Том 2. Студенты. Инженеры - Николай Гарин-Михайловский

— Ну, черт с вами, — согласился окончательно Корнев. — «Рокамболя» так «Рокамболя»…

И Корнев повалился с ногами на диван.

— Так я тебе расскажу сначала, — предложил Карташев и принялся вперебивку с Шацким передавать прочитанное.

Когда Карташев кончил, он спросил:

— Ну что? Интересно?

— Ничего себе, — ответил Корнев.

— А вот в чтении послушай… Кто читать будет?

— Ну, начинай, а там по очереди, — ответил Корнев.

Карташев сел в кресло, подвинул лампу, откашлялся и начал.

— Ну что, Вася? — спросил Шацкий через час.

— Интересно, — снисходительно ответил Корнев.

Еще через час Шацкий повторил вопрос.

— Вы своими вопросами мешаете слушать. Давай я почитаю.

Чтение продолжалось до восьми часов утра, пока не окончили всего «Рокамболя».

— Возмутительно! — проговорил Корнев и стал быстро одеваться.

— Послушай, Вася, — предложил Шацкий, — идем теперь ко мне…

— Я иду домой, — ответил бесповоротно Корнев.

— Вечером к Бергу… Итальяночку…

— Не желаю.

— Ну, и ступай… Идешь ко мне? — обратился Шацкий к Карташеву.

Карташев нерешительно стал думать.

— Идем. Видишь, грязь какая у тебя… Накурено. У меня кофе напьешься, спать ляжешь, а там… дзин-ла-ла… Ну, одевайся… А ты? — обратился Шацкий к Ларио.

— Нет, я домой.

— Конечно.

Одевшись, компания вышла на лестницу.

Карташев точно опьянел от чтения, бессонной ночи, итальянки. Спускаясь и проходя мимо звонка какой-то квартиры, он вдруг изо всей силы дернул за этот звонок. В то же мгновение он бросился к противоположной квартире, дернул и там.

— Послушай, что ты? ошалел? — запротестовал было опешивший Корнев, но, сообразив, что сейчас отворят двери, бросился за мчавшимися уже через две ступеньки Ларио и Шацким.

Карташев понесся за ними и рвал звонки всех встречавшихся по пути квартир.

— Мальчишество, глупо… — по временам оглядывался на него взбешенный Корнев, но мчался вниз; за ним ураганом неслись другие, а там, вверху, уже щелкали засовы отворявшихся дверей, и одни за другими неслись вдогонку компании отборные ругательства.

Когда все вылетели на подъезд, Корнев, раздраженно проговорив: «Глупо, мой друг!» — не прощаясь, пошел прочь, а Шацкий закричал ему вдогонку:

— Вася, есть еще «Воскресший Рокамболь».

— Убирайтесь к черту!.. — не поворачиваясь, крикнул ему Корнев.

XV

Карташев и Шацкий, в видах сокращения расходов, решили поселиться вместе. Для поправления финансов Карташев заложил часы, шубу, сюртучную пару и, помимо матери, попросил у дяди единовременную субсидию в семьдесят пять рублей, которые вскоре и получил.

Друзья исправно посещали Берга, абонировались в библиотеке, читая книги вроде «Вечного жида», «Трех мушкетеров», «Тайн французской революции», «Королевы Марго», «Графа Монте-Кристо».

В течение месяца оба так и не видели ни разу дневного света.

— Может быть, его уж и нет? — говорил Карташев.

— Во всяком случае, это не важно… — отвечал Шацкий.

Но, собственно, настоящее увлечение первых дней той жизнью, какою теперь зажили Карташев и Шацкий, уже прошло у Карташева. Грызло его и сознание праздности и незаконности такой жизни и, наконец, бесцельность ее. Так, с итальянкой продолжались заигрыванья, но дальше взглядов и улыбочек дело не шло, да и не могло идти, потому что уже один билет в третьем ряду был непосильным расходом.

— Мой друг!.. — говорил ему Шацкий, с расстановкой, точно подбирая выражения, что как бы придавало особый вес его словам, — или объяснись… или дай ей понять наконец, что ты… ну не можешь… плох…

— Конечно, плох, — быстро отвечал, краснея, Карташев. — Я любовь понимаю, если могу любимой женщине дать все, а если я не могу…

Шацкий, не сводя прищуренных глаз с Карташева, качал отрицательно головой.

— Все это очень условно… пять сотенных…

И он вынул из портфеля пять радужных бумажек и показал Карташеву.

— Вот таких.

Глаза Карташева смущенно и с завистью смотрели на недосягаемое богатство, но он как мог тверже ответил:

— Это не деньги…

— Да-а? — спросил пренебрежительно Шацкий и спрятал деньги назад. — Если хочешь попробовать, возьми. — Он опять вынул деньги и протянул Карташеву. Карташев не знал, шутит Шацкий или предлагает серьезно. Но Шацкий уже снова спрятал деньги, говоря: — Мой друг, я не хочу быть причиной твоей гибели… Она не стоит твоей любви.

— Да я и не возьму твоих денег.

— Конечно!..

— Потому что раньше двадцати одного года не буду иметь своих.

— Жаль, жаль. Я считал тебя более приличным мальчиком. Ты в гимназии выглядел таким… ну, по крайней мере, тысяч на двести… Такой задумчивый, как будто стоит ему только пальцем двинуть, и Мефистофель уж готов к услугам… а ты, в сущности, только жулик. Да, ты падаешь, мой друг… и я боюсь, что ты, наконец, превратишься в простую кокотку… как Ларио: «Дай рубль на память…»

Такие разговоры коробили и раздражали Карташева. Он был опять без денег, надо было или брать взаймы у Шацкого, или прекратить посещения Берга. Он давал себе обещание не ходить к Бергу, но в восемь часов вечера неудержимо рвался следом за Шацким. Шел неудовлетворенный, томился в коридорах деревянного театра, томился в кресле, слушая те же арии, видя те же движения, томился, смотря на ту же толпу поклонников, которые и во время представления, и в антрактах непринужденно кричали, смеялись и пили шампанское.

Все это было недоступно для него, все это было пошло, даже глупо, но все это какой-то уже образовавшейся привычкой тянуло к себе Карташева, так же тянуло, как тянет пьяницу к водке, не давая в то же время никакого удовлетворения.

— В сущности, что нам делать здесь? — говорил иногда в антракте Карташев Шацкому.

— Говори, пожалуйста, в единственном числе, — резко обрывал его Шацкий, — если бы я хотел, то знал бы, что делать.

И Шацкий убегал от унылого Карташева, бегал по коридорам, выкрикивал свое «дзин-ла-ла», останавливался вдруг, расставляя свои длинные ноги, и смотрел, вытянув шею. А когда поворачивались и смотрели на него другие, он смеялся и с новым криком «дзин-ла-ла» несся дальше. Если он налетал на какого-нибудь гремевшего и сопевшего от выпитого коньяку и шампанского марса и тот грубо отталкивал его, — Шацкий на мгновение краснел, мигал усиленно глазами и опять, с новой энергией, отчаянно выкрикивая и ломаясь, стремительно несся дальше.

В своих сношениях с Карташевым он все больше и больше стал походить на прежнего «идиота» Шацкого, малоостроумного, малоинтересного, нахального и бесцеремонного. Между Карташевым и им происходили нередко грубые и резкие стычки, причем Шацкий спокойно язвил Карташева, задевая самые больные места его, а Карташев, сделавшись вспыльчивым, как порох, кричал и ругался.

Но к вечеру мир всегда восстановлялся, и они опять шли оба к Бергу.

Однажды Шацкий после такой ссоры, проснувшись утром раньше обыкновенного, озабоченно умывшись и напившись чаю, куда-то исчез, а Карташев с горя, почувствовав еще большую пустоту, повернулся на другой бок и проспал до его возвращения. Были уже сумерки, когда Шацкий вошел. Он понюхал воздух, окинул взглядом неубранную комнату, застывший на столе самовар и проговорил брезгливо:

— Какая гадость! как свинья… В комнате вонь, черт знает что такое…

Карташев открыл распухшие от сна глаза.

— На что ты похож? Бледный, истасканный…

— Не твое дело, — угрюмо ответил Карташев.

— И это Тёма… красавчик по мнению коров, гордость матери!

— Послушай! — вскипел Карташев.

— Что — драться?! То есть окончательно юнкер какой-то.

Шацкий остановился перед Карташевым.

— Хорош!

Он посмотрел еще, покачал головой, вздохнул и отошел. Немного погодя он уже своим обычным спокойным голосом сказал:

— А я на лекциях был.

Карташев молчал.

— А ты что ж? совсем раздумал ходить на лекции?

— Ты бы нанял квартиру еще дальше от университета, — ответил нехотя Карташев.

— Да-а… я виноват… Ну-с, хорошо… Читай!

Карташев взял из рук Шацкого афишу с анонсом о бенефисе итальянки.

— Что скажешь? — спросил Шацкий, когда Карташев, прочитав, положил молча на одеяло афишу и закрыл глаза.

— Я не пойду, — ответил мрачно Карташев.

— О-о! Мой друг! ты, как Антоний в объятиях Клеопатры, потерял все свое мужество… Артур, мой друг, что с тобой? Где, где то время золотое, когда, беспечный, ты носился на своем Орлике по степям своей Новороссии… Артур! вспомни о предках своих… Владетельный некогда князь Хорват… Потомок мрачных демонов с их нечеловеческими страстями… И вот последыш их… последнее слово науки, дитя конца девятнадцатого столетия… не вкусивши жизни, уж отошедший под тень ее…