Смертельный удар - Сара Парецки

Обычно четыре комнаты, которые я занимала, казались мне просторными и даже полупустыми, но сейчас мне почему-то стало тесно в них. Стопки книг, газет, вещи на стульях, разбросанная тут и там одежда всегда создавали во мне ощущение уюта и обжитого помещения, однако в эти утренние часы все следы моей жизнедеятельности воспринимались как свидетельство постыдной небрежности и запустения.

Только не подумай, что ты заражена духом Джиаков, сказала я себе сердито, иначе следующим шагом на пути твоего преображения станет упорный физический труд по утрам, ибо ты начнешь, стоя на четвереньках, драить полы.

В конце концов я натянула джинсы и кроссовки и вышла. Собака, заслышав мои шаги за дверью, взвизгнула и залаяла. Мне следовало взять ее с собой за компанию, но дверь в квартиру мистера Контрераса оказалась заперта, а ключей у меня не было. В одиночестве я поплелась к озеру, будучи не в силах осуществить энергичную пробежку.

Наступил еще один серый день. О том, что солнце все же поднимается там, на восточном горизонте, можно было догадаться лишь по возраставшей интенсивности подсветки за облаками. Под угрюмым небом озеро напоминало тяжелую серую жидкость из моего ночного кошмара. Я уставилась на воду, пытаясь представить свой нарастающий испуг и то, как я исчезаю под меняющей цвет поверхностью воды.

Как и прежде, бегуны трусцой уже появились на тропинке, шедшей к озеру. Они наматывали свои мили по утрам, прежде чем переодеться в модные полосатые брюки. Они казались бесплотными, почти призраками. Каждого окутывало облако персональных звуков, исходивших из радиоприемников, которые они прихватили с собой. Лица бегунов были невыразительны, а их отрешенность в беге удручала. Я поглубже засунула руки в карманы и, дрожа от озноба, побрела к дому. По пути я зашла в «Честертон-отель», где проживают в основном богатые вдовы и где в маленьком венгерском ресторанчике подают отличный кофе капуччино с рогаликами, а обслуживание просто превосходное — все делается неспешно и в самой изысканной манере.

Помешивая пену во второй чашке кофе, я сообразила вдруг, почему Густав Гумбольдт вызвал меня к себе. Да, он не хотел, чтобы я вынюхивала что-то на его заводе. Нет такого босса, которому понравилось бы это. Да, он располагал секретной информацией о Пановски и Ферраро. Но чтобы президент правления вызывал скромного детектива, желая поговорить с ним лично? Несмотря на все его рассказы о Гордоне Ферте, я никогда даже не видела президента «Аякса» собственной персоной, хотя участвовала в трех расследованиях, касавшихся страховой компании.

Любой руководитель мультинациональной корпорации, будь он даже в возрасте восьмидесяти четырех лет и со множеством внуков, над которыми он трясется, всегда имеет целую иерархию подчиненных, способных выполнить за него любую работу.

Прошлым вечером мне удачно пощекотали тщеславие. Само приглашение было волнующим, не говоря уже об утонченной атмосфере и редкостном коньяке. Я не переставала удивляться дружеским откровениям хозяина, но, похоже, мне стоило поразиться этому с самого начала.

А что же малышка Кэролайн? Что она знала и о чем не сообщила мне? Что два приятеля Луизы были вредителями? А может, и сама Луиза имеет отношение к неудавшемуся срыву производства на заводе? Возможно, именно Густав Гумбольдт был ее любовником, и теперь он лично влез в это дело, встав на ее защиту. Это объяснило бы его участие. Возможно, он и есть отец Кэролайн и ей причитается огромное наследство, часть из которого, послужив скромным вознаграждением мне, показалась бы сущим пустяком. По мере того как мои предположения становились все более невероятными, настроение мое улучшалось. Я вернулась домой куда более бодро, чем покинула его, на ходу приветствуя соседей с третьего этажа, спешивших на работу, и весело желая им доброго утра, словно стюардесса.

Мне опротивели башмаки без каблуков, но я снова предпочла их, чтобы создать о себе благоприятное впечатление в департаменте труда. Мой приятель по юридической школе работал там в отделении чикагского офиса и мог бы поведать мне о саботаже и о том, действительно ли интересующие меня мужчины судились с Гумбольдтом из-за незаконного увольнения. Мои испорченные красные туфли все еще валялись в прихожей, как и деловой костюм. А почему бы и нет?.. Я подняла их с пола и взяла с собой.

Когда я наконец нашла место для парковки неподалеку от Федерального здания, был одиннадцатый час. Луп погубила страсть к строительству, возросшая за последние несколько лет. Благодаря ей этот деловой район превратился в шумное и загроможденное подобие Нью-Йорка. Большую часть общественных гаражей снесли, дабы расчистить место для строительства небоскребов, более высоких, чем позволяло городское законодательство, а потому жителей и автомобилей стало в четыре раза больше, чем мест для парковки.

Когда я добралась до семнадцатого этажа Дирксен-Билдинг, настроение у меня ухудшилось. Улучшению его не способствовало и поведение секретарши, которая мгновенно разгадала, куда я направляюсь, и прежде чем вернуться к своей пишущей машинке, резко дала мне понять, что мистер Джонатан Микаэлс недоступен.

— Он что, умер? — выпалила я. — Уехал из города? Находится под следствием?

Она холодно посмотрела на меня:

— Я сказала, что он не принимает, и это все, что вам следует знать.

Дверь, открывавшая доступ к кабинетам, была закрыта. Если бы мне удалось туда прорваться, кто-нибудь из приемной помог бы мне и позвонил Джонатану, но эта тетка явно не собиралась пропускать меня внутрь и позволить разгуливать среди кабинетов в поисках нужного человека. Я уселась в одно из кресел с прямой спинкой и пояснила ей, что намерена ждать.

— Поступайте, как вам угодно, — выпалила она, неистово барабаня на машинке.

При виде одетого в черный деловой костюм мужчины, вошедшего в помещение, она продемонстрировала невероятное радушие, расплылась в сахарной улыбке, определенно флиртуя и изображая крайнюю любезность. Пока она ворковала, желая ему удачного рабочего дня, я приготовилась и, когда она открыла дверь, проскочила вслед за ним. Моя прыть застигла ее врасплох, она настолько оторопела, что не сумела даже закричать. Мой спутник удивленно поднял брови:

— Вам тоже сюда?..

— Да, — ответила я. — Я плачу вам жалованье. И я пришла сюда, чтобы поговорить об этом с Джонатаном Микаэлсом.

На мгновение он испытал испуг, пытаясь сообразить, к каким из вашингтонских служб я принадлежу. Наконец мое объяснение дошло до него, и он сказал:

— Так, может, будет лучше, если вы подождете за дверью, пока Глория не пригласит вас?

— Поскольку она даже не потрудилась узнать мое имя и существо дела, я не могу предположить, что ее заинтересованность и стремление быть полезной обществу налогоплательщиков достаточно велики.

Я знала, где кабинет Джонатана, и ускорила шаг, чтобы опередить своего спутника. Я слышала, как он заспешил, тяжело ступая по ковру и бормоча на ходу:

— Мисс… ах, мисс…

Но я уже открыла дверь в нужное мне помещение.

Джонатан стоял в приемной, повернувшись лицом к столу секретаря. Когда он увидел меня, его цветущее лицо осветилось улыбкой:

— О, это ты, Вик!

Я улыбнулась ему:

— Глория уже позвонила тебе, чтобы предупредить, что подземные течения устремились сюда, грозя смыть твой офис, а лихие бураны — чтобы вырвать с корнем твои волосы?

— То, что от них осталось, — посетовал он.

Он частично полысел, что делало его похожим на молодого Уильяма Шекспира.

Среди учеников нашего выпуска юридической школы Джонатан Микаэлс был скромным идеалистом. Пока многие, в том числе и я, затянутые в смирительные рубашки нашего либерализма, как выразился один консервативный доктор права, ринувшись в жизнь, усердствовали, чтобы стать гражданскими защитниками, Джонатан преспокойно расследовал общественные разногласия. Он прослужил клерком в ряде федеральных судов в течение двух лет, а затем продвинулся и попал в департамент труда. И теперь стал генеральным консулом чикагского округа.

Он пригласил меня в свой кабинет и закрыл дверь.

— У меня в зале заседаний сидит с десяток адвокатов из Сан-Луи. Можешь ты изложить свое дело за тридцать секунд?

Я наскоро объяснила:

— Я хочу узнать, проводились ли какие-либо судебные расследования по запросам истцов по имени Ферраро и Пановски. Вредительство и суды. Можно ли проследить это по документам или архивам?

Я записала имена этих двоих в одном из его блокнотов и добавила туда же Луизу Джиак.

— Она могла быть с ними заодно. Я не хочу рассказывать о существе дела сейчас — нет времени. Но у меня есть сведения, полученные лично от Густава Гумбольдта. Понятно, что он не стремится сделать их достоянием общественности.

Джонатан поднял телефонную трубку, когда я еще продолжала говорить.