Гамак из паутины - Александр Ярушкин

— Как же так? — уныло проговорил Снегирев, усаживаясь поудобнее в кресле «Жигулей».

Баталин повернул ключ зажигания и твердо сказал:

— Если бы нам были заранее известны все «как же так?», не совершались бы преступления. Для того и работаем, чтобы в конце концов научиться вовремя ставить диагноз и не доводить дело до хирургического вмешательства.

22 часа 55 минут. Снегирев

Глядя на черную, блестящую под лучами фар ленту шоссе, Семен размышлял вслух:

— …Лыков взял у Демидкиной деньги и джинсы, он знает, что выгоднее продать их в Новосибирске, значит, если у него нет больше дел в Ленинграде, он обязательно должен возвращаться в родные пенаты. Самолетом или поездом? Скорее всего самолетом, он же работает, и надолго отлучаться ему нельзя, можно вызвать подозрения. Задерживаться здесь ему тоже нет резона, вдруг Демидкина заявит в милицию…

Баталин отозвался:

— Сейчас заедем в агенство, узнаем, покупал ли он билет на самолет.

Машина остановилась возле большой стеклянной витрины, с которой улыбалась стройная стюардесса, приглашая редких прохожих летать самолетами Аэрофлота. Снегирев откинул ремень безопасности, вышел из «Жигулей» и, вздохнув полной грудью, потянулся, потом неожиданно замер и юркнул назад. В ответ на недоуменный взгляд своего ленинградского коллеги он прошептал, как будто кто-нибудь мог его подслушать:

— Лыков!.. Стоит в очереди!

— Где?

— Третья касса, пятый.

Баталин оживился:

— Будем задерживать?

— Подожди, подожди…

— Опять подожди, — с досадой бросил Баталин. — Уйдет!

Снегирев пристально посмотрел на очередь у кассы и хитро прищурился.

— Сейчас не уйдет, он же билет покупает.

Лыков, словно почувствовав, что за ним наблюдают, резко обернулся, и Снегирев быстро съехал по сиденью вниз, продолжая оттуда шепотом развивать свою мысль:

— У него ничего с собой нет, если возьмем, будет отпираться. Хорошо бы задержать его с поличным… Как бы узнать, где его вещи?

Баталин взялся за ручку дверцы.

— Ты тут посиди, пойду узнаю, на какой рейс он берет.

Хлопнула дверца, и Валерий ушел. Семен осторожно приподнял голову и посмотрел сквозь витрину. Лыков стоял к нему спиной. Баталин занял за ним очередь. Снегирев видел, как Лыков подошел к окну кассы и подал паспорт и деньги, получил билет. Выйдя из агенства, Лыков повертел головой и, закурив, шагнул в сторону «Жигулей». Семен отвернулся, надвинул на глаза шляпу и притворился спящим. Лыков постучал по стеклу:

— Шеф, свободен? — всматриваясь в темноту салона, развязно спросил он.

— Занят, — не своим голосом сердито пробурчал Снегирев, не поворачивая головы.

Выразительно махнув рукой и что-то не очень вежливое кинув в адрес несговорчивого «шефа», Лыков направился к стоянке такси. Семен с облегчением перевел дух.

— Пронесло? — открывая дверцу, усмехнулся Баталин.

— Не говори, чуть не влип.

— Он взял билет до Новосибирска на утренний рейс. За ним поедем, или в аэропорту брать будем?

— Зачем брать? — с хитрецой отозвался Семен. — Пусть сам добирается, а то вези его потом за казенный счет. Мне бы, Валера, билетик на этот же рейс и позвонить в Новосибирск…

— Понял, — кивнул Баталин, — сделаем. Давай документы.

Вскоре он вернулся и вручил Снегиреву авиабилет. Семен поблагодарил его и грустно поинтересовался:

— Сейчас на Исаакий пускают?

Баталин расхохотался:

— Вот этого я тебе организовать не могу. Поедем ко мне, с женой познакомлю, поужинаем, — и, пресекая возможные возражения, добавил: — Телефон у меня есть.

23 часа 49 минут

Наконец-то можно было немного передохнуть. Я сложил протоколы допросов соучастников Мишина в спекуляции, скрепил их большой скрепкой и принялся перечитывать. Аккуратные, нанизанные одна на другую, мелкие буковки с затейливыми завитушками — это показания Трошина и Ухова, записанные рукой Романа Вязь-микина; крупные, размашистые, стремительно рвущиеся вперед буквы — это запись показаний двух других парней, сделанная Петром Свиркиным. Чувствовалось, что все они рассказали правду. Мной были допрошены хозяин «явочной» квартиры и угловатая девица — Елена Тимофеева. Мишин был прав, когда говорил, что этих ребят еще можно спасти. Я это понял в тот момент, когда, усадив их всех в своем кабинете, стал рассказывать о судьбах Никольского и Семушкина. Моя речь произвела впечатление, это было заметно по их глазам.

Родители задержанных явились без промедления и, узнав, в связи с чем их чада доставлены в милицию, словно сговорившись, принялись убеждать меня, что дети совершили не преступление, а необдуманные поступки, и нельзя быть к ним чересчур требовательным. Пришлось и им поведать о Никольском и Семушкине, разъяснить ответственность за соучастие в спекуляции, а родителей Трошина и Ухова еще и неприятно удивить тем, что первый уже отчислен из института, а второй представил в деканат фиктивную справку о переломе ноги. Все это заставило сердобольных пап и мам опустить головы и надолго задуматься.

Всех «детей» разобрали, только за Леной никто не пришел, ее родители — геологи еще не вернулись из экспедиции, а бабушка плохо себя чувствовала. Лена сидела в углу, шмыгала носом и ждала, когда я освобожусь.

— Поехали, — сказал я ей, закрывая сейф.

Лена робко подняла глаза:

— Только вы бабушке не говорите… Родители через неделю приедут, я сама им все расскажу.

— Пойдем, а то дежурный передумает и придется нам топать пешком.

Уазик остановился возле подъезда, где жила Лена. Я проводил ее до двери, дождался, когда она нажмет кнопку звонка, и спустился вниз.

Водитель, выжав сцепление, повернулся ко мне:

— Куда едем, Николай Григорьевич?

— Домой.

22 сентября, пятница

04 часа 11 минут

Меня разбудил резкий, почти непрерывный звонок телефона. Я босиком кинулся к аппарату, мои родители не очень любят, когда мне звонят среди ночи. Схватив трубку, я услышал профессиональную скороговорку: «С вами будет говорить Ленинград».

09 часов 37 минут

Чуть свет я забежал к Снегиреву домой и обрадовал его жену Галину, сообщив, что Семен сегодня прилетает, взял у нее ключи от «Запорожца» и поехал в аэропорт «Толмачево». Оставив машину на стоянке, зашел в зал ожидания, пробился к справочному и, узнав, что самолет не опаздывает, направился к павильону, где пассажиры получают багаж. Устроившись на лавочке, закурил и принялся в ожидании самолета просматривать свежие газеты.

Когда объявили о посадке ленинградского рейса, я пересел на скамейку подальше от выхода. Подошел первый автобус, и в толпе высыпавших из него пассажиров мелькнула фигура Лыкова. Семена не было. Лыков неторопливо подошел к забору, достал сигареты и стал прикуривать. Закрыв пламя зажигалки ладонями, он склонился и из-под бровей зорко огляделся по сторонам. Пришлось отвернуться. Подошел второй автобус. Семена не было. Лыков, бросив недокуренную сигарету, направился к павильону. Подошла машина с багажом. Семена не было. Я отложил газеты и почувствовал легкое похлопывание по плечу.

— Привет, Коля, — раздался за спиной голос Снегирева.

Я обернулся. Ну, Семен! Хоть бы улыбку спрятал.

— Ты где пропадаешь?! Тут волнуешься, переживаешь, — с досадой бросил я.

— От Лыкова прятался, — снова улыбнулся Снегирев.

— Ну и как, удалось? — спросил я и тоже улыбнулся.

— Удалось. На посадке первым проскочил, с местами повезло — в разных салонах попались, а здесь, как шпиону, пришлось маскироваться, в кустах отсиживаться, пока он раскуривал.

Мы вошли в павильон. Пассажиры, теснившиеся у медленно текущей ленты транспортера, напоминали воробьев, окруживших большую гусеницу. Уловив момент, когда чемодан, кувыркаясь, вылетел из квадратного отверстия в стене, они радовались, если это была их вещь, и нетерпеливо вздыхали при виде чужого имущества. Неотрывно следя за плывущей по волнам транспортера кладью, граждане выхватывали свою и тянулись к выходу, где их ждала женщина со строгим лицом.

Лыков стоял чуть поодаль, словно процедура выдачи багажа его мало интересует, но глаза цепко следили за падающими на ленту транспортера вещами.

— Вон его чемодан, — подтолкнул меня локтем Снегирев.

Апатии Лыкова как не бывало, он сорвался с места и бесцеремонно вклинился в толпу. Пробежав несколько шагов с чемоданом, он замер. Мы с Семеном приготовились его встретить, но Лыков почему-то медлил. Он растерянно разглядывал свой чемодан, потом, видимо, приняв решение, двинулся к выходу, но вновь остановился. Я никак не мог понять, что случилось.

— Бирка оторвалась, — быстро шепнул Снегирев, — как бы не бросил чемодан!