Торговка - Дарья Истомина

— А по-человечески разве нельзя? По-честному?

— По-честному — это не на нашем базаре, — вздохнула я. — Не в этой жизни! Ты что, из чистюлек, что ли? Тогда ты не туда попала, Рагозина! Не хочешь мараться, — значит, это не ко мне! Ты мне не пионерка, а я не педагог, чтобы тебя морально перевоспитывать! Для меня главное, чтобы никто мимо не прошел. Так что давай сразу: или — или!

Она думала долго, потом подняла глаза в потолок и, вздохнув безнадежно, выдавила:

— Хорошо… Кажется, я смогу. Раз у вас тут так надо.

Уже тогда, в тот ее первый рабочий день, что-то пока неясное насторожило меня, Катерина смотрела на меня открыто и почти простодушно, но в глубине ее темно-серых, будто прикрытых непроницаемой кисеей глазищ, как на дне глубокого омута, угадывался не совсем понятный холодный и презрительный смешок. Словно это не я ей, а она мне делала громадное одолжение и именно она спускалась с запредельных высот, брезгливо и высокомерно, в ту скользкую и грязную яму, в которой жизнь заставляет кувыркаться меня.

Но я прогнала возникшее на миг отчуждение и решила, что это у нее из-за смятения и почти испуга, что судьба заставляет ее заниматься таким низменным делом только для того, чтобы выжить…

Кто чего стоит — определить просто. Дай человеку работу и посмотри, что из этого выйдет. Только без нянек. Один на один. Когда-то отец меня так учил плавать. Лет в шесть просто сбросил меня со своих плеч на глубину. Было жутко, я вопила благим матом и рыдала, но поплыла сразу. Так что я сказала Рагозиной, что оставляю лавку на ее попечение и отбываю по коммерческим делам до вечера.

Она не удивилась:

— Вроде экзамена, да? Это логично…

Глава 8

ШУХЕР

Раз уж появилось свободное время, я решила прошвырнуться по магазинам.

Нельзя сказать, что я полная дебилка, и в Ленинскую библиотеку когда-то заруливала (правда, только для того, чтобы клеить в курилке мальчиков), но любой Третьяковской галерее, как и всякая нормальная женщина, предпочитала экскурсии по модным коллекциям в фирменных бутиках, и выставка самых писковых топиков или осенних кардиганов интересовала меня гораздо больше, чем полотно «Иван Грозный убивает своего сына». Конечно, я почти никогда ничего всерьез там не покупала. Во-первых, цены стратосферные, а во-вторых, я берегла свою заначку, которую постоянно пополняла из навара. Я все чаще стала задумываться над тем, что лавочка моя уже переживает себя и где-то в светлом будущем уже начинает маячить небольшой такой магазинчик поближе к дому. И в нем я уже стану леди-босс. А на весах будут работать две-три персоны, подобранных мною лично. Однако все это потребует столько возни, придется пробивать такие муниципальные, санэпиднадзорные, налогово-инспекционные и пожарно-разрешительные препоны, что от одной мысли об этом мне становилось страшно. Поэтому пока это были только розовые мечтания.

В центре тоже время от времени начинался дождь. Продавщицы мгновенно понимали, что я ничего покупать не собираюсь, просто глазею от не фига делать, и меня в упор не видели. Я на них не обижалась. Сама такая…

Я загулялась и до ярмарки добралась уже поздно. Здесь было безлюдно, карусель с иллюминацией уже обесточили, реквизитный верблюд уныло дремал под попоной, которую орошала мелкая, как пудра, дождевая морось. Весь торговый ряд, где стояла моя лавка, уже был запакован на ночь ставнями, завесами. Электричество светилось только в нашем торговом окне.

В проход перед лавкой втиснулся небольшой грузовичок «Газель» под выцветшим когда-то синим, а теперь почти белым тентом. Он был сильно забрызган жидкой глиной почти по ветровое стекло. Рядом с грузовичком на корточках сидел какой-то молодой мужик в шерстяном и тоже линялом олимпийском костюме очень старого образца и сапожках с короткими голенищами и ел булку, аккуратно отправляя крошки с ладони в рот. Он был чем-то похож на недавнего дембеля. Во всяком случае, прическа у него была армейская, коротенькая, жесткой и ершистой щеткой. Цвета черного гуталина.

— У нас, что ли, гости? — спросила я.

Он вскинул голову, вынул из кармана мятую бумажку, посмотрел в записи.

— Ага… Корноухова ты?

— Я…

— Тогда принимай груз.

— Какой еще груз?

— Вот и я говорю ему: дождитесь! Я не главная. Мне мать сказала, чтобы я ни за что не расписывалась, Маша! А он кричал даже… На меня! — Рагозина сердито топталась в лавке, поглядывала как взъерошенная беленькая птичка из скворечни. — Я ему сто раз сказала: не имею права! Я не та!

— Та не та — мне без разницы, девчонки! Только время с вами теряю.

Я и рта раскрыть не успела, как водила откинул задний борт, подволок здоровенную бочку из белой пищевой пластмассы, перекатил ее на широченные мощные плечи, ловко спружинил ногами и легко оттащил ее в лавку. Я прошла за ним и оглядела впечатанную герметично крышку. На наклейке были белая чайка, синее море, кораблик и надпись «Мангышлак. Килька каспийская. Пряного посола». Кильки каспийской у нас было до черта, но я уже начала понимать, от кого товар.

Парень утер утомленное лицо рукавом:

— Распишись вот тут, в грузовой квитанции. Твоя подруга наотрез отказалась!

— Я не имею права. Я не хозяйка! — оправдывалась растерянно Рагозина. — Может быть, он каких-нибудь жаб приволок? Пряного посола. Ты же сама говорила, Маш, без тебя ничего ни у кого не принимать! Не делать ничего… Я и не делаю!

Я взяла ломик, подковырнула впрессованную намертво крышку и приподняла промасленную бумажную прокладку, которая прикрывала содержимое. Катя очумело пискнула.

— Ни фига себе! — изумленно выдохнул водила. В бочке была икра. Черная. Отборная. Икринка к икринке.

— Богато живете, коммерсантки, — как-то отчужденно и невесело зыркнул парень. — Мне бы такую бочечку! Я бы с год не пахал, как заведенный. Кверху пузом лежал бы и пивко потягивал… Расписывайся давай, золотко, за доставленный груз!

Я посмотрела на него. В лавке было светло, и я разглядела его по-настоящему только здесь. Не знаю, что со мной случилось, но я поняла мгновенно, бесповоротно и навсегда: я не дам ему просто так уйти. Будто все это время, после Терлецкого и моего гольфкретинчика, я пролежала в уютной речной тине, как нильская крокодилица у звериного водопоя, бездумно дрыхла под горячим солнцем, просматривая свои медленные и лениво-теплые сны и не обращая внимания на самую перспективную добычу, но тут мгновенно пробудилась, собралась и изготовилась одним броском вылететь на берег, чтобы в неотвратимой хватке хапнуть и уволочь с собой…

Ну а если без шуток, со мной случился какой-то странный удар, словно совершенно беззвучно грянул гром, который слышала только я, и блеснула синяя молния, которую тоже дано было увидеть только мне.