«Джамп» значит «Прыгай!» - Виктор Галданов

– Ну, а теперь ты заплатишь мне, милочка, – проскрипел старик. – Тебе надо сообщить своему хозяину, что ты хорошенько заплатила за информацию, которой он так домогался.

Теперь рука его была на плече, но она не сопротивлялась, даже не пыталась сопротивляться, хотя все было, как конец света. Пока рука сжималась, она просто тихо и пассивно стояла, а его лицо коснулось ее, медленно, но настойчиво серый, крысиный рот нашел ее губы.

Она застонала и вяло попыталась отстраниться, но неожиданно сильная крысиная лапа сжала ее челюсти, и скрипучий голос прокаркал:

– А теперь ты, милочка, надеюсь не заставишь меня грозить тебе пистолетом?

Она и так его видела у своего лица, газовый 8-миллиметровый «вальтер», переделанный под стрельбу малокалиберными патронами. Очень слабая собачка. Чуть пошевелишь пальцем, и маленькая злобная пулька вырвется из ствола и разрушит хрупкую костную перегородку ее виска.

– Но все равно, какое это имеет значение, если ты и без того решила доставить удовольствие бедному старичку?

Он расстегнул брюки и полез рукой в ширинку, ствол пистолета с силой уперся в ее висок.

«Хорошая разведчица, – поучала их незабвенная Клара Соломоновна, – должна уметь во время полового акта шифровать донесение, и мужчина даже не догадается, что она может думать о чем-то ином, кроме как о получаемом от него наслаждении. Запомните, милые мои, чересчур серьезное и трепетное отношение к сексу делает женщин самками, зависящими от произвола своих партнеров. Наслаждаясь процессом сексуальной близости, вы тем не менее не должны забывать о Деле, и благодаря этому ваши ощущения будут еще более обострены…»

– …Надеюсь ты, душечка, не особенно обиделась на меня за эту шалость. Что мне сказать в свое оправдание? У стариков, как говорится, свои причуды…

И вновь она не смогла сделать ничего, буквально ничего, чтобы, уничтожить этого гада, размазать его по стенке, утопить, придушить – тысячи казней придумывала она, глядя в холодный глазок пистолета, а затем и глядя ему вслед, сознавая, что задание, на которое она пошла с таким рвением и которое выполняла так старательно оказалось ею капитально проваленным.

Выйдя из бара, Корсовский нырнул в черный «линкольн», обслуживавший его по ночам и торопливо бросил:

– К Вике.

Водитель и охранник, сидевшие на переднем сиденье не шевельнули даже единым мускулом лица по поводу того, что их хозяин очутился рядом с ними в непривычном обличье. Он снял черный парик, быстро стер грим с лица, стянул черное платье… В конце концов он был одним из могущественнейших людей на нашем с вами грешном шарике и имел право на некоторые причуды.

Он заканчивал туалет, повязывая атласный кушак на смокинг, когда зазвонила трубка.

– Н-да… – односложно бросил он.

– Он… готов, – сказал полковник Трубенков. – На редкость чистая работа.

Эти слова потешили самолюбие Корсовского так, словно его, школьника, у доски похвалил учитель.

– Знаете, мне пришла в голову еще одна мысль. Мне кажется, что все это нити одного разветвленного заговора и ведут они в одно место. Я сейчас попробую отвлечь Вику, а вы обыщите его квартиру и офис…

– Вы понимаете, о ком я говорю?

– Ну еще бы!

В этом развратном городе мог проживать лишь один-единственный мужчина по имени Вика, он же Викочка, Виконт, порой – Викарий, а в миру Викентий Солержицкий, стилист по профессии и педераст по призванию.

К полуночи салон Вики был еще ярко освещен. В нем играла музыка, подавались напитки. Парикмахеры и визажисты обслуживали с два десятка томных дам, которые заскочили к Вике «почистить перышки» перед тем, как ехать в ночной клуб или загородный ресторан. Провинциалу Вике за короткий срок удалось сколотить этакий интимный кружок общения, в который стремилась проникнуть любая дама московского бомонда, для нее записаться «к Вике» означало перейти некий рубеж, отделяющий ее от простых смертных, и оказаться в элизиуме среди небожительниц. Известно было, что Вика брался обслуживать далеко не всех, он выбирал себе подходящие лица и фигуры, а уж самолично обслуживал лишь единиц. Известно было, что за право оказаться в нежных руках Вики любая женщина могла бы пожертвовать хоть честью, хоть репутацией. Но известно было и то, что Вика ни за что бы не принял этой жертвы, ибо он был горячо любим другой половиной человечества и ни за что не променял бы ее.

В его салон Корсовский вошел с черного хода, воспользовавшись своим ключом и не снимая надвинутой на самые глаза шляпы, которая до некоторой степени спасала его от пристальных глаз. Подойдя к заветной двери кабинета мэтра, он заглянул внутрь. Комната была поделена пополам старомодной ширмой. Он на цыпочках прошел к ширме и заглянул внутрь.

Перед Викой лежало немолодое грузное тело дамы, которую иначе и не называли, кроме как Великой Певицей (оба слова с большой буквы).

– Человек – меньше, чем стиль, милая моя, – заявлял Вика, втирая ароматное масло в тело дамы. – Ибо человек – всего лишь человек, а стиль – это целое направление в сотнях и тысячах жизней. Я бы сказал так – вам не стоило бы вносить диссонансы в ваш стиль жизни.

Вика был худеньким изящным молодым человеком двадцати семи лет с красивым лицом, на котором выделялись полные чувственные губы. На предплечье его в свою очередь выделялась цветная татуировка: алая роза, оплетенная колючей проволокой.

– Ты что имеешь ввиду? – осведомилась певица. – Что я позавчера опять перебрала? Ну так моя днюха же.

– Я всего намекаю вам, что вам не стоило бы связываться с тем златозубым ресторанным лабухом.

– Это с Юрцом, что ли? – удивилась певица. – А тебе-то какое дело, Вик? Ведь он меня трахает, а не тебя. Или ты, может, ревнуешь?

– Душечка, поверь мне, – проворковал Вика, – поимей тебя хоть сам черт, я бы не возражал, особенно если бы он сделал где-нибудь в укромном месте. Но ты уже вывела в люди нескольких «певчих пташек», так что народ уже прозвал тебя «крестной мамашей» нашей эстрады. Вот и сейчас ты закрутила роман с не менее яркой личностью, восходящей эстрадной звездой. Можешь мне поверить, это самым кошмарным образом действует на твой имидж. Почему бы тебе, если у тебя действительно существует такая потребность, не потрахаться с боксерами, штангистами, борцами, дв со всей сборной России по баскетболу – все это было бы более оправдано, чем столь дерзкий вызов общественному мнению.

– Ну ладно, ладно, – хмуро пробормотала певица, – мы с ним будем встречаться пореже. Где-нибудь на даче.

– И желательно подъезжайте на разных машинах. Весь этот месяц тебе стоит носить синее и все оттенки фиолетового. Грим соблюдай в прохладных тонах. Отныне и на весь месяц твой камень аметист. Читай три мантры: утром, днем и вечером. Медитируй не менее двадцати минут каждый вечер…

Он уже заметил в зеркало своего визитера и указал пальцем на боковой кабинетик, смежный с этой комнатой. Пока дама одевалась, он посидел там, пережидая. Затем вошел Вика, и они поцеловались.

– Не обижайся, но ты на редкость не вовремя, – заявил Вика. – У меня несколько очень важных клиенток…

– На тебя, кажется, работают несколько визажистов.

– Да, но ведь ты знаешь, что все предпочитают обслуживаться у меня…

– Позвони им завтра и назначь дополнительный сеанс, – бесцеремонно заявил Корсовский.

– Ну, знаешь!

– Что?

И вновь между ними произошел поединок взглядов, перед которым Вика не мог устоять. Такой же поединок произошел и в кабинете Корсовского в провинциальном городке Муромово добрых двенадцать лет тому назад, когда этот юноша явился в нему, чиновнику исполкома, за разрешением открыть частный салон-парикмахерскую. Улыбнувшись, Корсовский вышел из-за стола, сделал два шага к двери, повернул ключ в замке, а затем взглянул на него как-то по особенному, требовательно и настойчиво. Этот человек буквально раздавил его своим грозным цепким взглядом, загнал его под собственный чиновный стол и там изнасиловал в извращенной форме. Он умел подавлять и уничтожать чужие амбиции. Но зато и благодарил за услуги щедро. Салон Вики два года гремел в провинции, а когда Корсовский перебрался в столицу, все его окружение, семья, любовники и домочадцы перебрались туда же, в щедрые столичные вотчины.

И проклиная все, а наиболее всего собственную слабость и зависимость, Вика пошел следом за ним в черный «линкольн», а буквально по его следам в кабинет визажиста вошли люди полковника Трубенкова и начали методично обыскивать все шкафы, столы и стулья, простукивать стены и исследовать половицы.

«Линкольн» въехал в особняк на Масловке. В здоровенной пустынной руине уже который год никто не жил, там велся усиленный, капитальный и на редкость основательный ремонт. Хозяин был прямо заинтересован в этой основательности, поскольку сам же сочинил закон по которому ничего не платил за дом пока тот ремонтируется. Городской мэрии по этому поводу оставалось только бессильно скрежетать зубами. Створки ворот захлопнулись за машиной так же бесшумно, как и распахнулись, но стрелки в амбразурах и патрульные на постах напряглись. Впрочем, особенно расслабляться им и не доводилось. По приказу Корсовского бесшумному отстрелу подвергались не только забредавшие на стройку бомжи, но и кошки с собаками.