Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников

то домики, столбы с проводами на них, еще что-то смутное и неопределенное, чего невозможно было разглядеть в точности из-за дальности и мешавшего кустарника. Это была окраина большого населенного пункта — города Астаповичи.

У Старикова был с собой бинокль. Он приложил его к глазам, какое-то время водил биноклем вправо-влево, затем молча передал его Лысухину. Тот глянул в бинокль, хмыкнул, посмотрел на Старикова, поднял руку и энергично пошевелил пальцами. Это означало, что он заметил в бинокль людей. Стариков молча кивнул — он тоже их заметил. Лысухин, все так же ничего не говоря, притронулся пальцами к своему плечу. Это означало, что люди, увиденные в бинокль, с погонами. То есть — военные. То есть — фашисты или, может, полицаи. Никаких других военных сейчас в Астаповичах быть не могло. Стариков опять кивнул — он был согласен с Лысухиным. Капитан сделал еще один жест — вытянул руку вперед и пошевелил ею таким образом, будто это была не рука, а змея, ползущая меж кустов. Это означало, что Лысухин предлагает подобраться к вражеским солдатам или, может, полицаям как можно ближе. Причем по-пластунски, так, чтобы враг ничего не заметил. Стариков опять кивнул.

— Ползем! — шепотом сказал Лысухин, обращаясь к Воробью. — На пузе, не поднимая кверху ни головы, ни задницы. Как змея. Чтоб ни одна травинка не шелохнулась. Понятно тебе?

Воробей молча кивнул и взглянул на Лысухина. Лысухин заметил — взгляд у Воробья был испуганный и затравленный. Воробей явно что-то чувствовал — что-то для себя неприятное, опасное, может быть, даже погибельное. «Будто зверь…» — мимоходом подумал Лысухин, глядя на Воробья. Но конечно, ничего такого он не сказал, лишь ободряюще улыбнулся и указал рукой вперед: ползи, дескать, партизан, и ничего не опасайся.

Они проползли метров сто и разом свалились в подвернувшуюся по пути канаву, заросшую свежей весенней травой. На дне канавы зеленела вода, оставшаяся здесь от растаявшего снега, и это было неудобно, но выбирать не приходилось. Да и долго засиживаться в этой канаве Стариков и Лысухин не намеревались. То, что они должны были сделать, много времени не требовало.

— Значит, такое дело… — сам себе сказал Лысухин.

Неожиданным резким рывком он приблизился к Воробью и таким же резким рывком выдернул у него из рук автомат.

— А-а… — растерянно произнес Воробей, ничего не ожидавший такого выпада.

— Цыть! — свистящим шепотом произнес Лысухин и приставил к горлу Воробья нож.

Как нож оказался в руках Лысухина — о том, наверно, не мог бы сказать даже он сам. Лысухин действовал автоматически.

— Вякнешь хоть слово или дернешься — перережу глотку! — злобно оскалившись, прошипел он. — Я понятно сказал?

— А-а… — еще раз произнес Воробей. Он явно не понимал, что творится.

Зато все прекрасно понимали Лысухин со Стариковым. Сейчас они играли спектакль — мгновенный, предельно рискованный, спектакль без зрителей. Воробей не был в этом спектакле зрителем, он был таким же актером, как и Стариков с Лысухиным. С той лишь разницей, что смершевцы отчетливо понимали суть и конечную цель этого спектакля, Воробей же не понимал абсолютно ничего.

— Что такое? — шепотом спросил Стариков.

— Ползи сюда, поможешь! — сквозь зубы проговорил Лысухин.

Стариков, стараясь не потревожить застоявшуюся на дне канавы воду, пополз к Лысухину и Воробью. И когда он приблизился почти вплотную, Лысухин нанес неожиданный резкий удар по голове Старикова. Стариков охнул и обмяк.

Конечно же, это был не удар, а лишь видимость удара, имитация, хорошо разыгранная часть спектакля. Точнее сказать, часть плана, который Лысухин и Стариков претворяли сейчас в жизнь. Но Воробей ни о чем таком даже не подозревал, поэтому он принял этот удар за чистую монету и отчаянно испугался. Кто эти двое, что они задумали, для чего один из них отобрал у него, Воробья, автомат и приставил нож к его горлу?

— Вот, — продолжая скалиться, проговорил Лысухин, глядя на Воробья, и вынул из кармана обрезок веревки. — Пока он не очухался, свяжи ему руки, да покрепче. Умеешь?

— Да-да… — пролепетал Воробей.

— Тогда — приступай! — Лысухин провел ножом перед глазами Воробья. — Да гляди у меня!..

Воробей ползком придвинулся к неподвижно лежавшему Старикову и принялся связывать ему руки.

— Готово! — испуганным шепотом произнес он. — Уже…

— Ползи сюда! — приказал Лысухин. — И — разгружайся!

— Что? — не понял Воробей.

— Выкладывай из карманов все, что у тебя есть! Патроны, гранаты! Больше они тебе не понадобятся!

— Э… — только и произнес Воробей.

На это Лысухин не сказал ничего, лишь злобно цыкнул и поднес нож к самому горлу Воробья. И еще — глянул ему в глаза. Сейчас у Лысухина был страшный взгляд. Это был взгляд хищного зверя, готового на любой, самый ужасный и решительный поступок. Это был взгляд убийцы. Капитан Смерша Евдоким Лысухин был хорошим актером.

Воробей, опасливо втянув голову в плечи, принялся шарить по своим карманам. Он вытащил из них и сложил в кучку запасной магазин с патронами, немецкую гранату и два сухаря, завернутые в тряпицу. Больше у него в карманах ничего не было.

— Так! — жестко произнес Лысухин. — А теперь будешь отвечать на мои вопросы! Но только — чистую правду. А вздумаешь врать…

Лысухин не договорил и с необычайной ловкостью повертел ножом у лица Воробья. Нож описал круг в воздухе, и его лезвие замерло буквально в десятой доли миллиметра от горла Воробья.

— Думаю, ты понял! — Оскал на лице Лысухина стал еще шире и страшнее.

— Да-да… — пролепетал Воробей.

— Тогда отвечай, кто ты есть на самом деле! — потребовал Лысухин.

— Так это… партизан, — не слишком уверенно произнес Воробей.

— И больше — никто? Я спросил — больше никто?

— Так это… как же… никто… я не понимаю…

И едва только Воробей произнес эти слова, как ощутил на своем горле тонкое лезвие ножа. Лысухин чуть повел рукой — и горло Воробья прочертила тонкая борозда, из которой тотчас же заструилась горячая кровь…

Воробей инстинктивно хотел отпрянуть, но Лысухин не позволил ему это сделать. Второй рукой он взял Воробья за затылок. Рука у Лысухина была как железная, освободиться от такой руки было