Русский акцент - Самуил Ходоров

– Виноват, доктор Буткевич, бес попутал, просто хотел показать московскому профессору, что и мы здесь не лыком шиты, но не сложилось, простите.

Больше инцидентов между ними не возникало, они даже подружились, и каждую субботу Борис и Татьяна были желанными гостями на шикарной вилле Авраама, расположенной в негевском оазисе, окружённом вечнозелёными кипарисами и пальмами.

Настроение Бориса в последние дни с крайне негативной отметки поползло вверх, неуклонно приближаясь к положительной. Ещё бы, ведь он теперь не месил своими кроссовками непролазное грязище на строительной площадке, а стоял за лекторской кафедрой и сеял, как говорится, разумное, доброе и вечное. Если по поводу доброго и вечного у Бориса всё-таки имелись некоторые сомнения, то разумное зерно в его лекциях точно содержалось. По крайней мере, он чувствовал, что, если бы в колледже деятельность преподавателя разрешали бы оценивать аплодисментами, то он, с большой долей вероятности, заслужил бы их с выкриками «браво». Истины ради, Борис радостно отмечал про себя, что у него ещё никогда не было таких толковых, сообразительных, а главное рациональных студентов. Правда всему этому предшествовала своя подоплека. В то время как в Москве его студенты являлись вчерашними школьниками, то здесь все без исключения уже были дипломированными специалистами в таких сложных областях как геофизика и геология. Если для московских студентов в стенах альма матер будущая профессия казалась призрачной и неосязаемой, то рационализм нынешних заключался в приобретений новой специальности как жизненно необходимой. Работать с такой аудиторией было легко и приятно. Они молниеносно схватывали изучаемый материал и также быстро и успешно применяли его на практических занятиях. В Москве Борис, будучи доцентом, не проводил практических занятий: для их реализации у него было два ассистента. Здесь же никаких помощников ему по штату не полагалось. Возможно, что в этом был свой смысл. Только сейчас он осознал, что для большей эффективности обучения лекционный материл и лабораторные занятия должен вести один человек, это, выражаясь философским языком, обеспечивает чуть ли не абсолютное единство теории и практики. В этом плане, имелся ещё один немаловажный для Бориса аспект. Учебных часов на лабораторные занятия выделялось в два раза больше, чем на лекционный материал. Поскольку он работал не на ставке, а почасово, то получалось, что благодаря практическим занятиям, его зарплата увеличивается в два раза, что для него было совсем немало важно. Сам факт присутствия Бориса в реальном времени на своём месте приносил ему не только какие-то денежные дивиденды, а и огромное морально-психологическое удовлетворение. Впервые за первый год пребывания в Израиле он почувствовал материальную независимость, уверенность, как в себе, так и в завтрашнем дне.

Ну а завтрашний день не замедлил наступить. «Omnia tempus habent», что в переводе с латыни означает «Всему – своё время». Подоспело время окончания курса, студентам в торжественной обстановке выдали дипломы, а Борис, соответственно, получил уведомление, что в его услугах технологический колледж больше не нуждается. Его благосклонно приняли на временную работу, извлекли из него, что требовалось для успешной подготовки студентов и без всяких аплодисментов выпроводили на исходные позиции. Теоретически исходной точкой считалась работа в компании Игаля Дотана. Когда Борис сообщил Игалю о своём переходе на преподавательскую работу, тот, не долго думая, схватил его за отворот тенниски и решительно заявил:

– Послушай, Борис, я понимаю, что у тебя докторская степень, но тебе не место в академии.

– А где же, Игаль моё место? – полюбопытствовал Борис.

– Зачем ты спрашиваешь, – повысил голос Игаль, – разве ты не знаешь, где оно? Конечно же, в моей фирме. Я тебя никуда не отпускаю.

– Игаль, ну нельзя же так, – спокойно возразил ему Борис, – я люблю вести учебный процесс, боготворю научную работу, так что извини, пожалуйста, я не останусь.

– Нет уж, это ты извини меня, я тебе ещё не всё сказал, – замахал руками Игаль, – я повышаю тебе зарплату на тысячу шекелей и это, во-первых. А во-вторых, через несколько месяцев Давид уходит на пенсию и ты, обещаю тебе, займёшь место главного инженера.

– Спасибо за доверие, – улыбнулся Борис, – но я своих решений не меняю.

– Ты ещё пожалеешь, Борис, – угрожающе промолвил Игаль, – такими предложениями не разбрасываются. Учти, потом будешь проситься назад, не возьму.

Сегодня, стоя у главного входа в колледж, который в душе он окрестил разбитым корытом, он, вспомнив прощальные слова Игаля, понял, что обратная дорога к нему отрезана.

Единственным светлым пятном во всей этой истории был гонорар, который Борис получил за два месяца работы в колледже. Он составил ни мало, ни много двадцать четыре тысячи шекелей. Такую цифру не грех было поместить в учебник по астрономии. Игаль Дотан платил ему две тысячи четыреста шекелей в месяц. Простое арифметическое вычисление показывало, что, проработав всего два месяца в колледже, он получил зарплату, тождественную десяти месяцам работы у Дотана. Получалось, что даже из самых, что ни есть меркантильных соображений, несмотря на кратковременность работы, стоило преподавать в колледже. Когда Борис принёс домой банковский чек, Татьяна радостно всплеснула руками и, не отрывая восхищённого взгляда от выписанной в чеке суммы, спросила:

– Боренька, что же мы будем делать с такими большими деньгами?

Борис понимал, что деньги были, действительно, немалые. Ведь подавляющее число репатриантов получали пять шекелей в час, т. е. примерно сорок шекелей в день или около тысячи шекелей в месяц. В то же время у Бориса не было никаких сомнений по поводу расходования этих денег. Он не был приучен откладывать их на чёрный день или, как учили его израильтяне, вкладывать на специальные программы в банке с целью получения процентов. Поэтому, Борис без лишних раздумий и колебаний ответил жене:

– Я думаю, Танюша, ты не будешь возражать, если на эти деньги мы приобретём новый автомобиль, ты ведь знаешь, что новым репатриантам положена пятидесятипроцентная скидка.

Татьяна понимала, что машина ни есть предмет первой необходимости, видит бог, что в Москве прекрасно обходились без неё. Но она хорошо знала своего мужа, если он, что задумал, то не отступится. Словно угадывая мысли жены, Борис жалобно проканючил:

– Танюша, ну я понимаю, что есть вещи поважнее, но, с другой стороны, если не сейчас, то когда? Да и машина, которую я присмотрел, стоит, с учётом скидки, ровно двадцать четыре тысячи шекелей, ровно столько я и заработал.

– Ну что с тобой делать, Боря, – опечаленно проворковала Татьяна, – может ты и прав, ведь другой возможности у нас не будет.

Борис ещё не знал, что впоследствии он будет менять машины каждые пять лет. Но в тот день он отправился в автосалон и оформил покупку белокрылой «японочки» под названием «Субару» и уже через неделю новенькая машина стояла у далеко непарадного подъезда его обветшалого дома, где они снимали квартиру.

Глава 10. Автопробег в Эйлат

Чтобы как отвлечься от грустных мыслей по поводу потери работы и доставить своей семье хоть какой-то «экшен», Борис решил прокатить их в Эйлат, существовавшего ещё в эпоху царя Соломона. Разумеется, совсем не поиски останков древнего иудейского царя являлось целью поездки. Смысл её Борис видел в расслабляющей нирване под нежными лучами яркого солнца у тёплого и экзотического Красным моря, где между коралловыми рифами плавают дельфины. Однако расстояние между Беер-Шевой и Эйлатом составляло около трёхсот километров. Проделать такой путь даже для опытного дальнобойщика было непросто. Для Бориса, опыт вождения которого исчислялся двумя десятками часов на курсах вождения в Москве, это было просто нереально. Но он жаждал адреналина, который возникает у водителей, выехавших на автостраду. Татьяна совершенно справедливо говорила ему, что одно дело, когда он в поисках этого адреналина, карабкался на крутые ледопады и остроконечные скалы, подвергая риску только себя. Совсем другой ракурс вырисовывается, когда опасность претерпевают его жена и любимые дочери. Таня, как всегда, была права, а Борис, в свою очередь, клятвенно заверил её, что будет максимально осторожен, понимая, какой драгоценный груз он везёт. Он с величайшей осмотрительностью выехал на междугороднюю трассу и тут же пристроился в правый, как он считал, самый безопасный ряд. Дорожный знак предписывал максимально разрешённую скорость, равную девяносто километров в час. Для продвинутого японского авто эта скорость была сопоставима с передвижением черепахи. То и дело мимо Бориса в левом ряду проскакивали машины со скоростью, как минимум в полтора раза, превышающую разрешённую. Оказывается общеизвестный слоган «Какой русский не любит быстрой езды» вполне соответствовал стилю езды еврейских водителей. Не успел славный экипаж новоиспечённой, ещё приятно пахнущей заводской краской, «Субару» преодолеть первые двадцать километров, как началась экзотика: прямо перед капотом машины появились два верблюда, которые торопливо пересекали шоссе. Борис еле успел затормозить, понимая, что столкновение с пятисоткилограммовой массой этого «корабля пустыни» ничего хорошего не сулит. Зато Светлана и Наташа захлёбывались от радостного смеха. Больше всего этой необычной поездке радовались они. Татьяна молча сидела возле Бориса, не мешая ему, ни в пример другим женщинам, сосредоточиться на вождении. Она напряжённо вглядывалась в окно, за которым со скоростью, указанной на спидометре, проплывала безлюдная, пустынная и, в какой-то степени, загадочная местность под названием Негев.