Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

— Черт их знает, Валентин Георгиевич, ума не приложу. Пробовал докопаться — как в болото! Думаю, причина все-таки в Князеве. До него ведь ничего подобного не было.

— То-то и оно, что не было. Это и меня смущает. С одной стороны — доносы, с другой — запросы. М-да, придется вникать…

9

Ольга Владимировна узнала о приезде Ивана Стремутки из утреннего разговора мужа по телефону — кто-то уведомлял директора совхоза о выезде к нему корреспондента центральной газеты. В субботу у нее был всего один урок, она провела его и поспешила на дорогу. Подвернулась попутка, и через полчаса Ольга была в Бугрове.

Ольга Князева числилась в селькоровском активе Ивана Стремутки: как-то, будучи в отпуске, он помог ей подготовить статью о проблемах сельской культуры, газета напечатала, и хотя с тех пор она ни строчки более не написала, но в списках значилась, и редакция регулярно ко Дню печати слала ей поздравления. Иван же при встречах называл ее лентяйкой: какой-никакой опыт газетной работы у нее был, и словом владела, и материала кругом хоть отбавляй — не писать при таких условиях может только лентяйка. Но Ольга была Ольгой, быстро загоралась, быстро и охладевала. Сейчас ей хотелось поделиться с Иваном очередным своим увлечением — литературно-музыкальным салоном и, может быть, через него пригласить в Вязники кого-нибудь из литературных знаменитостей.

Когда Стремутка пришел к Садовскому, Ольга успела вымыть на кухне пол, поставить самовар и собрать к чаю. За столом она взяла на себя роль хозяйки.

— Оля, а ты похорошела, — заметил Иван. — Школа на тебя благотворно действует.

— Не школа, Ваня, — годики. Серьезнее становлюсь. Степенности больше.

— Смотрите, Николай Михайлович, как точны женщины в определениях. Действительно, степенность…

— Хоть от одного дождалась похвалы. Мой Князев считает меня современным «лишним человеком». Консерватизм мышления — болезнь мужчин.

— Особенно когда касается взгляда на женщин. Ты права, Оля. Меняетесь вы, надо признать, со скоростью моды.

— Ну, Стремутка, язык у тебя… Припомню.

Николай Михайлович помалкивал, пережидая, пока они наговорятся. Да и настроение у него было не из веселых. После вчерашней поездки в город ему нездоровилось, хотел сегодня полежать, а более всего, конечно, расстроился он разговором в прокуратуре, по говорить о том пока никому не говорил, старался спокойно обдумать и понять, что же такое происходит.

Ольга рассказывала о своих планах «воспитания высоких чувств у сельской молодежи».

— Ты когда последний раз был в Вязниках? Позапрошлым летом? О, тогда ты не видел, что мы сотворили! История, Ваня! Помнишь красный уголок, ну тот, старый, потом его переименовали в конференц-зал, собрания там проводили? Когда новую контору сдали, я к Князеву с ножом к горлу: отдай под салон! Он — то-сё, пятое-десятое, но… «Если женщина просит, снегопад, не спеши…» Он нанял мастеров, я эскизы нарисовала, торчала там целыми днями — словом, руководила. Зато салон получился — во! Артистов приглашали, поэты местные выступали, сейчас готовим вечер фронтовой лирики. Помог бы нам знаменитость зазвать, а? Порадей землякам, Стремутка. Короче говоря, все хорошо: молодежи нравится, в отделе культуры хвалят, только Князеву кисло. Им с прорабом по триста рублей насчитали.

— Денежный начет? За что?

— Удивительно, Ваня! Не иначе, в Вязниках устроена тайная сигнализация. Как в ювелирных магазинах: руку протянул — раз, и зазвенело. Стоит моему Князеву сделать доброе дело — тотчас сигнал, катит проверка и — медаль на грудь! Прямо смех! Сначала недоумевали, потом пугались, а теперь анекдотом стало. Нет, я не шучу — серьезно, все смеются.

Николай Михайлович сердито опустил чашку на блюдце.

— Что же тут смешного, Оля? Не понимаю, как можно смеяться при виде, извините, гадости. Не хотел говорить, но задели вы меня этим… смехом. Вчера прокурор допрашивал: какую, мол, взятку дал я директору совхоза и председателю сельсовета за то, что оформили купчую на избу… Что же вы не смеетесь, Оля?

Иван был ошеломлен.

— Как?! Вас… назвали… взяткодателем? Не понимаю. Ничего не понимаю. Вызвать и так вот прямо сказать: какую дал взятку?

— Нет, Ваня, не прямо. Слова они умеют выбирать.

— Кажется, я знаю причину, Николай Михайлович, — сказала Ольга. — Есть какое-то постановление — запретить продажу старых домов горожанам. Купить можно только на снос. Покупай и перевози в садовый кооператив, там разрешено. А в деревне нельзя. Наверно, поэтому и к вам придрались. Вообще-то чушь какая-то, Ваня. Собираемся поднимать культуру деревни, а городскую интеллигенцию не пускаем. У тебя это укладывается?

Стремутка молчал. Это ведь ему укор, он зазвал Садовского в деревню. И вообще в проблеме «выморочной деревенской избы» много непонятного и досадного. Если глядеть в корень, то все тут экономически и социально закономерно. Оно неизбежно должно было возникнуть. Уходит целое поколение солдатских вдов, доживающих свой век в одиночестве. Их обветшалые избы ни на что и никому не нужны, кроме как под дачу горожанину. А у того тяга к деревенской избе не только потому, что заимел машину и его тянет из городской сутолоки на природу, но еще и потому, что он — горожанин-то всего-навсего в первом поколении, он — сын той же солдатской вдовы, оторванной от земли временем. Он такой же, как братья Стремутки, только они — наследники родовой избы, и к ним не придираются, а у того горожанина наследства нет, и он ищет купить. Да ведь не только горожанин ищет второе жилье, но и селянин уже имеет второе — в городе. Тот же Федя Князев. Городская квартира за ним сохраняется, и в Вязниках коттедж получил. Сельский инженер Петр Стремутка женился на горожанке, та комнату свою не сдала, даже не выписалась, жили на две квартиры, пока Петра не перевели в город. Да сколько их теперь таких, и кто разберется, что тут законно, что незаконно. Избрали козлом отпущения старика художника. Потому что он бессловесный? Или потому что непривычен, чужероден, не имеет прямого отношения к производству? Он ведь не строит, не монтирует, не осушает, он — рисует, он — воспевает человека, формирует душу, а это-то как раз экономистам-прагматикам и чуждо.

— Чего молчишь, Стремутка? — допытывалась Ольга.

— Согласен, не укладывается, — нехотя ответил Иван и перевел разговор на другое: — Николай Михайлович, я ведь не видел ваши последние работы, показали бы. Василий мне говорил…

Садовский поднялся и прошел в мастерскую, Стремутка сердитым полушепотом выговаривал Ольге:

— Ну а вы-то что же? Школа, сельсовет, совхоз — вы что, безголосые? Не можете защитить старика? О воспитании высоких чувств трезвоните, а что вы сделаете без таких стариков — ничего не сделаете. Скажи Феде: хочу его видеть. Я всего на два дня