Русские были и небылицы - Игорь Кузнецов

Богатыри. Силачи

Ермак Тимофеевич

В царствие Ивана Грозного жил на Руси великий богатырь, по прозванию Ермак Тимофеевич. Роста он был исполинского, а силы неизмеримой. Пошел он завоевывать Сибирское царство, проходил он и места, где находится город Верхотурье. Шел Ермак по реке Туре, перешагивая с берега на берег, с камня на камень (скалистый берег, каменистый утес). На какой камень Ермак ступит, тот под ним так и шатается, и на камнях остаются углубления – следы ног его.

Стал Ермак подходить к инородческому селению Нером-Кар, что стояло при устье реки Неромки, впадающей с левой стороны в реку Туру. Инородцы, услышав о приближении русского богатыря, испугались, побросали жилища свои, позабирали все богатства свои: золото, серебро, платину, камни самоцветные и меха пышные, и всеми семьями бросились бежать вниз по течению реки Туры. Перейдя на правый берег, нашли они высокую гору, с громадной пещерой внутри. Сильно обрадовались они этому обстоятельству, – скрылись все в пещере и попрятали с собою все богатства свои.

Между тем Ермак шел по реке Туре, переступая с камня на камень, с горки на горку, и дошел до той горы, в которой скрывались нером-каровцы. Гора под Ермаком дрогнула, зашаталась, обрушилась в реку Туру и запрудила ее. Все неромкаровцы были заживо засыпаны и похоронены под обрушившейся горой. Эта гора, от множества пролитой в недрах ее крови, стала называться Кровавою горою, горою Красною. А река Тура навсегда изменила в том месте свое течение и обошла гору с левой стороны, отчего сделала около Красной горы большую дугу; там и поныне еще видно ее старое русло. В горе той, говорят, и поныне лежат неоткопанные богатства неромкаровцев.

Про Никитушку Ломова

На Волге в тридцатых годах ходил силач-бурлак Никитушка Ломов. Родился он в Пензенской губернии. Хозяева судов дорожили его страшной силой: работал он за четверых и получал паек тоже за четверых. Про силу его на Волге рассказывают чудеса; памятен он и на Каспийском море.

Плыл он раз по этому морю, и ночью выпало ему быть вахтенным на хозяйском судне. Кругом пошаливали трухменцы и частенько грабили русских: надо было держать ухо востро. Товарищи уснули. Ходит Ломов по палубе и посматривает. Вдруг видит лодку с трухменцами, человек с двадцать. Он подпустил их вплоть. Трухменцы полезли из лодки на борт, а Ломов тем временем, не будя товарищей, распорядился по-своему: взял шест, в руку толщиной, и ждет. Как только показалось с десяток трухменских голов, он размахнулся вдоль борта и смел их в воду. Другие полезли – то же. Те, что в лодке остались, пошли наутек, но и их Ломов в покое не оставил: взял небольшой запасной якорь с кормы да в лодку и кинул. Якорь был пудов пятнадцать; лодка с трухменцами потонула. Утром на судне проснулись, он им все и рассказал.

– Что же ты нас не разбудил?

– Да чего, – говорит, – будить-то? Я сам с ними управился.

В другой раз взъехал он где-то на постоялый двор, а после него обозчики нагрянули. Ему пора выезжать со двора, а те возов перед воротами наставили – ходу нет.

– Пустите, братцы, – говорит Ломов, – я раньше вас приехал, мне пора. Впрягите лошадей и отодвиньте воза!

– Станем мы, – говорят возчики, – для тебя лошадей впрягать! Подождешь!

Никитушка Ломов видит, что словами ничего не поделаешь, подошел к воротам, взял подворотню и давай ею возы раскидывать во все стороны. Раскидал и выехал.

С одним купцом на Волге он хорошую штуку сыграл. Идет как-то берегом, подходит к городу (уездному). Стоит город на высокой горе, а внизу пристань. Вот идет он и видит: мужики около чего-то возятся.

– Чего вы, братцы, делаете?

– Да вот такой-то купец нанял нас якорь вытащить.

– За много ли нанялись?

– Да всего за три рубля.

– Дайте-ка я вам помогу!

Подошел, раза три качнул (а якорь не меньше как в двадцать пять пудов) и выворотил якорь с землей вместе. Мужики подивились такой силе. Бежит с горы купец, начал на Ломова и на мужиков кричать.

– Ты зачем, – говорит, – им помогал? Я тебя рядил?

Вынул вместо трех рублей один рубль и отдал мужикам. Те чуть не плачут.

– Будет, – говорит, – с вас!

Сам ушел домой. Ломов и говорит:

– Не печальтесь! Я с ним сыграю штуку…

Взял якорь на плечо и попер его в гору. Навстречу баба с ведрами попалась (дело было к вечеру), увидала она Ломова, думала, что сам нечистый идет, вскрикнула и упала замертво. Ломов взошел на гору, подошел к купцову дому и повесил якорь на ворота. Вернулся к мужикам и говорит:

– Ну, братцы, теперь он и тремя рублями не отделается; снимать-то вы же будете! Смотрите, дешево не берите!

Мужики его поблагодарили и после большие деньги взяли с купца.

На Волге, бывало, Ломов шутки с бурлаками шутил.

– Ну, братцы, кто меня перегонит? Я побегу бечевой, под каждую руку по девятипудовому кулю возьму, а вы бегите порожние.

Ударятся бежать, и всегда Ломов выигрывал.

Бой казачки с богатырем

Появился раз в Москве богатырь; никто на бою с ним сладить не мог.

Только одна казачка в лавочке, на торгу сидела (сердце у нее разгорелось) и говорит:

– Я с ним драться пойду!

Стали ее уговаривать:

– Куда тебе?

То, другое, нет – пойду да пойду. Говорит казачка богатырю:

– Хочешь со мною до разу биться?

– Пожалуй, – говорит.

Богатырь выпил в кабаке восемнадцать шкаликов, а казачка – всего семь. Вышли. Заклад был положен за богатыря двести рублей, а казачка сама за себя положила – за нее никто не клал. Стали конаться[8], кому первому бить. Выпало бить богатырю-бойцу.

Вот он развернулся да как ударит – казачка посинела индо вся и упала; потом опамятовалась, пошла-выпила восемнадцать шкаликов, сняла с себя всю одежу – осталась только в одной рубашке, в коротеньких рукавичках и говорит:

– Ну, теперь стой! Я ударю.

Тот говорит:

– Да я тебя с ног сшиб, чего же бояться-то?

– Если б, – говорит, – ты меня убил, тогда так, а я еще жива.

Ну, присудили сызнова им стать. Вот казачка развернулась да как ударит в самый хрип московского богатыря – так индо сердце на кулаке так и вынесла.

– Вот как, – говорит, – по нашему-то бьют!

Богатырь и не дрогнулся.

Все диву давались, откуда у казачки сила такая.

А у нее муж был.

– Не стану, – говорит, – я с такой жить. Какая ты баба? Ты меня убьешь, пожалуй!

Казачка и говорит:

– Нет, я против тебя моего закона ничего не сделаю, все от тебя перенесу.

И зажили опять, а то было муж бросить ее хотел.

Силач Пашко и разбойники

Пашко, уроженец деревни, до сих пор называющейся именем богатыря – Пашкиной, раз пахал землю на берегу реки в то время, когда по реке плыли сверху семь человек разбойников. У разбойников было крепкое, темное слово. Сказали они это слово на ветер. Нес это темное слово ветер на заказанное место – и стала у богатыря лошадь как вкопанная и не шла по полосе дальше вперед.

Не стерпел силач Пашко обиды такой, а замка от заговору темный человек не знает. Надо донять злых людей хитростью и мощью своей. Посылает он своего работника по берегу наследить за разбойниками, куда они придут, где остановятся, и только бы на одно место сели: на воде они сильны, не одолишь. Разбойники свернули на реку Пёзу – так работник и сказывает.

Рассказывают также и другое, что Пашко не сробел, когда встала его лошадь. Он послал и свое запретное слово – и лодка разбойничья стала и с места не тронулась. Да атаман был толков, знал замок и сказывал:

– Братцы! Есть кто-то сильнее меня, побежим!

И побежали. Зашел Пашко по пути за товарищем Тропой, таким же, как и он, силачом, и с его деревни, и с ним вместе повернул на лес. Нагнал Пашко разбойников на реке Пёзе. Разбойники наладились кашу варить, да видит атаман кровь в каше, пугается крепко и товарищам сказывает:

– Беда-де на вороту, скоро тот, кто сильнее нас, сюда будет!

И не успел слов этих всех вымолвить, явился и сам Пашко: одного разбойника убил, и другого, и всех до седьмого. Остался один атаман. Бегает он кругом дерева, и исстреливает Пашко все дерево в щепы и не может попасть в атамана. Накладывает на лук последнюю стрелу и крестит ее крестом святым. Валится от этой честно́й стрелы враг его и супостат на веки вечные.

И до сих еще пор старожилы показывают на пёзском волоку между Мезенью и Печорой то дерево, которое исщепал своими стрелами богатырь Пашко. И до сих еще пор всякий проезжий и прохожий человек считает неизменным и безотлагательным долгом бросить охапку хворосту на проклятое, окаянное место могилы убитого атамана. Там уже образовался огромный курган. А за Пашко осталось на веки вечные от этого дела прозванье Туголукого.

Гусь-богатырь