Юнгаши - Александр Воронцов

— После такой бани неплохо бы сто граммов чего-нибудь покрепче, — усмехнулся Тучин. — Боцман вон принял и сразу согрелся.

— Никаких граммов! — послышался рядом возмущенный голос Агейчикова. — Юнгам не положено.

Только теперь Юлий заметил боцмана. Тот сидел на краю машинного фундамента спиной к мотору. На нем была сухая синяя роба, явно с чужого плеча. Собственная одежда Агейчикова была развешана где только возможно.

«Сушится, — догадался Юлий. — Придется и мне так».

— А я и сам не хочу, — вставил он, чтобы успокоить боцмана. — Не люблю горького.

— Вай-вай, верно, юнга! — опять восхитился Вахтанг, с присущим ему кавказским темпераментом. — Хорошо сказано! Мы тебе вместо горьких граммов сладкого шоколаду дадим. Морской паек для малышей. И вкусно и питательно.

— Уж и пошутить нельзя, — виновато потупился Тучин.

Юлий с удовольствием слушал этот непринужденный разговор и чувствовал, как по телу у него разливается успокаивающая приятная дремота.

«Заболею или не заболею?» — беспокойно подумал Юлий. Эта мысль напомнила ему о тех днях, когда мать, провожая при непогоде двенадцатилетнего сына в школу, находившуюся в ста метрах от дома, бережно укутывала его и наставляла: «Смотри ноги не промочи, горло не застуди, а то заболеешь». Посмотрела бы она на него сейчас!

«Не заболею», — решил твердо.

В динамике корабельной трансляции послышался треск, шорох. Все насторожились.

«Внимание всему экипажу! — зазвучал по-командирски четкий, привычно знакомый голос старшего лейтенанта Гринева. — Несколько минут назад в сложных условиях зимнего плавания отличились боцман корабля старшина первой статьи Агейчиков, наводчик носового орудия старший краснофлотец Палев и юнга Ворожилов. За проявленную бдительность и смелые, решительные действия по обезвреживанию вражеской мины объявляю им благодарность. Корабль продолжает выполнение боевого задания».

«Служу Советскому Союзу!» — про себя отчеканил Юлий.

И кажется, не было только что холодной купели. Не было пронизывающего душу страха. Не подступала к горлу тошнота и не застывала соль на губах.

Чувства радости и гордости переполняли его.

— Поздравляю! — бросился к нему Федя. Он завидовал другу и восхищался, гордился им.

И Борис с Вахтангом подошли, поздравили.

— Да я что?.. Я так… — смущенно замялся Юлий, отвечая на рукопожатия. — Это все товарища боцмана заслуга.

Ему приятно было, что его имя упоминалось рядом с именами бывалых балтийцев.

— Э-э, не скажи, — вмешался Агейчиков. — Если бы ты не обнаружил вовремя эту проклятую штуковину, то и мне бы там делать было нечего.

— Так на то впередсмотрящий! — развел ожившими руками Юлий. — На то и вахта… «мокрая»… Не зря же на ней мокнуть!

И вышло это у него настолько естественно и просто, что боцман, видаший всякое на своем веку, невольно улыбнулся. Но не так, как улыбался, провожая Юлия на вахту, не с загадочным любопытством, а открыто и одобрительно.

Агейчиков поднялся, подошел к Юлию.

— Спасибо, сынок, — сказал с волнением, которого никто прежде у боцмана не замечал. — И вот что я тебе скажу: пущай ты юнга, по сути, салажонок еще, но душа у тебя настоящая морская. И я, старый марсофлот, не откажусь пойти с тобой на любое боевое дело.

С этими словами боцман по-матросски, широко и крепко, обнял юнгу.

Лучшей похвалы Юлий и не пожелал бы.

Рядом мерно гудели моторы. И стучалось в борта корабля суровое, студеное море.

Одиссея Марата Есипова

Когда будет пароход?

В Новую Ладогу Марат Есипов прибыл под вечер и сразу направился в порт. Стояла поздняя осень 1942 года. Над Ладожским озером дули северные ветры. Выпал и растаял первый снег. У берегов серебрился ледяной припай, а в воде плавала бурая шуга.

В порту и вокруг него было оживленно, людно, и попасть на пристань не составляло труда. Но когда будет пароход? И как пройти через контрольный пост? Эти вопросы занимали Марата больше всего.

До сих пор у него все складывалось более или менее благополучно. Из дому удалось уйти незамеченным. Чтобы хоть как-то успокоить мать, оставил ей записку. От деревни Красково до Уфы шел пешком, а здесь пристроился на пассажирский поезд. Зайцем, конечно. А дальше уж на перекладных. То на товарняке, то на автомашине. Даже в воинском эшелоне прокатился — от Тихвина до Волхова. Армейцы предлагали Марату остаться у них, обещали зачислить в хозвзвод воспитанником. Но он вежливо отказался. Объяснил, что в Ленинграде его ждет отец. Бойцы посочувствовали, дали сухарей на дорогу, пристроили на попутную автомашину.

Собственно, он не соврал. Отец у него действительно служил в Ленинграде. Точнее, на Краснознаменном Балтийском флоте. Только вот ждет ли он Марата? И как встретит, если сын заявится нежданно-негаданно?

Правда, сейчас Марат об этом не очень-то беспокоился. До Ленинграда надо еще добраться. Или хотя бы для начала попасть на западный берег Ладожского озера. А там видно будет. Во всяком случае он своего добьется. Ему уже шестнадцать лет, и он вправе распоряжаться собой. Особенно в такое ответственное время, когда Родина в опасности.

Настроившись по-боевому, Марат направился к старинному кирпичному зданию, в котором размещались службы порта. Без особых затруднений отыскал билетную кассу.

— Не скажете, когда будет пароход?

— А тебе куда? — с любопытством спросила женщина, сидевшая в кассе. Она даже привстала и выглянула из своего окошечка, чтобы получше рассмотреть Марата.

Вид у него, надо сказать, был неказистый. Основательно потертый полушубок, старая флотская фуражка, все время спадавшая на глаза, стоптанные ботинки производили жалкое впечатление. К тому же неумытое лицо. Ну чем не беспризорник?

— Как куда? — вопрос и пристальный взгляд кассирши смутили Марата, но не лишили дара речи. — В Ленинград.

— В Ленинград, мальчик, пароходы не ходят, — наставительно изрекла кассирша.

— Не ходят? — в растерянности повторил Марат и упавшим голосом спросил: — Почему?

Выражение любопытства на лице кассирши сменилось удивлением, а затем скорбью.

— Ты что, с неба свалился?.. Блокада, чай, знаешь.

Последние слова она произнесла почти шепотом.

Марат сник. Как это он не догадался? Ведь в Шлиссельбурге и на левом берегу Невы — немцы. Боевой корабль не проскочит, не то что пассажирский пароход.

— Да, конечно, — растерянно забормотал он, — я имел в виду… на тот берег, где Ленинград.

Сумел-таки вывернуться.

— А-а, это другое дело, — добродушно-протяжно согласилась кассирша. — На тот берег ходят. Только тебе-то там делать нечего.

— Почему это нечего? — заершился было Марат.

И понял: ершиться в его положении не следует.

— Потому, что таких, как ты, с того берега вывозят, — сердито отрезала кассирша и с болью добавила: — Чуть тепленьких… Короче: документы у тебя есть?

Какие у мальчишки документы? Даже свидетельства о рождении он не взял, мать спрятала эту бумажку так, что и сама, наверное, не скоро найдет. Подозревала, видно, что сын может из дому на фронт убежать.

— А зачем документы? — с наивным видом поинтересовался Марат.

— Билеты продаются только по предъявлении документа.

Кассирша начала сердиться, и Марат понял, что с пароходом ничего не получится.

— Спасибо, — смиренно поблагодарил он и отошел от окошечка.

Оставался один выход — добираться на западный берег Ладожского озера зайцем. Способ знакомый, испытанный им в поездках по железной дороге.

«Тут еще военные транспорта ходят, — объяснил ему молодой моряк, когда Марат угостил его половинкой сухаря из своего скудного запаса. — Почти каждую ночь. Во-он от того пирса… Но учти: там охрана, посты на каждом шагу».

Что ж, пусть посты. Не отступать же, когда он почти у цели.

И Марат стал ждать. На ночь устроился под остовом шлюпки, выброшенной на берег взрывной волной при бомбежке. Ветер там не так пробирал, а главное — наблюдать удобно.

Глаза слипались, и Марат едва пересиливал себя, чтобы не заснуть. Один раз, уже после полуночи, где-то за портом прозвучали зенитки, но он даже из-под шлюпки не высунулся.

Ватерлиния, ватерлиния…

Транспорт прибыл лишь под утро. Прорезая скупой ноябрьский рассвет, он медленно подполз к берегу.

Когда судно причалило, Марат вылез из своего укрытия. Было холодно, ветер стал забираться под полушубок, но он сделал несколько резких движений руками, попрыгал на месте и преодолел озноб. Озираясь, подошел к причалу, остановился, прикидывая, что предпринять.