Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

– А если по ледку не захочет, тогда колом можно а, Хижа?

– Вот тогда и чвакнешь. Пакле тоже разок-другой дашь, пусть потренируется.

– Мужики, а чего у вас все клички женского рода? – Бальзамов попытался пошутить.

– Фто, какого рода, козел? Хижа – это хижина дяди Тома. А Дядя Том, фто, женского рода, фто ли?

– Хижа, разреши колом! – взмолился Цыпа.

– Успеется, я сказал! А ты, голубь, денежки из штанов вымай, замочишь ещё вдруг.

– Хорошо, дайте встать. Неловко в луже-то, как-то.

– А ты уж изловчись как-нибудь. Мы не гордые, не таких празднолежащих видывали.

Бальзамов понял, что пытаться найти общий язык бесполезно. Нужно соглашаться на любые, самые дикие предложения и ловить момент. Хорошо ещё, что этот Хижа – любитель садистских забав, а то бы колом прямо на месте пригвоздили, и труп – в холодный пруд. Он вытащил бумажник из заднего кармана и протянул Цыпе.

– Держи. Только не убивай, – нарочито плаксиво протянул Вячеслав.

Цыпа воткнул кол остриём в землю и радостно оскалился. Бальзамов подбросил бумажник, отчего Цыпа, забыв про кол, попытался поймать желанный предмет двумя руками. Но жадные ладони налетчика не успели коснуться вожделенной кожи. Лежащий на земле человек, согнув ноги, быстро подтянул колени к подбородку и, качнувшись на лопатки, резко выбросил правую ногу. Расчет был на невысокий рост противника. Удар, снизу вверх, под челюсть тряхнул рыжую копну волос, клацнули гнилые зубы, и тело, оторвавшись от земли, пролетело полметра и рухнуло на насыпь. Бальзамов молниеносным движением вскочил на ноги, завладевая колом. Пакля из-под рубахи блеснул ножом, потянув за щербатую рукоятку. Но кол обрушился на запястье с такой силой, что послышался хруст кости и лезвие, тускло и недовольно блеснув, звякнуло на мелких камнях. Только всё это были цветочки. Лютую опасность являл собой Хижа. Из какой-то невероятной паучьей стойки он бросился на врага. Миг – и жилистые ноги обвились вокруг туловища, скрестились за спиной в замок и сдавили рёбра двумя страшными кольцами. Руки, впившись в лицо, большими пальцами надавили на глазные яблоки. Бальзамов, застонав от боли, повалился навзничь. Клубок из двух сцепившихся тел покатился в небольшую низину со стоячей водой.

С огромным трудом наш герой оторвал от лица костистые щупальца Хижи и нанёс короткий прямой в горло. Железное кольцо на рёбрах ослабло. Вячеслав вывернулся из захвата и пробил двойку с колен. Потом вскочил на ноги и нанёс страшный удар носком ботинка в солнечное сплетение. Соперник хрюкнул и, захрипев, ткнулся лицом в лужу. Бальзамов, тяжело дыша, попытался оглядеться. В глазах гуляли огромные черные пятна, сквозь которые различить что-либо было почти невозможно. Спотыкаясь, он выбрался из низины. На тропинке Пакля с переломанной рукой корчился от боли… Добить? Хватит с него! Куда делся Цыпа? Кстати, кола тоже нет!..

– Где бумажник?

– У Цыпы. Убежал, падла! Ну, ничего, Хижа его достанет.

– Куда убежал?

– Да, не знаю я!

– Сейчас я тебе сломаю вторую руку, и ты будешь долго гадить в штаны и жрать из миски по-собачьи.

– Туда, – пакля махнул здоровой рукой в сторону леса.

– Веди.

– Не могу. Больно. Очень больно! Да и Хижа один помрет.

Бальзамов хлестанул затрещину по уху и, когда подросток опрокинулся на землю, наступил на больное место. Пакля заорал километров на пять.

– Идем! Пусти!

– Вставай! – победитель убрал ногу. – Быстрее, я сказал!

– Пофли, пофли. Чего орать-то.

Они побежали по кривой тропинке к зеленой опушке леса. Пакля, то и дело, охал:

– Сейчас, сейчас, уже скоро. Он наверняка в фалафе.

Скоро, из глубины чащи вынырнула маленькая поляна с растущей посередине березой, к которой притулился кособокий шалаш. Вячеслав оттолкнул белобрысого и, мягко ступая, обогнул поляну, подойдя к шалашу сзади. Сквозь щели было видно, как Цыпа, сидя на спортивной сумке, пересчитывает деньги… Вот ты где, родной. Подошва ботинка наискось врезалась в тонкие жерди, и все сооружение рухнуло на голову и плечи незадчливого вора. Бальзамов прыгнул и всей массой придавил шевелящуюся кучу. Послышался стон:

– Больше так не буду. Отпустите, пожалуйста!

– Ладно, выползай. Но просто так вы не отделаетесь. Пойдем вязать эту скотину, Хижину дяди Тома. Пусть полюбуется на бывшее жилище.

– Зачем он вам? Чем больше вы его трамбуете, тем сильнее он потом на нас отыграется, – скулил Цыпа. – Прошлый раз он Паклю подвесил за руки на дереве и, уж было, под пятками огонь разжечь хотел, да я отговорил. Обещал, что в следующем налете постараемся.

– Чем же он вас приманил?

– Ничем. Просто, если уйдем, то житья никому не даст. У меня сестра. Вот я и хочу долг побыстрее отработать, чтобы не быть обязанным.

– Что за долг?

– Да, карточный.

– Поэтому ты меня хотел сразу колом пришпилить, чтобы наверняка.

– Ну, вроде того. Я же так никого ни разу и не ударил.

– Благодари Бога. Хитрый этот ваш Хижа. На мокрое идти не хочет. А зачем? Лишний срок мотать придется. Тебе сколько лет?

– Пятнадцать. Хижа никогда не дерется. Сегодня я первый раз увидел. Ловко вы его. Обычно он предлагает клиенту на выбор, если тот, конечно, не хочет получить колом, то по ледку прогуляться, то на проходящий поезд запрыгнуть. И, при этом, всегда догола раздевает: хоть мужика, хоть бабу. Сядет, смотрит и ржет, как лошадь.

– Извращенец.

– Голым не всякий человек в милицию пойдет. Никто не хочет быть посмешищем. Люди свой позор забыть стараются – так Хижа объяснял – потому только слухи одни, а их к делу не пришьешь. К тому же, он своих, деревенских, не трогает, все по приезжим промышляет.

– Психолог ваш Хижа. Как ты думаешь, где он сейчас?

– Тебя караулит, – Цыпа перешел на «ты», – и Пакля наверняка уже при нем.

– Крепко он вас запугал.

– А тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– Классно дерешься. Где научился?

– В боксерской школе.

– Пакля его страшно боится. Ты уйдешь своей дорогой, так Хижа Паклю первым делом на костре зажарит, а потом, не дай Бог, до моей сестры пойдет. Ей всего-то одиннадцать.

– У тебя что, родителей нет?

– Одна мамаша и та не просыхает. У Пакли тоже. Из школы после восьмого класса вытурили. Куда идти? Целый день в поле за три копейки? Вот мы и попробовали в карты – разжиться.

– И давно вы так промышляете?

– С начала марта. Четверых обули, ты, стало быть, пятый будешь.

Они шли по скользкой, извилистой тропинке. Бальзамов сзади, держа Цыпу на расстоянии заостренного кола. Пакля испарился. Откуда ждать нападения? Ясно, что Хижа просто так добычу не выпустит, да и перед малолетними подельниками мордой в грязь падать не захочет. Хотя один раз он не фигурально там уже сегодня побывал. Опытному грабителю-садисту нужен реванш. Вячеслав напрягал слух и, еще не до конца восстановившееся зрение. Плотный, белый, очень знакомый туман появился в глазах, окутывая две стены леса, оставляя только черный коридор тропы. Плечам и груди стало тепло, даже жарко от скрипучих, шерстяных ниток черного, отцовского свитера, издававших легкий запах терпкого табака, сосновых поленьев и печного дымка. Впереди шаровой молнией маячила рыжая голова Цыпы. Огромный серый паук вынырнул из клубящегося молока и застыл на другом конце коридора, сжимая в клешне отливающий синевой нож.

– Лети, голубь. Греби крылышками, – жуткий, скрипучий бас рыгнул навстречу.

Откуда было знать будущему поэту, что спустя шестнадцать лет он еще раз услышит этот голос и эту фразу в одной из московских тюрем, куда его бросят следователи на свидание с пресс-хатой. Иначе развитие событий потекло бы, безусловно, по другому сценарию. Хижа, щерясь, тяжелыми мухами глаз оценивал противника несколько секунд. Заточенный кол более грозное оружие, чем даже самый острый нож. Опытный бандит присел на корточки и вонзил оружие в землю по самую щербатую рукоять.

Эх, – подумал Бальзамов, – а нож-то забрать бы не помешало. Мудрая мысля всегда приходит опосля.

– Эй, голубь, предлагаю голыми руками. Уж больно ты мне давеча понравился. Завалишь Хижу еще раз? Если да, то по жизни легко пойдешь после такого спытаньица. Если нет, то будешь делать, что я скажу.

Бальзамов крутнул кол и, после легкого замешательства, воткнул его в край тропинки. Они начали сближаться. Хижа действительно напоминал огромного, серого паука, идя на полусогнутых, широко расставленных ногах, выставив перед собой скрюченные щупальца рук. Лысая, шишковатая голова ушла глубоко в плечи, из безгубого рта торчали желтые обломки зубов, толстый, лиловый нос покрылся испариной. Вячеслав предпочел открытую, американскую стойку, которая больше подходила для драки, чем классическая английская. Волнения не было. Душа спряталась, свернувшись маленьким клубком. Работал только расчетливый, холодный мозг, посылая сигналы тренированному телу.