Солдат трех армий - Бруно Винцер

Когда я рапортовал старшему по помещению, он поело обычных расспросов спросил, охотно ли я ехал в Кольберг.

– Конечно, господин ефрейтор, но я думал, что попаду снова к минометчикам.

– Ложись! Десять раз согнуть и разогнуть руки!

Я «накачал» мои десять. номеров и прибавил еще один.

– Ну, как? Знаете вы, за что вам дана накачка?

– Нет, господин ефрейтор.

– Ложись! Еще десять!

Я «накачал» снова с добавкой. Детская игра!

– Теперь вы знаете, за что накачка?

– Нет, господин ефрейтор.

– Ложись! Еще двадцать!

Тут я ограничился двадцатью упражнениями. Мне становилось не по себе.

– Ну-ка, повторите, что вы раньше сказали!

– Господин ефрейтор, я сказал, что охотно ехал в Кольберг, но я думал…

– Вот то-то оно и есть. Вы думали. Смотри, пожалуйста, он, оказывается, думал. А кто вы, собственно, по профессии?

– Школьник, господин ефрейтор.

– Как же, школьник! Знаете, кто вы? Вы ничто, поняли? Вы говорите, что были уже в Нойштетине? А знаете ли вы, что получается, когда вы думаете и когда корова поднимает хвост?

– Так точно, господин ефрейтор, в обоих случаях навоз.

– Ну видите, вы все же побывали в Нойштетине!

Этот ефрейтор был в остальном вполне терпимый парень и старался нам помочь. Но он хотел продвинуться по службе, а это обычно достигается за счет подчиненных, и не только на военной службе. Когда он однажды во время учений буквально вошел в раж и так исступленно орал, что потерял даже столь малую способность мыслить, какая дана ефрейтору, у него вырвались слова, которые принадлежат к основному репертуару солдатских острот и имеют хождение в разных вариантах: "Если вы думаете, что перед вами сумасшедший, то тут вы попали в точку! "

Когда мы беззастенчиво прыснули, у него сделалось довольно глупое выражение лица, и он до самого обеда гонял нас по казарменному двору,

Раз в неделю происходили учения всей роты, включая откомандированных на вещевой склад, в оружейную камеру, в канцелярию и на кухню. Тогда являлись обер-ефрейторы и штабс-ефрейторы с восьми– и десяти-летним сроком службы, а некоторые даже с двенадцатилетним.

Мы, новички, еще проявляли излишнюю поспешность и иногда портили выполнение какого-либо приема или сбивались при построении. Если после этого отдавался приказ: отделение, бегом! -то «старшие» давали нам подножку и мы падали, растянувшись во весь рост, в грязь. После учений они совали нам свои ружья для чистки. Никто из нас при этом и слова не возразил.

Постепенно мы освоились в роте, с завязанными глазами разбирали пулемет, так стреляли из винтовок и револьверов, как если бы никогда ничем другим не занимались, пели в противогазе, бросали ручные гранаты, переползали поле, как индейцы, несли караульную службу у ворот и у склада боеприпасов. Когда прибыла следующая партия новобранцев, мы уже стали «бывалыми людьми».

После двух лет службы нас производили в старших рядовых и мы получали первую нарукавную нашивку. Еще через два года можно было стать ефрейтором и получить вторую нарукавную нашивку. И вот тут-то солдат и оказывался на пресловутом «распутье».

Направо дорога вела через кандидатский стаж к званию унтер-офицера, унтер-фельдфебеля, фельдфебеля и обер-фельдфебеля.

Налево – к званию обер-ефрейтора и штабс-ефрейтора вплоть до конца срока службы.

По первому пути могли пойти относительно немногие, так как число запланированных должностей было ограниченным. Борьба за эти посты побуждала к достижению наиболее высоких показателей.

В учебном батальоне в Нойштетине сверх муштры было мало спортивных занятий. Зато в учебном плане армейского батальона были предусмотрены регулярные занятия спортом; наряду с этим мы могли еще тренироваться в военном спортивном обществе «Губертус». Наши команды по ручному мячу и футболу часто по воскресеньям ездили играть с гражданскими командами. Я предпочитал такие виды спорта, которые могли пригодиться для моей дальнейшей карьеры. Я хотел не только идти по пути, предназначенному унтер-офицеру, но и выбраться на офицерскую дорогу.

Занимаясь спортом, я соединял приятное с полезным.

Я не удовлетворился тем, что был хорошим пловцом, а получил свидетельство о прохождении испытания в Германском обществе спасения на водах. Таким образом я стал инструктором по плаванию для прибывающих рекрутов.

Постепенно я несколько продвинулся вперед. Без нового воинского звания, но как инструктор по плаванию. Без воинского звания, но в добровольных спортивных состязаниях. Без воинского звания, но как стрелок. Не пуская в ход локти.

Кроме того, нас уже ставили перед строем, чтобы, как принято было выражаться, мы учились командному языку. В Нойштетине у меня создалось впечатление, будто нам стараются доказать, что мы «слишком глупы, чтобы командовать». Иначе обстояло дело здесь, в строевом батальоне, где, очевидно, в учебную программу входило выяснение нашей пригодности к званию унтер-офицера.

Теперь нам было разрешено заказать собственный выходной мундир и носить особый лакированный поясной ремень и особый штык на портупее. Кроме того, мы приобрели отличные фуражки из хорошего сукна и вытащили из них проволоку, чтобы тулья не была слишком жесткой.

Мы получали также отпуск раз в году. Две недели. Вот была радость! Я поехал в Берлин.

Первый день я расхаживал в форме, чтобы доставить удовольствие моему отцу и немного пофорсить. Потом наступила естественная реакция: я снова надел штатское, чтобы не отдавать все время честь, хотя порой рука и поднималась непроизвольно к голове, когда мимо проходил офицер. Пройти маршем пять шагов, завидя офицера, и три шага потом, гласила инструкция. Это крепко засело в памяти.

Итак, на две недели я снова стал «жалким шпаком» и чувствовал себя при этом очень хорошо. И тут мне встретилась на пути она – прелестная стройная девушка с черными, коротко подстриженными, изящно причесанными волосами и миндалевидными глазами. Ее звали Рут. Фамилия ее была распространенная, звучала она скромно и просто – Шульц. Рут жила в Далеме, училась в художественном училище, была то очень весела, то очень серьезна, как и бывает с восемнадцатилетними девушками. Отец ее был, как нарочно, важной персоной в министерстве рейхсвера. Меня это сначала смущало, но Рут не придавала никакого значения должности отца. С Рут я провел свой первый отпуск.

"Воскресный отдых в солнечном сиянии… " Эта популярная песенка обрела теперь для меня новый смысл. Мы ездили на велосипедах в Груневальд и на берег Хавель. Мы ходили в театр и бывали в «Романишес кафе». Я познакомился со студентами, в том числе и с иностранными, а это был совсем другой мир.