Игры. Нерассказанное - Дженнифер Линн Барнс

– Ты им карманы успела обчистить, да? – спросила я, заранее смирившись с ответом.

Кэйли обернулась и расплылась в улыбке.

– Только у одного кошелек стащила.

Спрашивать, у кого именно, было бы лишним. Недаром она сбавила скорость, когда проходила мимо него. Какой яркий контраст – от него веет мраком, а Кэйли излучает свет; у него черты такие острые, что страшно порезаться, а у нее – пухлые, манящие губы.

– Хочешь узнать, как его зовут? – улыбнувшись еще шире, спросила Кэйли, помахивая трофейным кошельком. На щеках у нее проступили ямочки.

– Нет, – быстро ответила я.

– Лжешь! – Сестра снова улыбнулась – только теперь коварно. У меня имелась сотня поводов не доверять этой улыбке.

– Ты поосторожнее, – тихо попросила ее я. – С твоими-то приводами в полицию…

Мне нужно было, чтобы она не попадала в неприятности до конца года. Всего-то. А там уже я доучусь на медсестру, Кэйли исполнится восемнадцать, и я смогу ее забрать. Мы уедем далеко-далеко, туда, где никто и не слыхивал про Роквэй-Вотч и семью Руни.

Нужно только залечь на дно ненадолго.

– Анна, ты серьезно? Это не мне тут осторожничать надо! А той, у кого нет приводов! – Кэйли сделала пируэт и повернулась ко мне. В лунном свете блеснули ее синие-синие, как васильки, глаза, густо подведенные черным карандашом. На губах темнела помада, которую ей каким-то чудом удалось не размазать. – Лучше беги, пока мы еще к дому не подошли. А то еще кто тебя увидит! С глаз долой – из сердца вон.

Кэйли была единственной брешью в моей броне. Всю жизнь. Сегодня я поддалась импульсу – разыскала ее, чтобы удостовериться, что все в порядке, но мы обе понимали: в ореоле ее сияния меня проще всего заметить.

– Кэйли, будь осторожна, – повторила я, и на этот раз речь шла не только о краже кошельков и танцах на столах. Но и обо всем остальном. О семейном бизнесе.

Моя сестренка – отважная, дерзкая, неуязвимая, но лишь до поры до времени, – только глаза закатила и снова стала любоваться звездами. А может, все думала я, надо было оставить ее в баре – пусть себе пляшет на столах и на проблемы нарывается. Но даже если бы Кэйли удалось не угодить в неприятности, даже если бы она ушла оттуда целой и невредимой, пусть и на адреналине, кое-кто непременно узнал бы о ее вылазке. Как и всегда.

Свободолюбие и неудержимый нрав Кэйли были крайне выгодны для моей матери – и для всех Руни, – но и у этой выгоды был предел.

Глава 2

Честно признаться, квартирка у меня была крохотная: до кухонного стола можно было дотянуться, лежа в кровати. В шкафчике с тремя хлипкими ящиками хранились в основном книги, а не посуда. В хорошие вечера я любила читать, пока не усну, – я укутывалась в выдуманные миры, словно в одеяло. Но сегодня дала о себе знать давняя привычка. Я вырвала пустой лист из учебной тетради и загнула верхний правый уголок. А потом продолжила заворачивать страничку.

В детстве уходить с головой в книгу иногда было небезопасно. Приходилось искать другие способы, чтобы отвлечься, перенестись в выдуманные миры, но не утратить бдительности и связи с реальностью. Так я приучилась всегда носить с собой в карманах обрывки бумаги. Благодаря этому фокусу у меня всегда было чем занять руки.

Хоть я уже два с половиной года жила отдельно, меня по-прежнему успокаивали эти знакомые движения – когда снова и снова заворачиваешь кусок бумаги и всякий раз на свой лад. Сегодня вот у меня получилась странная, угловатая фигурка.

Я выбросила ее – и легла спать.

Посреди ночи меня разбудил голос – чувство было такое, будто меня ледяной водой окатили.

– Вставай.

Голос был строгий и беспощадный. Это точно не сон. Как я открывала глаза, не помню – просто вдруг поймала себя на том, что они открыты и в них бьет свет кухонной лампы. Мать нависла надо мной. Она пришла не одна.

– Поднимайся, тебе говорят, – рявкнула мать. Иден Руни была не из тех, кто просит дважды. Я тут же уловила предостережение и соскользнула с кровати, потом отступила на несколько шагов, чтобы увеличить дистанцию между нами, и присмотрелась. Кого это она привела?

Оказалось, что рядом с матерью стоит мой кузен Рори. Весь в крови.

– Залатай его, – приказала мать.

Я скользнула взглядом по его ранам, но все мысли были о другом. Я съехала из дома два с половиной года назад, не спрашивая у матери разрешения. И тогда она за мной не явилась. Оставила меня в покое, позволив жить своей жизнью, а теперь вот…

Залатай его. Стараясь унять подскочивший пульс и сохранить внешнюю невозмутимость, я сосредоточила все внимание на ранах. Самая серьезная из тех, что были видны, – на щеке. Довольно глубокая и длиной дюйма два. С такими мать и ее подельники церемониться не привыкли. Однажды я видела, как мой дядя выковыривает у приятеля пулю из плеча ложкой.

Это явно была проверка.

Я еще только училась на медсестру, но опыт работы в больнице у меня был большой: я начала практиковаться чуть ли не с первого дня учебы. Мать дала мне вполне посильную задачу, но вовсе не для того, чтобы я продемонстрировала свои навыки. Она хотела узнать, стану ли я сопротивляться. Я понимала, что, если дам ей отпор, навечно утрачу невидимость для Иден Руни – и для всех Руни вообще. Меня уже не оставят в покое.

– Медикаменты принесли? – спросила я бесцветным, ровным голосом. Уж кто-кто, а я умела делать вид, будто меня не существует, даже под пристальным взглядом. Никаких слабостей. Никакого бунта. Никаких эмоций.

Мать молча кинула на мою кровать черную сумку. Я открыла ее. Внутри оказался простенький набор для оказания первой помощи: ножницы, скальпель, щипцы, игла, хирургическая нить.

– Надеюсь, от твоей помощи будет прок, Анна, – сказала мать.

На самом же деле за этими словами крылось другое: я тебя отпустила, потому что мне это было выгодно. Но ты по-прежнему моя, душой и телом. И так было всегда.

– Тут нет никаких обезболивающих, – сказала я.

– Они ему не нужны. – Мать перевела пристальный взгляд с меня на Рори. – Как и мне не нужно было, чтобы этот соплежуй ввязывался в драку в баре. Именно сегодня, это ж надо! Другого времени не нашлось?

Драка в баре. Мне тут же вспомнился мрачноватый зеленоглазый парень в щеголеватой рубашке, глубокие тени на его скулах, стакан, оставленный