ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят - Энн Санни

— Уже дожил, мы лишь соблюдаем бюрократические формальности, — ответила Намия. — На следующей неделе приходи в офис с хорошим настроением. Я расскажу о твоём личном проекте и кое-с-кем познакомлю. Уверяю, тебе понравится.

Последнюю фразу моя начальница произнесла с явным сарказмом. Я взмолился, чтобы этот «кто-то» оказался ментально здоровее, чем Ю-тян.

Глава 6. Мечтают ли лондонские студенты о музыкальной карьере?

Я провел вечер, медитируя над аккаунтом Ю-тян в смолтоке: оказалось, что у скандальной фанатки жевательной резинки больше подписчиков, чем у всех айдору Shining Star вместе взятых. Контент канала состоял в основном из клипов с концертов, полных матерных комментариев, и бесконечного количество видео, снятых на тусовках-афтерпати в клубах, куда мы с Гурудзи вечно мечтали попасть. Я мысленно сделал пометку — узнать, как Ю-тян туда проходит. Для себя я решил, что она, скорее всего, приходится Намии дочкой — или дочкой какой-нибудь близкой подруги, и что Намия-сан использует её вовсе не как секретаршу, а как разведчицу, которая изучает настроения потенциальной публики и договаривается с теми, с кем самой Намии договариваться несолидно. То есть, заключил я, Ю-тян является для Намии тем же, кем для меня является Гурудзи.

Прогнивший монах явился после полуночи и принялся беспардонно барабанить в дверь, нисколько не уважая моё желание отдохнуть после первой рабочей недели.

— Тебя кто так разукрасил? — удивился я, узрев на его холёном лице огромный фингал.

Гурудзи поведал историю своих злоключений. Как и планировалось, после работы прогнивший монах сбежал на тусовку сарарименов, с которыми быстро сдружился. Те расспросили его про работу (монах наврал с три короба, приписав себе мои заслуги), про членство в фанатских организациях и потребовал его объявить, что роботов он обожает, а кошек — терпеть не может, что Гурудзи исполнил без колебаний.

— Но всё-таки в моём сердце есть место только для одной вселенской владычицы, и это — Звёздная Принцесса, — объявил он. — Впрочем, я уважаю ваши верования и готов разделить с вами молитву.

После того, как он спел в караоке «Гимн Вселенского Робота», монаха записали в список новообретённых друзей и принялись дружелюбно трепать, затискав свежевыстиранную робу грязными от жирной еды руками. Гурудзи, по его словам, стоически сносил злоключения ради великой цели.

— И вот, когда они наконец начали напиваться, я спросил у них, что они думают о Химефу, ведь они видят её каждый день, — сообщил монах. — И нельзя ли с ней сблизиться. Я искренне объяснил им свою любовь, желание помочь невинной душе, и знаешь, что они ответили?

— Что ты кретин, после чего они выставили тебя за дверь и наградили этим фингалом, — предположил я.

— Пошёл ты, — обиделся Гурудзи. — Я тебе тут душу изливаю.

Выяснилось, что никто моего друга не бил. Его новая подвыпившая компания принялась убеждать его, что с Химефу всё далеко не так радужно, как он себе представляет, и что она — местами вовсе не та, за кого себя выдаёт. Когда ситуация начала накаляться, к чему сараримены были вовсе не готовы (что неудивительно: переубедить Гурудзи было непосильной задачей даже для меня), кто-то предложил выйти на улицу, остыть и продолжить дискутировать о том, кто из айдору всех милее. Но спокойно вернуться с улицы им не удалось, потому что в соседнем ресторане выпивала тусовка сакуристов, которые громко распевали корпоративный гимн, перемешивая его воплями «Сакура-сан лучше всех!». Гурудзи хватило выдержки не пойти в их сторону, чтобы начать выведывать про Химефу и у них тоже, но едва он двинулся назад в ресторан, как один из подвыпивших продюсеров завопил:

— Эй, монах! Монах, иди сюда! А ну выдай нам благословение!

Разумеется, Гурудзи тут же почувствовал запах наживы, и отправился к тусовке сакуристов. Распевая молитвы, он вращал чётки над головой и двигался в священном танце, и, закончив наспех выдуманный ритуал, выудил из кармана бумажные печати-обереги от злых духов, заломив за каждый по сотне йен. Пьяные сакуристы принялись осыпать Гурудзи деньгами, и их костюмы тут же превратились в лоскутное одеяло из иероглифов. Наконец пришла очередь взрослого хафу, источающего запах одеколона. Гурудзи осмотрел его с ног до головы и объявил:

— Французам вдвое дороже.

Тот принялся возмущаться, но прогнивший монах стоял на своём, и даже принялся размахивать у него перед глазами листочками, на которых были начертаны благословляющие иероглифы. Перемежая японские ругательства с иностранными, сакурист потребовал у Гурудзи объяснений, чем только лишь раззадорил моего друга, и он объявил, что скорее небо упадёт на землю, чем он сделает скидку неверующему.

— Тогда он сказал что-то вроде «Okay, boya, your ass is mine now», и бросился на меня, — закончил Гурудзи и удручённо добавил: — Ты не представляешь, как я жалею, что не оторвал поганому иностранцу мерзкую бородавку на шее. Если бы мой старик увидел, что я не сумел заблокировать тот деревенский удар, он бы отправил меня пешком на Хоккайдо.

Внезапно пазл в голове у меня сложился: я понял, что Гурудзи встретил того самого хафу, с которым у меня произошла очная ставка на съемках клипа пару дней назад.

— А зачем ты назвал его французом? — спросил я. — На вид он наполовину американец.

— Приличный человек в сортах гайдзинов не разбирается, — ответил Гурудзи, разглядывая в зеркало фингал. — Пойду-ка я спать.

Первая рабочая неделя меня измотала настолько сильно, что я тут же заснул и проспал почти сутки. Проснувшись на следующий день в восемь вечера, я понял, что выдержанный режим дня, которым я гордился, улетел куда-то в бесконечность и возвращаться не собирается. Гурудзи исчез, оставив мне сообщение о том, что срочные дела вновь требуют его присутствия в храме, и оставил меня наедине с мыслями о том, как жить дальше. Новых идей у меня не было, зато в воскресенье ближе к вечеру я получил сообщение от Намии:

«Восемь утра, главное здание Химада. 52 этаж. Не вздумай опоздать».

Я вышел из дома ровно в шесть сорок пять; путь до офиса занимал меньше часа, но я решил твёрдо решил не давать Намии ни малейшего повода обвинять меня в нарушении дисциплины. Идею поймать такси и доехать до офиса с комфортом я гневно отмёл, прикинув, сколько это будет стоить, и решил подойти к проблеме креативно — отправился на дальнюю половину станции метро Китасандо, где под кафельным потолком горела надпись «Вход в вагон только для женщин». Я прикинул провернуть любимую фишку всех озабоченных школьников — смешаться с толпой и проехать в относительном комфорте, ощупывая женские бёдра — пусть мне и