Гамак из паутины - Александр Ярушкин

— Кто-то сомневался?! — с пафосом в голосе спросил Петр.

У нас не было оснований возражать ему.

Заметив мой недоуменный взгляд, Свиркин пояснил:

— Это товарищи понятые, они присутствовали при вскрытии ячейки.

Старички еще более интенсивно затрясли бородками.

Роман выбрался из своего закутка, забрал из рук Свиркина «дипломат» и, водрузив его на стол, попытался открыть замки.

— Что, не открывается? — полюбопытствовал Петр.

— Открывается, — буркнул Вязьмикин и, взяв из коробочки скрепку, изогнул ее.

Когда он откинул крышку, Петр охнул:

— Столько денег я ни разу в жизни не видел!

Старички бесстрастно смотрели на пачки купюр разного достоинства.

Роман усмехнулся:

— Можешь их теперь даже потрогать.

— Пересчитай, пожалуйста, — попросил я, принимаясь осматривать внутренности чемоданчика.

В кармашке лежали авиабилет до Ленинграда, паспорт Семушкина и перстень: золото с платиной, с шестью небольшими бриллиантиками. При виде перстня аксакалы зацокали языками. Пересчитав деньги, Петр округлил глаза:

— Тридцать тысяч!

10 часов 22 минуты

Дежурный по изолятору временного содержания открыл дверь. Беспощадная ночь наедине с самим собой сделала невероятное. Семушкин сидел в углу камеры, сжавшись в комок и подтянув колени к подбородку. Услышав скрип шарниров, он бросил на нас такой взгляд, от которого мне стало не по себе.

— Я не хочу, не хочу… Не расстреливайте! — забормотал он и вскочил на ноги.

Его блестящие глаза смотрели мимо меня. Лицо, потерявшее выражение самодовольства и наглости, почти не выделялось на фоне побеленных стен. Губы потрескались от сухости, и он быстро облизывал их языком.

— Гады! Менты! — взвизгнул Семушкин и, размахивая руками, перебежал в другой угол и встал к нам спиной. Потом, резко развернувшись, разразился хохотом и лукаво подмигнув, спросил: — Думаешь, если пришел с Никольским, — он ткнул в пространство за моей спиной длинным, тонким, трясущимся пальцем, словно там, действительно, стоял убитый им человек, — так я признаюсь?! Дудки! — Его лицо, руки и все тело непрерывно дергались. — Очную ставку подстроил?! Не выйдет! Пусть он говорит, будто я убил его, а я все равно не признаюсь! Дудки! — Голос Семушкина с каждым словом становился все более невнятным и вдруг перешел на визгливый вопль. — Я-то живой, а он мертвый! Ему не поверят, не поверят!.. Мне поверят!

Он забегал по камере. Мы с милиционером, вероятно, выглядели испуганно-глупо. Внезапно Семушкин вжался спиной в стену и в упор посмотрел на меня.

— Вы, правда, поверите мне? А? — просяще забормотал он. — Ведь он же труп, его нет, зачем вы его привели? Он вам все наврет!

Я молчал.

— А-а-а! Ты сам решил меня убить! Ты хочешь денег?! Не дам. Мои! — Он кинулся под нары и начал быстро шарить руками, потом вскочил и заорал: — Украли! Украли-и! Мои деньги украли! Все, все украли!.. Зачем я убивал?!. Отдайте мои деньги! — просяще забормотал он с еще большей настойчивостью и вдруг кинулся на нас с нечленораздельным воплем, но, сделав несколько шагов, стал медленно оседать, как бы сползая по стене, хотя стоял посреди камеры.

— Вызывайте психбригаду! — приказал я милиционеру, захлопывая дверь камеры.

11 часов 48 минут

Я аккуратно сложил в папку документы по делу Семушкина, чтобы отнести их в прокуратуру, когда вошел Снегирев.

— Мне сейчас сказали, что Семушкина забрала псих-бригада? Он что, на самом деле с ума сошел? — с порога засыпал меня вопросами Семен.

«Информация распространяется мгновенно, не успела «скорая» отъехать, все всё знают», — подумал я и, завязав тесемочки на папке, ответил: — Похоже, на самом деле.

— Так что ж его и судить не будут? — забеспокоился Семен.

— Будут. Если врач прав, то в момент совершения преступления Семушкин отдавал отчет своим действиям. Значит, суда ему не избежать… — ответил я, бросая папку с документами в портфель.

20 сентября, среда

09 часов 07 минут

Я стоял у окна. Хлесткие порывы ветра срывали начинающие желтеть листья, швыряли их на землю, снова подхватывали и бросали в лица прохожим. Прохожим было не до листьев, подняв воротники, они боролись со своими готовыми сорваться и взмыть в небо шляпами. Я не сразу узнал Снегирева — нахлобученная до самых бровей шляпа с узкими полями, в которую он крепко вцепился обеими руками, скрывала верхнюю часть его лица.

Прикинув по времени, когда Семен будет проходить мимо моего кабинета, я открыл дверь.

— Семен, тебя не унесло? — поинтересовался я вместо приветствия.

— Не говори, настоящий тайфун…

— Зайди, — пригласил я, — переговорить надо.

Расстегнув видавший виды синий плащ, Снегирев опустился на стул.

— Хочу тебя обрадовать, — сказал я. — Дело по обвинению Мишина и К° в спекуляции джинсами поручено расследовать мне.

— Рад за тебя, — усмехнулся Семен, — в Ленинград поедешь…

Я развел руками:

— С удовольствием бы, но… дел по горло.

Снегирев насторожился:

— Что ты этим хочешь сказать?

— То, что в Эрмитаже побываешь ты… Мой начальник уже договорился с твоим.

— Знаю я эти Эрмитажи, — буркнул Семен, — в пассаж бы успеть заскочить… Опять Галина ворчать будет, — грустно добавил он, потом оживился: — Вообще-то, я не против!

— Вот и отлично, — я открыл сейф и подал Снегиреву отпечатанный на машинке список вопросов, которые ему предстоит выяснить в городе на Неве.

Пробежав его глазами, Семен хмыкнул:

— Спасибо…

— Пожалуйста, — вежливо ответил я. — Да, забыл тебе сказать, вчера был у следователя прокуратуры Осипова, он допрашивал меня об обстоятельствах задержания Семушкина, тебе это еще предстоит. Оказывается, волнообразная рана на виске Никольского образовалась от удара обычным складным ножом «Белка», тем самым, что я выбил из рук Семушкина, просто лезвие было непрочно закреплено в рукоятке и в момент удара немного проворачивалось по осевой линии. Осипов показал мне заключение эксперта.

— А мы-то гадали, — протянул Семен и встал, намереваясь идти.

Я остановил его:

— Кстати, Осипов просил зайти не только для допроса, он тоже приготовил задание для тебя.

— И как у тебя только язык повернулся про Эрмитаж говорить, — укоризненно вздохнул Семен.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Последний аккорд

21 сентября, четверг

10 часов 12 минут. Снегирев

Семен с любопытством озираясь по сторонам, неторопливо брел по Невскому проспекту. Ему приходилось бывать во многих городах, но в Ленинград он попал впервые. Больше всего его поразила не своеобразная архитектура, не сырая дождливая погода — обо всем этом он был наслышан, начитан, и не раз вместе с Юрием Сенкевичем осматривал достопримечательности Северной Пальмиры. Семена поразило то, что на Невском такая же толчея, как и на улице Горького в Москве. Все куда-то спешили, и он, невольно поддавшись заданному городом темпу, ускорил шаг. Свернув в одну из узких улочек, Снегирев закрутил головой, вглядываясь в таблички с номерами домов.

— Молодой человек, вас какой номер дома интересует? — услышал он и, обернувшись увидел невысокого коренастого старика с пышными седыми усами.

Встретившись взглядом с приветливо прищуренными глазами старика, Семен улыбнулся:

— Никак не могу милицию найти.

Старик покрутил вверх кончики усов и участливо спросил:

— Неприятности у вас?

— Нет, мне по работе надо.

— А-а-а, — протянул старик, — это другое дело. Если вы не возражаете, я провожу вас…

Снегирев не возражал и вскоре, выслушав по пути небольшую лекцию об историческом прошлом улочки, по которой они шли, поблагодарил старика и, распрощавшись с ним, толкнул массивную дверь. Пройдя мимо дежурной части, он отыскал кабинет с табличкой: «Оперуполномоченный ОБХСС Баталин В. Р.» и, негромко постучав, вошел туда. Сняв шляпу, Семен нерешительно замер у порога с видом человека, впервые попавшего в подобное заведение.

— Что вы хотели? — поднял на него глубоко посаженные глаза молодой мужчина в сером костюме спортивного покроя, свободно сидящем на широких плечах.

Снегирев застенчиво улыбнулся и сообщил, что прибыл в командировку из Новосибирска.

Рывком поднявшись из-за стола, мужчина упругими шагами приблизился к Семену и протянул руку:

— Капитан Баталин… Валерий Родионович…

Семен посмотрел на него снизу вверх и, ответив на крепкое короткое рукопожатие, в свою очередь сообщил фамилию, имя, отчество и звание.

— Как долетели? — усаживая гостя в стоящее у журнального столика мягкое кресло, поинтересовался Баталин.