Героини - Эйлин Фэйворит

— А у моей бабушки сеть «Генри». Деликатесы. Ну, ты знаешь.

«Генри-маркет» считался самым роскошным магазином деликатесов в Прэри Блафф. Он располагался на центральной площади. Там люди покупали икру и расплачивались кредитными карточками. Принимались и чеки, если сумма покупки превышала 1,29 доллара. Основными покупателями были домоправительницы и служанки богачей. Мы с мамой заглядывали к «Генри», только когда приезжала бабка Энтуистл. Ибо где еще в 1974 году можно было купить козий сыр в пепле или инжир?

— Чего это ты уставилась на мою грудь? — спросила Кристина.

— Ничего я не уставилась, — ответила я, не сводя глаз с ее груди.

Видно, сказывалось действие таблетки, воля была почти полностью парализована. Я с трудом перевела взгляд на экран телевизора, где Джинджер Грант, промчавшись по песку, захлопнула за собой дверь хижины.

Кристина подперла щеку ладонью. Оглядела меня с головы до пят, улыбнулась.

— Да ты плоская, как доска. Не в обиду, просто наблюдение.

— Не замечала.

— Да я завидую. Так хочется быть худенькой и плоской. — Она сдавила груди ладонями, свела их вместе. — Я не собираюсь рожать детей, так к чему мне эти молочные железы? У большинства млекопитающих молочные железы заметны лишь в период кормления. Только у людей они всегда есть.

— Знаю, — кивнула я. — Еще в шестом классе проходили.

— У меня месячные пошли уже в десять.

Она инстинктивно нащупала мое слабое место, мою неуверенность и недовольство собой. Я была буквально пропитана ими, и орлиный нос Кристины это почуял. Но валиум, растворившийся в крови и гулявший по организму, не давал мне думать об этом. Было здорово обсуждать мое тело, когда я фактически находилась вне его. Превосходно. Я не могла ничего сказать и ничего не чувствовала.

— У меня нет отца. Я незаконнорожденная.

— А у кого он есть? — Кристина опустила ноги на пол и жестом подозвала меня к себе. — Моя мама профессор, преподает классическую литературу. Говорит, что зачала меня, трахнувшись однажды с каким-то поэтом. А кем был твой отец?

— Он играл в футбол.

— За Национальную футбольную лигу?

— Нет. За команду колледжа Линкольн-Парк.

— А мой папаша давным-давно смылся. Родители развелись, когда мне было два года. А где твой отец?

— Умер.

— О, прости. Ты же говорила.

Кристина посмотрела на свои руки, я проследила за ее взглядом. В ней было нечто странное, и в то же время она казалась вполне нормальной. Я не могла объяснить толком, но мне было приятно познакомиться с человеком, не похожим на остальных.

— Знаешь, почему я здесь?

Я отрицательно помотала головой.

— Я переспала с преподавателем школьного театрального кружка. Я играла Офелию.

Она сняла с кончика косы резинку и начала распускать волосы. Я завороженно следила за движениями ее пальцев.

— Эта девушка кончает жизнь самоубийством, когда…

— Когда Гамлет убивает ее отца.

Уж об Офелии-то я знала гораздо больше, чем могла представить себе Кристина. Она гостила у нас вскоре после смерти своего отца, и тогда, конечно, нам не удалось ни взбодрить, ни развеселить ее. Офелия меня пугала: бледная, с покрасневшими от слез глазами.

— Мистер Добсон гораздо старше меня, — сказала Кристина. — А люди ничего не понимают в любви.

— Но ведь и Гамлет был на пятнадцать лет старше Офелии, если не ошибаюсь.

— Точно!

Она наконец расплела косу, и волосы тяжелой темной волной рассыпались по плечам. Потом нахмурилась и подняла голову.

— А знаешь, ты довольно умна для малолетки.

Я опустила глаза и уставилась на руки, смущенная и обрадованная комплиментом.

Кристина начала заплетать косу. Щелкнула резинкой.

— Они говорят, у меня припадки бешенства. Когда арестовали мистера Добсона, я расколотила в доме все окна.

— Порезалась?

— He-а. Била стекла палкой от метлы. По-моему, это доказывает, что я вполне вменяема.

— А я набросилась на доктора Келлера.

— Молодец, так ему и надо. Небось он и твою маму пугал небылицами об отказе от медицинских услуг? Это его излюбленный приемчик, чтобы завлечь сюда девочек с хорошей страховкой. Грозится, что, если кто откажется лечь в клинику, не видать им страховки до конца жизни. Да это же золотая жила для больницы!

Когда мама говорила мне про страховку, я ничего не поняла, слишком была возбуждена и расстроена. И в тот момент искренне верила, что она затеяла все это, чтобы помешать мне помочь Конору, желающему вернуть Дейрдре. Но если Кристина говорит, что все дело в ОМО, значит, так оно и есть.

— Это правда?

— Ну да. Они запугивают родителей, заставляют их сдавать детей в психушку. И лучше всего приемчики Келлера действуют на одиноких мамаш. Поэтому здесь полно незаконнорожденных. Элеонор мне прямо так и сказала. Все потому, что я незаконнорожденная.

— Элеонор — слониха, набитая собачьим дерьмом! — воскликнула я.

Кристина умолкла и уставилась в потолок, зажмурив один глаз.

— Погоди. Я что-то запуталась в названиях. — Она постучала кулачком по виску. — Черт бы побрал эти пилюли! Ведь я всегда так хорошо знала английский!

— Это метафора, — пояснила я, потрясенная тем, что мне удалось выудить подобное сравнение из притупленного лекарствами мозга.

И тут мы громко расхохотались. Я смеялась и смеялась и никак не могла остановиться, а потом к горлу вдруг подкатила тошнота. Комната поплыла и закружилась перед глазами — пыльные окна, девочка у шахматной доски, лицо мистера Хауэлла во весь экран. Вся комната странно накренилась. Казалось, меня вот-вот вырвет. Я с трудом подавила приступ рвоты.

— Первый раз на таблетках? — Кристина похлопала меня по спине. — Какого черта они кормят нас таблетками, от которых тошнит всякий раз, как только человек засмеется? Да они, мать их за ногу, хотят только одного: чтобы у нас был постоянный депресняк!

Я крепко зажмурилась, а открыв глаза, увидела, что стены комнаты выпрямились.

Кристина сидела в позе лотоса, ладони лежали на коленях. Длинные волны волос пошевеливались, напоминая блестящих змей. С распущенными волосами она мгновенно превратилась из жабы в Мадонну эпохи Возрождения.

— Мистер Добсон приедет и спасет меня! — объявила она торжественно.

Я осторожно повернула голову. Солнце просачивалось сквозь шторы, отбрасывая на пол светлые полосы.

— Когда? — еле слышно прошептала я.

— Я его чувствую, — ответила Кристина и уставилась на меня темными глазами. Затем блаженно прикрыла их. — Я телепатирую. Посылаю ему мысленные сообщения.

— Как?

— Просто надо сосредоточиться. Ложись на тот конец дивана. Вот так. А теперь изо всех сил думай о человеке, с которым хочешь связаться. И мысленно посылай ему сообщение. Ну, к примеру: «Подумай обо мне прямо сейчас». Или: «Приди ко мне сегодня в полночь».

Я опустила голову на валик и закрыла глаза. Ноги мои касались ног Кристины. Слушая ее глубокое дыхание, я положила руки на живот и задышала точно так же.

«Приди и спаси меня, Конор. Приди и спаси меня. Садись на лошадь и мчись спасать меня. Я здесь, я жду!»

Я повторяла это много раз, пока не почувствовала, что засыпаю. Кристина дернула меня за руку.

— Пошли есть суп.

В столовой, узкой комнате с двумя длинными столами и дубовыми стульями, я уселась рядом с Кристиной. По обе стороны виднелись стеклянные двери. Элеонор с другими медсестрами сидела за отдельным столиком и жадно запихивала еду в рот. Только Элеонор была одета в традиционную больничную униформу, остальные носили нормальную одежду. У двери в кухню застыли два санитара — негр и белый. Они держали руки за спиной, и эта поза подчеркивала величину их бицепсов. Они о чем-то переговаривались и ухмылялись. Я знала: они смеются над нами. На шнурках вокруг толстых шей болтались ключи. Ключи от рая. От свободы. Меня так и подмывало сорвать одну связку с шей, но это были только фантазии. Ноги и руки казались ватными.

Две женщины в пластиковых фартуках внесли миски с зеленой фасолью, большие тарелки со свиными отбивными и яблочный сок в пакетах. Еще принесли вилки и ложки. Ножей не полагалось. Я сразу же сломала пластиковую вилку, пытаясь отделить кусок отбивной. Кристина же знала, как действовать. Взяла холодное мясо за косточку и откусила. В одной руке у нее был стакан молока, в другой — отбивная, и она по очереди то откусывала мясо, то отпивала из стакана. При этом она непрерывно болтала, умолкая лишь затем, чтоб проглотить кусок. Мистер Добсон то, мистер Добсон се… Мне показалось, что настроение у нее было приподнятое. Наедине со мной Кристина вела себя довольно сдержанно, но стоило другим девочкам оказаться рядом, как она стала центром внимания. Длинные волосы Кристины были собраны в пучок, и она выглядела как заправская учительница. Настоящий профессор. Как только мистер Добсон выйдет из тюрьмы, он тут же придет спасать ее. Я жевала безвкусную еду, сонливость постепенно исчезла, но разглагольствования Кристины снова начали усыплять меня. Я не переставала думать о том, как безобразно вела себя с мамой, и в то же время гадала, правду ли говорила Кристина о том, что доктор Келлер обманом заставил маму положить меня в психушку. Мне вовсе не хотелось думать об этом — я чувствовала себя бессильной и беспомощной. Я стала думать о Коноре. О том, как мы скакали через лес, как крепко он держал меня за талию. Воспоминания о Коноре — вот все, что осталось, и я чувствовала себя обязанной оживить и сохранить в памяти мельчайшие детали нашей встречи.