день был такой же пустой, как вчерашний. Джек бегал вокруг дома, вокруг конюшни, снова возвращался и не обращал никакого внимания на Лору.

Днем к маме пришла в гости миссис Скотт. Мэри с Лорой, как полагается воспитанным девочкам, сидели и молчали. Миссис Скотт очень понравилось кресло-качалка. Чем больше она в нем качалась, тем больше оно ей нравилось, и она сказала, что дом у них красивый и уютный.