Я-легенда - Ричард Метсон

 Какая разница? Больше - не меньше. Не сейчас - так потом.

 Он наугад вытащил еще несколько штук, и стопка на столе увеличилась. Всего девять книжек. Для начала достаточно. Вероятно, сюда придется возвращаться.

 Покидая научные залы, он взглянул на часы над дверью. Красные стрелки застыли в положении четыре двадцать семь... Интересно, какого дня? Спускаясь по лестнице, он рассуждал сам с собою: а интересно, в какой момент они остановились? Был ли день, или была ночь? Дождь или солнце? И был ли тогда кто-нибудь здесь, в библиотеке?

 -Что за чушь. Какая разница? - он недоуменно пожал плечами.

 Все возрастающая ностальгия вновь и вновь возвращающихся мыслей о прошлом начинала его раздражать. Он знал, что это - слабость. Слабость, которую вряд ли можно себе позволить, если он хочет чего-то добиться, но снова и снова ловил себя на том, что его уход в прошлое с каждым разом все глубже и глубже и размышления о прошлом все больше становятся похожи на медитацию. Погружаясь в воспоминания, он терял контроль над своим сознанием, и бессилие перед самим собой приводило его в бешенство.

 Отпереть массивную входную дверь изнутри оказалось так же сложно, как и снаружи, и выбираться пришлось снова через разбитое окно. Аккуратно выкинув на асфальт книги, одну за другой, он спрыгнул следом. Собрал книги, отнес их к машине и сел за руль.

 Отъезжая, он заметил, что поребрик, у которого стояла машина, окрашен в красный цвет. Кроме того, здесь было одностороннее движение, как раз навстречу. Он окинул быстрым взглядом улицу в оба конца и вдруг услышал свой собственный голос:

 - Полисмен! - кричал он. - Эй, полисмен!

 Что здесь смешного? Но больше мили он хохотал не переставая и не мог остановиться.

 Роберт Нэвилль отложил книгу. Он снова читал о лимфатической системе, с трудом припоминая то, что было прочитано несколькими месяцами раньше. То время он теперь называл "дурной период". То, что он читал тогда, никак не откладывалось в нем, поскольку никак и ни с чем не стыковалось.

 Теперь, кажется, ситуация была иной.

 Тонкие стенки кровеносных сосудов позволяют плазме крови проникать в прилегающие полости, образованные красными и белыми клетками. Компоненты, покидающие таким образом кровеносную систему, возвращаются в нее по лимфатическим сосудам, влекомые светлой водянистой жидкостью, которая называется лимфой.

 Пути возвращения в кровеносную систему пролегают через лимфатические узлы, в которых происходит фильтрация шлаков, что предотвращает их возвращение в кровяное русло.

 И далее.

 Лимфатическая система функционирует за счет нескольких стимулирующих воздействий: (1) дыхание, посредством движения диафрагмы вызывающее разность давлений во внутренних органах, которая и вынуждает движение лимфы и крови в противовес действующей силе тяжести; (2) физическое перемещение различных частей тела, связанное с мускульными сокращениями, сдавливает лимфатические сосуды, что также приводит лимфу в движение. Сложная система клапанов не допускает обратного течения лимфы.

 Но вампиры не дышат. По крайней мере те, что уже умерли. Это означает, что, грубо говоря, половина их лимфатической системы не функционирует. А это, в свою очередь, означает, что значительная часть шлаков остается в организме вампира.

 Размышляя об этом, Роберт Нэвилль, конечно, имел в виду исходящий от них мерзкий запах разложения.

 Он продолжал читать.

 "Бактерии переносятся потоком крови..."

 "...Белые кровяные тельца играют основную роль в механизме защиты организма от бактерий".

 "Сильный солнечный свет быстро разрушает большинство микроорганизмов..."

 "Многие заболевания, вызываемые микроорганизмами, переносятся насекомыми, такими, как мухи, комары и пр...."

 "...Под действием болезнетворных бактерий организм вырабатывает дополнительное количество фагоцитов, которые поступают в кровь..."

 Он уронил книгу на колени, и она соскользнула на ковер.

 Сопротивляться становилось все труднее: чем больше он читал, тем больше видел неразрывную связь между бактериями и нарушениями кровеносной деятельности. Но все еще ему были смешны те, кто до самой своей смерти утверждал инфекционную природу эпидемии, искал микроба и глумился над "россказнями" о вампирах.

 Он встал и приготовил себе виски с содовой. Но бокал так и остался нетронутым. Оставив бокал рядом с баром, Нэвилль задумчиво уставился в стену, мерно ударяя кулаком по крышке бара.

 -Микробы. - Он поморщился.

 Ладно. Бог с ними, - устало огрызнулся он на самого себя. - Слово как слово, без колючек. Небось, не уколешься.

 Он глубоко вздохнул.

 -И все-таки, - убеждал он сам себя, - есть ли основания полагать, что микробы тут ни при чем?

 Он резко отвернулся от бара, словно желая уйти от ответа. Но вопрос - это то, от чего не так-то легко отвернуться. Вопросы, однажды возникнув, настойчиво преследовали его.

 Сидя в кухне и глядя на чашку дымящегося кофе, он пытался понять, почему его разум так противится параллелям между микробами, бактериями, вирусами, и вампирами. Тупой ли это консерватизм, или страх того, что дело окажется действительно в микробах, - и тогда задача примет совершенно для него непосильный размах?

 Кто знает. Новый путь - единственный путь - требовал пойти на компромисс. Зачем же отказываться от какой-то из теорий. В самом деле, они не отрицали друг друга. В них можно было найти некоторое взаимное приятие и соответствие.

 Бактерия может являться причиной для вампира, - подумал он, - тогда все идет гладко.

 Все ложилось в свое русло. Он вел себя как мальчишка, который, глядя на ручеек дождевой воды, хочет повернуть его вспять, остановить, лишь бы не тек он туда, куда предписывают ему законы природы. Так и он, набычась и замкнувшись в своей твердолобой уверенности, хотел повернуть вспять естественную логику событий. Теперь же он разобрал свою игрушечную плотину и выпрямился, глядя, как хлынул, разливаясь и захватывая все большее пространство, высвобожденный поток ответов.

 Эпидемия распространялась стремительно. Могло ли так получиться, если бы заразу распространяли только вампиры, совершающие свои ночные вылазки? Было ли этого достаточно?

 Ответ напрашивался сам собой, и это его весьма и весьма огорчало. Очевидно, только микробы могли объяснить фантастическую скорость распространения эпидемии, геометрический рост числа ее жертв.

 Он отодвинул чашку кофе. Мозг его бурлил, переполненный догадками. Похоже, в этом участвовали мухи и комары. Они-то и вызвали тотальное распространение заразы.