Гость из будущего. Том 3 (СИ) - Порошин Влад

Но продуман распорядок действииий!

И неотвратим конец путииии!

Я один! Все тонет в фарисействеее!

Жизнь прожить — не поле перейти, — последние строчки из стихотворения Бориса Пастернака я тоже прочитал речитативом и резко выбил последний аккорд.

— Феллини, дай я тебя обниму, — шмыгнула носом Марианна Вертинская и первой бросилась мне на шею.

После чего я второй раз за день оказался объятьях своих киношных коллег. На футболе меня хлопали по плечам и обнимали за великолепно отбитый пенальти, а сейчас за искусство, ради которого я чуть-чуть не сорвал голос.

— Не надо звонить в ЦК, я полечу в Нарьян-Мар, — вдруг сказал Андрей Миронов, когда страсти по Гамлету с гитарой немного улеглись, и вся наша большая компания высыпала на улицу.

— Андрюша, святая невинность, ты чего? — захохотал я. — Я же пошутил. Шутка юмора. Я же говорю, списки вывесят только после ужина. Это по нам с мужиками уже есть полная ясность: Сестрорецк, рыбный бартер.

— Очень смешно, ха-ха-ха, — обиделся Андрей и все, кто сейчас находился во дворе дачи хирурга Углова, просто затряслись от нервного гомерического хохота.

Кстати, настоящее нервное напряжение я испытал гораздо позже. Спустя два часа после ужина, когда почти двести гостей фестиваля набились в просмотровый кинозал «Дома творчества» и киномеханик включил мой детектив, меня словно током долбануло. И пять минут колбасило так, что я даже не рискнул зайти в зрительный зал.

Вместо этого я прибежал в буфет и заказал сразу три чашки крепкого кофе. В голове шумело, мысли путались, ладонь потели, а пальцы рук непроизвольно дрожали. И я в эти минуты от всего сердца позавидовал простым людям, которые работают в поле или у станка, потому что их имена не будут «полоскать» на всю страну, если они сделают что-то не так. А у меня после этой премьеры появятся самые настоящие друзья и самые настоящие враги.

Однако к середине сеанса, когда я вернулся в фойе и присел на деревянную скамейку напротив входа в кинозал и услышал громкий зрительский смех, меня полностью отпустило. И тут же моё воображение стало рисовать картины совершенно другой направленности. Теперь меня уже награждали премиями, вручали призы разных кинофестивалей и жали руку первые лица государства.

«Бред, — прошептал я сам себе. — Какие премии? Хорошо если не привлекут к ответственности за клевету на работу органов правопорядка. А простой народ быстро разберется, что к чему. Люди, уставшие от производственной рутины и комсомольских вожаков, на картину валом повалят. Мне бы её главное сдать в Госкино. И уже тогда полетят мешки писем и телеграмм, где будут требовать, чтобы срочно сделали продолжение, а то получилось хорошо, но мало. А на кинокритиков, которые начнут строчить статьи о дурновкусии, пошлости и отсутствии четкой идейной концепции и ясной философской позиции, плевать. Кинокритики во все времена одинаковы. Им что сверху прикажут, то они и напишут».

Мне тут же пришли на ум критические газетные пасквили, когда на экраны вышел фильм «Пираты 20 века». Эту картину обвиняли в дешёвом популизме, в стереотипности сюжета и преклонением перед западом. А какой-то критик задавался вопросом нравственности, дескать, слишком красиво снятые драки и перестрелки собьют нашу молодёжь с верного пути построения социализма. Почему-то этот «знаток кино» не захотел увидеть самого важного: добро, чтобы победить зло, должно быть с кулаками. Кстати, прокатную судьбу «Пиратов» в итоге спас, точнее говоря, спасёт Леонид Брежнев, которому фильм очень понравится.

«Вот и моё спасение в товарище Брежневе», — подумал я, когда двери отворились, и из полутьмы кинозала первой вышла министр культуры Екатерина Фурцева. Лицо Екатерины Алексеевны было таким, как будто она только что проглотила живую жабу. За ней, словно свита королевы появились актёры театра «Современник». Олег Ефремов ближе к телу, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев, Олег Табаков и Михали Казаков чуть поодаль. Я тяжело вздохнул, встал со скамейки и сделал три уверенных шага навстречу.

— Даже не знаю, что тебе и сказать, Феллини? — хмыкнула Фурцева. — Может быть вы, Олег Николаевич, выскажетесь по поводу этого киношного хулиганства?

— Понимаешь, старик, — закряхтел Ефремов, — то, что ты снял, это такая пошлость. Что…

— Нет слов, — подсказал я, когда руководитель «Современника» чуть-чуть подвис. — Не ожидал, что вы, товарищ Ефремов, окажетесь таким оппозиционером. Первому секретарю фильм понравился, — сказал я, не уточняя, какому именно. — И товарищам из органов тоже. А ещё детектив одобрил один из членов Политбюро, имя которого я не имею права разглашать.

Последние мои слова являлись чистым блефом. То есть я самым наглым образом брал Фурцеву и весь театр «Современник» на слабо. А тем временем мимо нас стали проходить другие зрители, которые находились под самыми сильными впечатлениями от просмотра.

— Дорогой! — заголосил сотрудник «Грузии-фильм», при этом сильно прихрамывая. — Вот такое кино! Вот такое! — показал он большой палец.

— До встречи в Тбилиси, Тамаз, — улыбнулся я, пожав его здоровую правую руку.

— А я думал, ты только в футбол играть умеешь! — загоготал наш грузинский товарищ.

— Я, наверное, не правильно выразился, — тут же замялся Ефремов.

— Зато, я вас правильно понял, — я мгновенно сделал суровое лицо, но тут на выручку своему руководителю пришёл Евгений Евстигнеев:

— Нормальное кино, — буркнул он. — Я смеялся, несколько раз, хы-хы. Загибай штанину, профессор, не задерживай очередь, хы-хы. Ну это, когда джинсы-то продавали.

— Всё с вами ясно, товарищи, — недовольно проворчала Фурцева. — Посмотрим как ты, Феллини, сдашь это своё безобразие худсовету Госкино. И я ещё узнаю, кто одобрил подобные художества в Политбюро ЦК КПСС.

— Вас чем-то не устраивает линия партии? — спросил я, полностью обнаглев, а сам подумал: «Очень скоро вам, Екатерина Алексеевна, будет не до кино, и не до театра. Настают новые времена, которые как всегда, подкравшись незаметно, перетасуют всю карточную колоду и выдвинут на авансцену новые имена и новые фигуры».

В ответ Екатерина Фурцева что-то неразборчиво пробурчала и быстрым шагом направилась в буфет. Кстати, актёры «Современника» послушно двинулись следом. Наверное, решалась участь какого-то нового спектакля, поэтому Ефремов, Табаков, Евстигнеев, Кваша и Казаков старались получше угодить хозяйке всей советской культуры. Однако пройдёт совсем немного времени и тот же Олег Ефремов, будучи подшофе, Фурцевой скажет: «Вы — шлагбаум на пути советского искусства!».

И как только эта группа творческих деятелей пропала из вида, ко мне сразу же подбежали мои дорогие актёры и актрисы. Они сегодня в первый раз увидели полностью смонтированный черновой вариант фильма, и поэтому на меня тут же посыпались самые лучшие слова, которые я только мог ожидать.

— Феллини, кинотеатры же просто разнесут, — зашептал Лев Прыгунов, пожимая мою руку. — Кассы будут брать штурмом.

— Лучше пусть штурмуют кассы, чем Зимний, — хохотнул я.

— Товарищи! А я, оказывается, здорово дерусь, — захохотал Олег Видов. — Пусть теперь только кто-нибудь во дворе сунется, ха-ха.

— Лучше не надо, Олег, — захихикала Нонна Новосядлова, прижавшись ко мне всем телом. — Улица — это не кино.

— А мне не понравилось! — стал возражать Савелий Крамаров. — Меня в фильме с гулькин нос! Куда такое годится?

— Ерунда, Сава, — захрипел Владимир Высоцкий, — фильм что надо. Гениальная картина, если конечно меня воскресят ко второй части.

— Помни, Феллини, что ты нам обещал? — защебетали сёстры Вертинские, намекая, чтоб в продолжение детектива нашлось место и для их героинь.

И вдруг в нашу маленькую компания протиснулся Василий Шукшин.

— Ну, ты, Феллини, и дал, — прошипел он. — Ты видел эти вытянутые физиономии на этих сытых лицах наших забронзовевших мэтров кино? Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее, — пропел он. — Это кто ж такое написал? Меня аж до сердца пробрало, до печёнок, выжгло до самого нутра.