Неотразимое чудовище (сборник) - Светлана Алешина

— Добрый день, — приветливо и обаятельно «чизнула» я.

— Здравствуйте, — с легким оттенком удивления протянула она, рассматривая меня с легким недоумением. — Вам кого?

— Меня зовут Александра Данич, — представилась я. — Я от Алексея Ванцова… Его помощник. Хотелось бы уточнить кое-какие детали…

Я не сомневалась, что она немедленно начнет звонить Лешке, и знала, что он меня не выдаст.

Но, как это ни странно, она мне поверила. И даже не стала спрашивать у меня «ксиву». С неожиданной для меня доверчивостью, которую я охарактеризовала бы как «равнодушную», она шире распахнула дверь и с легким вздохом изрекла:

— Проходите…

— Спасибо, — поблагодарила я ее, проходя внутрь квартиры.

Она вошла следом и опять же царственным жестом указала мне на стул.

— Присаживайтесь, Александра… Простите, я привыкла называть людей по имени-отчеству. — Сергеевна, — тут же подсказала я.

— Спасибо. Меня зовут Мария Валерьевна. Но, впрочем, вы это, наверное, и без меня знаете?

Я кивнула.

— Так что за детали вас интересуют?

— Ваши дочери, — сказала я.

— У меня осталась одна дочь, — совершенно спокойно сообщила «гранд-дама». — Вас интересует именно она?

— Нет, — покачала я головой. — Как раз куда больше мне хотелось бы узнать о Елизавете.

— А я и говорю о Елизавете, — мягко улыбнулась женщина. — Видите ли, Александра Сергеевна, к Валерии я уже пять лет не могу относиться как к своей дочери. Поэтому я и подразумевала Лизу. Хотя, должна признаться, и она начала меня последнее время расстраивать…

Она тяжело вздохнула.

— Да и не только меня. Знаете, Александра Сергеевна… Впрочем, о чем это я? Ах да… Лиза. Что вас интересует?

— Говорят, что последние дни Лиза очень изменилась, — бросилась я «в омут головой». — Вы были близки с ней?

— Конечно, — кивнула она. — Моя девочка была со мной всегда откровенна. Как же иначе?

— Тогда, может быть, она называла вам причину, по которой она так переменилась?

— Да она же не переменилась нисколько! — мягко сказала Мария Валерьевна. — Лизонька была такой же, как обычно, смею вас заверить! Это все бредовые фантазии господина Донатовского, не так ли? Ах, этот Донатовский! Мне кажется, если бы он был скромнее, ничего с Лизой не случилось бы!

— Но он тут при чем? — удивилась я.

— А эти выходы на сцену в неглиже? — презрительно фыркнула она. — Детка, вы всерьез думаете, что это было так необходимо для юной особы? Тем более что у Лизы был такой представительный жених…

— Жених? — подскочила я.

— Ну, да… Александр Иванович Мальчевский. Как, вы ничего о нем не знали? Как же так? Разве я не упоминала о нем? Да быть того не может! Очень интересный человек, замечательный… Ай, как плохо работает у нас прокуратура! Да и как ей работать хорошо, если там работают такие молоденькие девицы?

Последнее замечание я мужественно пропустила мимо ушей.

— Вы… не подскажете мне, как его найти?

— Да, конечно, — кивнула она. — Хотя я не могу понять, зачем он вам. Он совершенно непричастен к случившейся трагедии, уж поверьте мне! Он ведь человек занятой, беспокоить его, право, не стоит. Но так и быть, дам вам его координаты… Хотя пообещайте мне, что не будете чрезмерно настойчивой!

По ее взгляду было нетрудно догадаться, что Мария Валерьевна ужасно не любит, когда ей перечат.

И я не стала, хотя, как вы знаете, больше всего на свете люблю именно «перечить» таким, как она, дамам…

— Какая ссора?

Мария Валерьевна при моем вопросе о том происшествии еще больше выпрямила спину, и ее глаза округлились, став похожими на совиные.

Если к этому прибавить еще ее длинноватый нос, который слегка загибался книзу, сходство получалось идеальное.

— Понимаете, Рита…

— Ах, ну понятно! — качнула она своей «банкой». — Это всего лишь Маргаритины измышления! Если бы вы знали нашу семью, вы бы поняли, как заблуждается эта девочка! У нас, дорогая, в семье существует неписаный закон — никогда, даже в минуты праведного гнева, мы не повышаем голос! О какой же тогда ссоре может быть речь?

— Ссоры иногда… — начала я и осеклась.

Спорить с Марией Валерьевной было так же бессмысленно, как пытаться расшевелить статую. Она просто не хотела знать моего мнения, всем своим видом показывая, что мои попытки обречены на провал.

Так что замечание о том, что нередко ссоры происходят без повышения тона, я проглотила. Если я начну, не приведи господи, опровергать незыблемые традиции, в которых якобы существовала эта женщина, я ничего хорошего не добьюсь!

— Хорошо, — кивнула я с неожиданной для себя готовностью. — Пусть это была не ссора… Может быть, кто-то, сам того не подозревая, обидел Елизавету? Ведь должно было произойти нечто, отчего она вдруг за один вечер из веселой и жизнерадостной девушки превратилась в существо с потухшими глазами!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — холодно отрезала «железная леди». — Моя дочь никогда не была «существом с потухшими глазами»! Не стоит так ее оскорблять.

— Я не оскорбляю ее, — возразила я. — Я просто пытаюсь понять, что произошло в этом долбаном парке. Почему Лиза пошла в самое безлюдное место? Почему она часто плакала, почему она останавливалась во время репетиций и подолгу смотрела в одну точку! Я просто хочу попытаться найти того человека, который виделся с ней в кафе в последний день ее жизни! Если ее кто-то обидел, то почему?

— Обидеть ее могла только ее сестра, — вполголоса произнесла Мария Валерьевна. — А что до того мужчины… Кто вам о нем сказал?

— Рита говорила. И Донатовский!

— Сплетники, — поморщилась, как от зубной боли, Мария Валерьевна. — Я ничего не знаю ни о каком мужчине! Единственный мужчина, который мог находиться рядом с моей дочерью, был Александр Иванович Мальчевский.

— Что ж, все дороги ведут к Мальчевскому, — сказала я.

Честно говоря, за тот час, который я провела в обществе матери Лизы и Валерии, я ужасно устала. Трудно говорить с человеком, который не слышит ничего, кроме «гласа общественных устоев и моральных ценностей»!

Потому что мне показалось, что и себя Мария Валерьевна уже давно не слышит.

Только свод правил, написанных, по ее мнению, для всех… Его ей и слушать было не нужно — он просто навечно поселился в ее сознании.

Посему конец нашего общения меня несказанно обрадовал. Довольно искренне поблагодарив ее за «неоценимую» помощь, я попрощалась.

Выйдя во двор, я вздохнула с таким облегчением, как будто минимум сотню лет не дышала свежим воздухом, заточенная в казематы!

Кажется, я занимала слишком много места, потому что тут же ощутила легкий толчок.

— Простите, — пробормотал невысокий толстячок с добродушной и немного грустной улыбкой. — Я, кажется, вас толкнул?

— Да ничего, — сказала я.

Толстячок вошел в подъезд. А я, еще немного постояв, направилась по данным мне Ванцовым адресам.

«Саша, что ты все-таки надеешься найти?»

Мой внутренний голос заставил меня остановиться.

Уф…

Я присела на скамейку. По иронии судьбы, я находилась сейчас в злополучном парке.

Достав сигарету, я закурила.

— А бог его знает, — пробормотала я. — Иногда и сам не угадаешь, на что наткнешься…

Да, можно было и не ходить к старичкам. Они же все сказали Ванцову, не так ли?

«Видели — не видели, ни за что обидели»…

Почему-то припомнилась эта строчка из старой-старой песенки.

А вдруг все-таки они о чем-то не сказали?

Могли. Запросто могли…

Старческая память — как девичья.

Докурив, я бросила окурок и пошла по аллее. Возле большого дуба, росшего у поворота, ведущего к тому самому месту, где погибла Лиза, я остановилась.

Пока я невольно шла ее дорогой. А вон и собака, правда, на сей раз великолепный далматинец, с юной и хорошенькой хозяйкой.

Чувствовала я себя отвратительно. Я вообще не люблю ощущать себя дурехой, а уж сейчас…

Сейчас от меня зависела судьба Риты. И надо пошевеливаться, моя дорогая, надо двигаться быстрее!

«Номер первый», а именно Лаврентьев Иван Демидович проживал в непосредственной близости от парка. Жил он в «малосемейке» — то бишь в высотке, которая скрывала в своих недрах «гарлем».

Лифт там крякал с такой силой, что, пока я добралась до нужного мне четвертого этажа, я покрылась крупными каплями пота от ужаса.

Выбравшись из пасти этого «чудовища», я была готова вознести господу целую серию благодарственных молитв за чудесное спасение моей жизни.

Набравшись храбрости, я нажала на кнопку звонка и стала ждать. Тут же раздался такой оглушительный собачий визг, что мои сомнения, будто я могла ошибиться адресом, мгновенно развеялись, как утренний туман.