Хулиган напрокат - Алёна Черничная

Лесиных губ, а сама она заметно напрягается. Замечаю, как ее тонкие пальцы сжимаются у нее на коленях.

— Все понял. Не дурак. Только веди себя сейчас спокойно. Не вздумай брыкаться, — говорю Олесе, но нагло ухмыляюсь прямо в лицо этой Майер.

Я придвигаюсь к Синичкиной максимально близко. Так близко, что наши бедра соприкасаются. Мягко приобнимаю рукой, наклоняюсь и просто прижимаюсь носом к ее виску.

И мгновенно понимаю. Это я вот зря…

Мои обонятельные рецепторы щекочет сладковатый аромат чего-то ягодного, пуская мне тепло по венам. Леся делает сдавленный вдох, когда я веду кончиком носа от виска к скуле, а потом обратно. Лащусь так показательно, потому что знаю: сейчас все, кому интересны хоть какие-то университетские сплетни, палят на нас в открытую.

И признаться честно… На такую Синичкину, которая сидит передо мной и шумно дышит через раз, я палил бы и сам…

— Сделай вид, что я говорю тебе сейчас, что-то очень смешное, — шепчу Олесе прямо в ухо.

И это еще одна провальная затея. Ее тихий, милый и очень настоящий смех проходит по всем моим нервным окончаниям. Закрыв глаза, пытаюсь сосредоточиться и не обращать внимания на теплое покалывание, которое медленно, но верно ползет куда-то в район моей ширинки.

Полный попадос…

— Молодец. Актерочка у тебя на пятерочку, — сиплю я, все еще не отрывая кончика носа от ее уха, а надо бы отлипнуть…

— Ольховский, — Леся продолжает смеяться и ведет головой в сторону, — это правда очень щекотно. Прекрати фыркать мне в ухо.

Что-то внутри меня, что-то настойчивое и подстегивающее, заставляет лишь намеренно сделать наоборот. Я еще сильнее прижимаюсь к Олесе.

Мне вот прям до внутренней дрожи хочется просто немного выбесить эту девчонку…

— Мое имя Максим. Но можешь называть меня Макс, — хрипло шепчу ей куда-то в шею.

А Синичкина просто взрывается громким смехом. И это явно не оттого, что ей безумно щекотно. Я в изумлении отшатываюсь от нее, а Леся уже всхлипывает, прикрыв ладонями свои губы.

Вопросительно приподнимаю брови, когда встречаюсь с ее горящим от веселья взглядом.

— Ты сейчас с меня ухохатываешься?

Вижу, что уголки ее глаз уже блестят от смеха. Леся согласно машет головой и непросто не смеется, а буквально ржет надо мной.

Но гул голосов, пронесшийся по комнате, отвлекает наше внимание. Мы одновременно обращаем свои взгляды туда, где начинается какая-то движуха. Пацаны выдвигают два огромных дивана в середину комнаты. А когда на эти диваны под одобрительное улюлюканье толпы садятся несколько парочек, то сразу соображаю, что сейчас будет происходить. Ну держись, Синичкина. Смеется тот, кто смеется последним…

Подхвтив Олесю под локоть, стаскиваю ее с подоконника и уверенно веду за собой.

— Мы куда? — Ей мгновенно становится не смешно.

Ничего не говорю, а просто протискиваюсь вместе с ней через народ, столпившийся вокруг диванов. И толпа немного затихает, когда я и Леся, оказывается в центре комнаты. Это очевидно… Сейчас все внимание и будет приковано именно к нам.

Замечаю, что на полу уже стоит коробка, в которую участники скинули свое баблишко. Одной рукой все еще держу ладонь Синичкиной, а второй — достаю из кармана джинсов всю наличку, что есть. Четыре оранжевые купюры под ошарашенный взгляд Леси летят в коробку. И по залу тут же разноситься одобрительное зрительское «о-о-о-о».

— Максим, что происходит? — в глазах Олеси появляется испуг, но она не сопротивляется, когда я вместе с ней усаживаю на один из свободных диванчиков.

— Успокойся. Мы сейчас просто немного поиграем.

— А что это за игра? Ты уже играл в нее?

— Угу… — хмыкаю я.

Играл. И не раз. Правда, с совершенно незнакомыми девчонками, которые были готовы участвовать в этом чисто ради проигрыша, а не из-за денег.

— Ольховский, что это за…? — растерянно спрашивает Леся, краснея с каждой секундой.

Но конец ее вопроса тонет в громких криках присутствующих:

— Один! Два! Три!

Обхватываю Синичкину за талию и соприкасаю наши лица лбами.

— Макс! — рвано выдыхает Леся, резко упираясь в мою грудь ладонями.

Но ее силенок против захвата моих рук явно не хватает. Слегка отстраняюсь сам, а адреналин просто жжет меня изнутри. Даю сотню баксов, что сейчас всем наплевать на остальных участников. Все таращатся только на нас.

А я смотрю только в широко распахнутые голубые глаза Леси и проговариваю полушепотом:

— Эта игра называется «Попробуй не поцеловаться»…

Глава 10

Леся

— Ольховский, ты офонарел? Я не стану с тобой целоваться, — проговариваю я, до скрипа сцепив зубы.

— Я и не собираюсь, — нагло ухмыляется он, продолжая удерживать меня перед собой, прилепив ладони на мою талии. — Нам нужно не поцеловаться.

— Что за игра дебильная? Так сделать сможет каждый.

— Это только кажется. Обычно в нее садятся играть те, кто испытывает друг к другу хоть какую-то симпатию, но еще не пара. Один соблазняет, другой должен продержаться как можно дольше и не поддаться своим гормонам, — почти шепотом тараторит Максим. Его лицо так близко, что мы едва не цепляемся носами. — Но к нам это не относится. Просто поиграем на публику.

— А если я не хочу так играть? — протестую я и сжимаю пальцы в кулак и пытаюсь всячески увеличить расстояние между нами.

Фигушки. Максим как глыба. Не двигается в пространстве и на наномиллиметр.

— Поздно, — тихо констатирует он, а в его глазах зажигается огонь. — Твой Алеша уже здесь и палит вовсю.

Мое сердце в прямом смысле слетает с привычного ритма. И я даже не понимаю… Это оттого что теперь знаю: сейчас Алекс наблюдает за нами? Или потому что именно в этот момент мою талию сильнее сжимает одна ладонь Ольховского, а вторую он запускает мне в волосы, пройдясь ей по шее к затылку.

Максим рывком снова притягивает меня к себе, будто бы действительно собирается поцеловать. Но Ольховский замирает, а наши лица теперь так близко, что мы соприкасаемся кончиками носа.

Меня парализует от этого странного щекочущего покалывания в груди.

— Давай, Синичкина. Не сиди истуканом. Тебе надо подыграть мне. Всего пять минут. Сделай вид, что тебе все это нравится. Попробуй не сидеть, сжав кулаки, как будто хочешь мне втащить. На нас же все смотрят. — шепчут его губы, а я чувствую сладкий аромат жвачки.

Настолько сладкий, что в моем животе тут же отзывается теплый спазм.

Делаю глубокий неровный вдох. Господи, как же я реально хочу втащить сейчас Ольховскому за все. Особенно за то, что он оказался тогда в той подсобке. За то, что назвал меня стремной. За то, что его ленивая задница оказалась