История Смоленской земли до начала XV столетия - Петр Голубовский

Мы видели, что князь Александр Глебович, возобновляя с немцами дружественные отношения, послал в Ригу письмо и после с оригинала 1229 года. Мы можем отсюда заключить, что так делалось каждый раз, когда на великокняжеский стол в Смоленске садился новый князь: он объявлял своим западным соседям о своем желании держаться политики своего предшественника. Следовательно, и копия С была такого же происхождения и сделана с такими же целями: она вышла из канцелярии смоленского князя и была отправлена в Ригу. Когда и при каком князе? Этот вопрос решить трудно. Князь Мстислав Давидович скончался в 1230 году.

Возобновление договора должно было происходить при каждом новом великом князе. А так как в 1297 году на смоленском столе сел уже Александр Глебович, то копия С должна быть послана в Ригу между 1230 и 1297 годами. За это время на столе смоленском перебывало несколько князей. В этот промежуток времени вышли из канцелярии смоленского князя два документа, которые имеют весьма важное значение для истории западной торговли Смоленска. Один из этих документов представляет собою присяжную грамоту смоленского князя Феодора Ростиславича, посланную в Ригу в 1284 году. Феодор Ростиславич занял великокняжеский смоленский стол в 1280 году297 и только в 1284 году собрался подтвердить с немцами старую «Смоленскую торговую правду». Причиной этого промедления могли быть неурядицы в Смоленске, который, как видно, в отношении своих князей стал в такое же положение, как Новгород Великий. Эта присяжная грамота298 начинается с поклона от князя Феодора епископу рижскому, магистру ливонского Ордена и рижским ратманам, а далее говорится о свободе пути для смоленских и немецких гостей, о не прекращении торговли далее в случае недоразумений политического характера между князем, епископом Риги и магистром Ордена. Таким образом, это не есть новый торговый договор, ибо других кроме приведенных он никаких условий не заключает, а простая присяжная грамота в исполнении уже старого договора. Следовательно, вместе с ней должен быть послан и самый договор, то есть копия – новый список со старой «Смоленской торговой правды». Вот этим-то списком, снятым с Мстиславова трактата при Феодоре, и может быть список С. Несомненно, был послан в Ригу противень «Смоленской торговой правды» с печатью князя, – ибо без этого немцы не могли быть уверенными в исполнении всех условий торговли, – но этот список до нас не дошел.

Нам необходимо теперь произвести рассмотрение экземпляров D, Е, F, G, и К позднейшей редакции так же, как это сделали мы с древнейшей редакцией. Мы видели уже, что позднейшая редакция экземпляров «Смоленской торговой правды» относится, – в том виде, как она дошла до нас, – ко второй половине XIII столетия, пожалуй, к последней его четверти или к еще более позднему времени. Но дело в том, что эти позднейшие копии сняты с какого-то более древнего оригинала. В самом деле, в оригинале договора Мстислава Давидовича (А) мы находим, что договор этот был заключен: «…под Пискоупомь Ризким, Провст Иаган, мастьр Вълквен, Бжии дворянин, и под горажаны ризескими, пред всеми латинескими коупци: Ся грамота оутвьржена всехо коупьче пьчатию. Се ороуде исправили оумнии коупчи: Регньбоде, Детярт, Адам, то были горожане на Гочкомь березе. Мъмъберн, Вредрик Думбе, ти были из Любка; Гиндрик Готь, Илдигьр, та два была из Жата; Конрат Шхел, оде Иоганть Кинть, та два была из Мюньстьря; Берняр, оде Вълкер, та два была из Грюнигь; Иермьбрьхть, оде Албрахт, та два была из Дортмьня; Гиндрик Цижик из Бремьнь, Албрахт Слоук, Бернярт оде Волтьр, оде Албрахт фогот, то были горожане оу Ризе, и инех много оумных добрых людей»299. В экземпляре D позднейшей редакции оказываются те же самые представители городов, подписавшиеся под договором, что и в Мстиславовом оригинале. Разница состоит только в написании имен. Если это так, то, следовательно, экземпляр D, принадлежащий, как мы видели, ко времени не ранее третьей четверти XIII столетия, списан с оригинала, современного оригиналу «Смоленской торговой правды», ибо иначе имена представителей городов были бы другие. Этот первоначальный оригинал должен был представлять собою точный противень с оригинала Мстислава (А). Мы будем этот оригинал называть D’ 300. В присяжной грамоте Феодора Ростиславича 1284 года говорится: «…а тоу (при возобновлении или лучше новом принятии старого трактата) был, при докончаньи грамоты сее, Любрахт, посол от Мастера, а от горожан Петр Бартолть, а в торговцих Федор Волковник из Брюньжвика, Гелмик из Миштеря…»301. В более поздней присяжной грамоте смоленского великого князя Ивана Александровича, относящейся к половине XIV столетия, мы находим: «А приездили ко мне на докончанье из Риги о Мастеря Пьсков Бой дворянин, а о Ратман Иван пап, на том на всем целовал есмь кртъ к брату к своему к Местерю, а они целовали ко мне крт Местеревою дшею и Пкуплею»302. Это не договор, как и грамота Феодора Ростисловича 1284 года, а грамота присяжная в исполнении обеими сторонами старого договора. Князь Иван Александрович говорит тут, что он и «докончал (есмь) по деда своего докончанью и по старым грамотам». Вот эти-то Петр Бартольт, Феодор Волковник и Гелмик, затем Песков, Иван поп и участвовали в возобновлении договора, причем каждый раз были снимаемы копии с древнего оригинала «Смоленской торговой правды», но имена новых послов не вносились в копии. На основании этих соображений мы имеем полное право сказать, что экземпляр D есть копия с древнего оригинала D’, который представлял собою современный список того трактата, на котором мы находим печать князя Мстислава (Феодора) Давидовича (А). И так экземпляр D есть позднейшая копия с древнейшего списка «Смоленской торговой правды» с позднейшими прибавлениями. Таким образом, можно и теперь сказать, что Мстиславов договор 1229 года явился на свет в двух списках: 1) «с печатью князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа…», 2) с печатями немецких представителей или епископа и магистра ордена, современных заключению договора. В этом мы убеждаемся еще и из следующих фактов. В Мстиславовом договоре существует, между прочим, такая глава: «Аже латинескии оусхочет ехати и Смольнеска своим товаром в иноу стороноу, про то его князю не держати, ни иномоу никомоуже; тако роусину ехати из Гочкого берега до Травны». В современном противне (с которого списан экземпляр D) это место читается так: «Аще который немчичь хочет ити с своим товаром вын город, князю не боронити ни смоляном; оли который роусин хотет пойти с Готьского берега в Немецьскоую землю в Любек, немцом не боронити им того поуте»303. Указания на эти условия мы находим в одном из донесений рижских послов во время Витовта. Послы пишут в Рижский совет о требовании русских, на основании Смоленских грамот, свободного проезда из Готланда до Травны и в другие города304. То же самое мы слышим и от смоленского князя Юрия. Он, будучи изгнан из Смоленска Витовтом и ища убежища в Ливонии, говорит магистру Ордена: «Между вами и моими предками существует мир, утвержденный присягою»305. Оказывается, что Юрий в 1405 году, смольняне около 1400 года, князь Иван Александрович в XIV столетии, князь Александр Глебович в конце XIII века – все ссылаются на договор предков. Мы вправе думать, что все они имеют тут в виду «Смоленскую торговую правду», составленную при Мстиславе-Феодоре в 1229 году и признанную последующими князями. Обратимся теперь к самому началу договора. В списке с печатью князя Феодора (А) рассказывается следующее: «Того лета, коли Алъбрахт, влдка Ризкии оумьрл, Уздоумал князе Смоленьскый Мьстислав, Дедв сиъ, прислал в Ригоу своего лоучьщего попа Ерьмея и с ним оумьна моужа Пантелья и своего города Смоленьска; та два была послъмь оу Ризе, из Ригы ехали на Гочкый берьго, тамо твердити мир. Оутвердили мир, что был немирно промьжю Смольньска и Ригы, и Готскым берьгомь всем коупчем. Пре сеи мир трудилися дъбрии людие: Ролфо ис Кашеля, Бжии дворянин, Тоумаше Смолнянин…» В конце этот оригинал договора оканчивается послесловием, которое отчасти мы уже приводили, но теперь нам необходимо снова привести его начало. Оно таково: «Коли с грамота псапа, ишлъ был в ржства Гня до сего лета, А’ лето и С лето и И лето и К, под пискоупомь Ризкимь, Провст Иаган, мастьр Вълквен…» Так стоит в экземпляре с печатью князя Мстислава – Феодора (А). Приведем теперь эти же самые места из экземпляра D’: «Того лета, коли еппь Алъбрахт Рижьскый мьртв, князь Мьстислав Двдвч послал свое моуже Геремея попа, Пантелея сотьского w Смольнян в Ригу, а из Ригы на Готьскый берег, оутвьрживати мир. Розлюбье на сторонну шверечи, которое было межю немци и смолняны. А за тот мир страдал Роулф, ис Кашля и Тоумаш Михалевич…» В конце: «А си грамота написана была у распятья было А’ лето и С лето и Л лето без лето, а при еппе Рижском Николаи, и при попе Иване, при мастере Фол коуне…»306 Прежде всего, обращает на себя внимание имя смоленского уполномоченного: в княжеском экземпляре (А) он назван просто Тоумаше Смолнянин; в экземпляре D’ стоит уже Тоумашь Михалевич. Очевидно, что тому, кто писал княжеский экземпляр, не было известно отчество Смоленского уполномоченного, да ему и важно было только то, что он Смолнянин; тот же, кто писал экземпляр D’, прекрасно знал, что этот Тоумаш величается Михалевич, но для него не имело значения, что он Смолнянин: это было общеизвестно. Затем, в княжеском экземпляре не обозначено, кто такой был Пантелей, а экземпляр D’ точно обозначает, что это сотьскии и что он прислан от смольнян. Таким образом обнаруживается, что писавший экземпляр D’ знал хорошо смоленскую жизнь и старался вносить в свое писание точные смоленские обозначения, то есть другими словами, был сам смольнянин. Кто писал княжеский экземпляр? Тоже смольнянин, но не самостоятельно. Дело в следующем. В дате на княжеском (А) и на экземпляре D’ резко бросается в глаза способ датировки. В экземпляре с княжеской печатью (А) мы находим маленькую особенность в последних цифрах: «и Илето и К». Это выражение и ни русское, и ни латинское, а немецкое – acht und zwanzig, между тем как по латыни: duodewiginti, по-русски: двадцать восемь.