Том 2. Студенты. Инженеры - Николай Гарин-Михайловский

— Извольте.

Шацкий повалился на кресло, вытянул длинные ноги и спросил:

— Ну, как же насчет Тюремщицы?

— Ее дело дрянь, — ответил Корнев, принимаясь за ногти. — Она умрет.

— Нескромный вопрос, доктор, — мы все умрем, — когда она умрет?

— Может быть, осенью, может быть, весной.

— Может быть, летом, может быть, зимой, — понимаю… Продолжайте… что мы с ней делаем?

— В клинику помещаем…

— Ну, тогда согласен, что она умрет, и непременно этою же осенью. Пожалуйста, не принимайте за комплимент… Кстати, у меня есть друг… Он опасно ранен на дуэли… Понимаете, кинжалом в грудь… Вы не будете ли добры прописать ему какой-нибудь рецепт… Предупреждаю, это может упрочить за вами репутацию знаменитого врача.

— Лорд, я бедный студент первого курса только и никаких рецептов не даю… Я бы посоветовал вашему другу… кто он?

— Это секрет.

— У него есть рубль?

Шацкий рассмеялся.

— У него половина России.

— Тем лучше. Посоветуйте ему от этой половины России отделить рубль… Понимаете, рубль… и пусть пошлет за врачом…

— Нет ничего легче, как дать глупый совет… Примите это к сведению. Мой друг в таком положении, что ни один смертный его не может видеть. Понимаете?

— Ничего не понимаю.

— Тем хуже для вас. Ну, что в таких случаях дают?

— Это зависит от раны, — пустая царапина — довольно простых компрессов…

— Нет, этого мало… Не можете ли рецептик написать?

— Нет, этого нельзя.

— Вы теряете единственную возможность сделаться знаменитостью.

— Что делать, лорд. Я давно помирился с скромной ролью в жизни… мы люди маленькие. Это вам…

— Ну, конечно… А жаль, жаль… Вы окончательно не можете дать рецепт?

— Окончательно.

— Так гибнут люди из-за эгоизма других. Бедный Николай! Ты умрешь, а я останусь среди этих отвратительных эгоистов.

— Да расскажите толком, в чем дело? — спросил Корнев.

— Да просто ему пришла идея… — начал было Карташев.

— Мой друг, я про твою итальянку молчу.

— Ого, — произнес Корнев, — я вижу, у вас завязались настоящие дела. Это что еще за итальянка?

— О, это секрет!

И Шацкий сделал весело-таинственную физиономию.

— Понимаете… Темная ночь… Дождь как из ведра… Карета… Два замаскированных господина… Дама под вуалью… Хоп в карету… На рассвете два джентльмена… дуэль… на кинжалах… Хоп… ранен… кровь… «Доктора, доктора!..» доктора нет… «Помогите, помогите!..» Никого… Дождь как из ведра… Вздох, и все кончено.

— Ничего не понимаю.

— Еще бы… Сам Рокамболь и тот опешил, как черт… стоит и ничего не понимает… Убил, сам видел труп… и вдруг стоит перед ним живой… Вот, батюшка мой, какие дела бывают… А вы рецепт дать не хотите…

— Позвольте… Уж если вы хотите рецепт, вы должны меня посвятить. Доктор всегда должен быть в курсе тайн — все доктора друзья дома.

— Граф Артур, как вы думаете?

— Я думаю, он прав.

— Гм, а этот подлец? — указал Шацкий на Ларио.

— Зачем же подлец? — спросил Карташев. — Он ведь наш милый оригинал барон.

— А-а!.. Наш милый барон… Как я рад… Здравствуйте… — И Шацкий принялся трясти руку Ларио.

— Здравствуйте, здравствуйте, — отвечал грубо Ларио, — как поживаете, кого прижимаете, с пальцем девять, с огурцом двенадцать…

— Ну, извольте с ним разговаривать!.. То есть никакой порядочности. Ну, как же с тобой разговаривать?

— Нет, ты действительно груб, — вмешался Корнев, обращаясь к Ларио. — Нельзя же, надо помнить, что ухо графа не привыкло.

— Ну, слава богу, хоть один порядочный человек нашелся. Вашу благородную руку, доктор.

— С удовольствием. Но я горю нетерпением, князь, узнать содержание этой таинственной драмы.

— Это надо обдумать… Граф Артур, ваше мнение?

— Я думаю, что мы, лорд, между друзьями.

— Что вы думаете насчет отобрания клятвы… на мече, например?

— Я думаю, достаточно простого слова…

— Слова благородного джентльмена? Вы думаете, Рокамболь ограничился бы только этим?

— Да.

— В таком случае я согласен. Расскажите им, граф…

— Дело в том, что мы уже два дня путаемся с этим… князем… Читаем «Рокамболя», шляемся к Бергу.

— Влюбляемся в актрис и умираем на подъезде. Продолжайте…

— Больше ничего нет.

— А итальянка?

— Певица, — ответил Карташев.

— Обоюдная и нежная любовь, — пояснил Шацкий.

— И уже обоюдная? — спросил Корнев.

— Да врет он.

— Как врет, а подъезд?

— Ерунда! Помог сесть ей на извозчика.

— О-го! — сказал Корнев.

— И после этого получил один из тех взглядов, за которыми следует лишь любовь или дуэль.

— Ну, а карета, таинственные джентльмены, дуэль?

— Фантазия князя.

— Зачем же рецепт?

— Князь находит, что его родители питают к нему недостаточно теплые чувства.

— Очень милая редакция… Граф, mes compliments…[22] Продолжайте.

И Шацкий от удовольствия положил ноги на стол.

— И вот, чтобы убедиться в силе этих чувств…

— Именно, — подтвердил Шацкий, поворачиваясь на бок.

— …Князь хочет прибегнуть… к некоторому давлению…

— Parfait, mon comte [23].

— …и уведомить родных, что по обычаям высшего света…

— Слушайте! слушайте!.. Так говорят в парламентах…

— …он вынужден был драться на дуэли с графом Артуром на кинжалах и был при этом ранен в грудь…

— Совершенно верно.

— …А в подтверждение посылает им рецепт знаменитого эскулапа, который берет за визит сто рублей.

— Верно!

— Да… вот что, — произнес разочарованно Корнев. — Но как по-вашему, это… это не пахнет, мой милый князь, шантажом? — спросил он раздумчиво.

— Дерзко и наивно… Позвольте вас спросить: кто наследник моего отца: я или вы? Надеюсь, я. Моему отцу семьдесят пять лет, и у него столько денег, что его это не стеснит; он дрожит над каждым грошом, а я, его сын, который мог бы тратить пятнадцать тысяч, вынужден собирать милостыню… Кроме того, у него состояние и моей матери, которое уже исключительно мое… По вашим буржуазным правилам лучше затеять с ним процесс… Ну, а мы, люди большого света, предпочитаем не огорчать старика и брать от него деньги в том виде, как он может их давать.

— Но почему же вы надеетесь, что он, отказывая вам в необходимом, даст деньги на такую ерунду?

— А это мой секрет.

— Я думаю, секрет заключается в том, — пояснил Карташев, — что старый князь такой же поклонник большого света, как и наш князь.

— Граф, вашу руку.

— Другими словами, — сказал Корнев, — оба, и старый и молодой, помешаны на большом свете.

— Как вы находите, граф, этого господина?

— Я не нахожу слов, князь, — ответил Карташев. — Он просто ее выдерживает роли.

— Именно.

— Да, князь, с вами выдержать роль, — вздохнул Корнев, — трудно, знаете… гороху надо поесть сначала.

— Ну вот… впрочем, оставим этот разговор… Что бы вы сказали, если бы вам предложить почитать «Рокамболя»? — спросил Шацкий.

— Нет, уж избавьте.

— Читал? — спросил Карташев.

— Не читал и ни малейшего желания не имею этой ерунды читать.

— Но ты себе представить не можешь, как это интересно, — роскликнул Карташев. — Стыдно, а интересно так, что не оторвешься.

— И что там может быть интересного?

— Я вот и сам так думал, а начал, и вот уже два дня…

— Странно…

— Жаль, что нет здесь этой книги…

— Она здесь, — ответил a la Рокамболь Шацкий и принес из передней несколько объемистых книг.

— Послушай, — обратился обрадованный Карташев к Корневу, — куда тебе торопиться? Подари сегодняшний вечер, так в быть, нарочно для того, чтобы самому убедиться.

Корнев колебался.

— Да ведь глупо как-то…

— Мой друг, — сказал Шацкий, — помиритесь с мыслью, что от глупости все равно никуда не денетесь.

— Это как прикажете понимать?

— Очень просто. Жизнь, вообще говоря, глупость?

— С одной стороны, конечно.

— Ну вот: с одной стороны! Поверьте, что со всех… А если жизнь глупость, то и все, что мы делаем, тоже глупость… то есть мы-то делаем всегда только одни умные вещи, конечно, но в итоге получается всегда одна большая глупость. А потому надо попробовать делать глупости — что тогда выйдет? А вдруг умная вещь?

— Оригинально, но не убедительно. Пожалуй, я согласен, — отвечал Корнев.

— А ты, Ларио? — спросил Карташев.

— Я с удовольствием, — я люблю, знаешь, все эти пикантные похождения. Я, положим, читал, но давно, и с удовольствием послушаю.

— Интересно? — спросил Корнев.

— Очень, — ответил Ларио.

— Ну, черт с вами, — согласился окончательно Корнев. — «Рокамболя» так «Рокамболя»…