Эксодус (Книга 3, 4 и 5) - Леон Урис

Приезжали из пограничного кибуца Кфар-Гилади, расположенного на самой границе с Ливаном; из Айелет Га-шахар и из Эйн-Ора. Приезжали из кибуца Дан на сирийской границе, и из кибуца Манара, расположенного на самой вершине.

Доктор Либерман был разочарован тем, что из Абу-Йеши прибыла делегация, не составлявшая по численности и половины против прошлых лет, и что Taxa не приехал вовсе. Он сказал об этом Харриэт Зальцман и Китти. Причины были ясны всем; это были весьма досадные причины.

Китти старалась встречать каждую машину. Она надеялась, что Ари Бен Канаан приедет тоже, и ей так и не удалось скрыть своего разочарования, когда он так и не приехал. Иордана, с язвительной ухмылкой на лице, внимательно следила за Китти.

Из Форт-Эстер пришло несколько английских солдат. Они принадлежали к "друзьям", которые всегда предупреждали селение, когда ожидалась облава.

Целый день не прекращалось веселье. Шли спортивные соревнования, гости знакомились с разукрашенными классными комнатами и учебными мастерскими; на лужайке в центре селения танцевали Хору, а столы, расставленные под открытым небом, прямо ломились от угощений.

Когда стало темнеть, все направились в летний театр, сцена которого была встроена в выемку на одном из склонов. Вокруг театра росли хвойные деревья. Вскоре театр был забит до отказа, и сотни гостей расположились на лужайке вокруг. Внезапно на соснах всюду вспыхнули гирлянды разноцветных лампочек.

Оркестр Ган-Дафны исполнил "Гатикву" - "Надежду", - затем доктор Либерман произнес короткую приветственную речь и открыл праздничный парад. Он вернулся на свое место, где рядом сидели Китти, Сатерлэнд и Харриэт Зальцман.

Возглавила парад Карен. У Китти сжалось сердце, когда она увидела девушку верхом на белом коне, с огромным знаменем в руках, где на белом фоне красовался синий Маген-Давид. На ней были синие брюки, вышитая крестьянская блузка, на ногах - сандалии. Волосы были заплетены косичками, спускавшимися на ее маленькую девичью грудь.

Китти вцепилась в подлокотники кресла. Карен выглядела как олицетворение еврейского духа!

Неужели я ее теряю? Неужели теряю? Знамя развевалось на ветру, лошадь на мгновение закапризничала, но Карен живо справилась с ней.

Она ушла от меня, как ушла и от Ханзенов, - подумала Китти.

Харриэт Зальцман посмотрела на Китти, и та опустила глаза.

Карен отъехала в тень, а за ней на освещенный прожекторами пятачок потянулись пятеро тракторов Ган-Дафны, начищенных до блеска. Каждый трактор тащил за собой прицеп, нагруженный фруктами, овощами и снопами, взращенными на полях селения.

За тракторами пошли джипы, грузовики и пикапы, утопающие в цветах. Продефилировали грузовики, набитые детьми в крестьянской одежде с вилами, граблями, серпами и прочими крестьянскими орудиями в руках.

Затем наступила очередь скота. Во главе шли коровы, нарядно разукрашенные лентами и цветами, лоснящиеся лошади с заплетенными гривами и хвостами. За ними последовали овцы и козы, а под конец дети весело провели и пронесли своих собак, кошек, обезьянку, морских свинок и детские личики прямо светились любовью.

Затем другие дети пронесли одежду, пошитую из полотна, которое они сами соткали из льна, собственноручно ими взращенного; они носили газеты, которые они сами выпускали; плакаты, корзины, керамику и прочие художественные изделия, изготовленные собственными руками. Завершили парад спортивные команды.

Когда парад подошел к концу, публика наградила участников бурными аплодисментами.

К доктору Либерману подошла его секретарша и что-то шепнула ему на ухо.

_ Извините, пожалуйста, - сказал он, - но меня срочно вызывают к телефону.

- Только не задерживайся, - бросила ему вдогонку Харриэт Зальцман.

Свет внезапно потух, и летний театр погрузился на мгновение в темноту. Тут же прожекторы осветили сцену. Поднялся занавес, а барабан и флейта из тростника исполнили какую-то древнюю мелодию. Дети начали разыгрывать в лицах историю Руфи. Спектакль был задуман как пантомима на фоне грустной мелодии, исполняемой двумя инструментами.

Костюмы маленьких артистов были подлинными. Их танцы в точности повторяли медленные и томные телодвижения времен Руфи и Ноэми. Затем на сцене появились танцоры, которые исполнили дикие и старинные пляски, вроде тех, которые Китти пришлось видеть на горе Табор.

Как сильно волнует этих детей воскрешение давно минувших событий их прошлого, - подумала Китти. С каким воодушевлением стремятся они восстановить славу Израиля!

И вот на сцену вышла Карен, и в публике воцарилось глубокое молчание. Карен исполняла роль Руфи. Ее телодвижения рассказывали простую и прекрасную историю девушки-моавитянки и ее свекрови-еврейки на их пути в Бейт-Лехем - Дом Хлеба.

Историю про любовь и про единого Бога, которая ежегодно рассказывалась в праздник Шавуот с незапамятных времен Маккавеев.

Руфь была чужая в еврейской стране. Но от Руфи вел свое происхождение царь Давид.

Китти не отрывала глаз от Карен, когда Карен-Руфь сказала Ноэми, что она последует за ней в страну евреев.

"Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом и твой Бог моим Богом".

Китти пала духом, как никогда раньше. Разве могла она разубедить Карен? Она, Китти Фрэмонт, была чужая. Она всегда останется чужой. Иностранкой среди евреев Она не могла сказать так, как сказала Руфь: "Народ твой будет моим народом". Значило ли это, что она потеряет Карен?

Секретарша доктора Либермана дотронулась до плеча Китти.

- Доктор Либерман просит вас сейчас же в свой кабинет, - шепнула она.

Китти извинилась и незаметно ушла. Она поднималась по тропе, затем обернулась и еще раз посмотрела сверху на театр, где дети исполняли как раз танец жнецов, а Карен прикорнула у ног "Вооза". Она повернулась и направилась в селение.

Было темно, и ей приходилось ступать осторожно, чтобы не споткнуться об пенек. Китти зажгла фонарик. Она пересекла центральную лужайку и прошла мимо статуи Дафны. Сзади продолжали звучать барабан и плачущая флейта. Освещая себе путь фонариком, Китти торопливо направилась к зданию администрации.

Она открыла дверь, ведущую в кабинет доктора Либермана.

- Боже мой! - воскликнула она, напуганная его видом. - Что произошло? У вас такой вид, словно...

Нашли отца Карен, - прошептал он.

Глава 8

На следующее утро Брус Сатерлэнд повез Китти и Карен в Тель-Авив. Китти воспользовалась предлогом, что ей нужно сделать несколько срочных покупок; заодно она покажет девушке город. Они приехали незадолго до обеда и поселились в гостинице Гат Римон, расположенной на улице Гаяркон прямо на набережной. После обеда Сатерлэнд распрощался с ними и ушел. В полдень магазины закрыты, так что Китти и Карен побродили немного по песчаному пляжу тут же у гостиницы, а заодно искупались.

В три часа Китти вызвала такси. Они поехали в Яффу, где, как сказал ей один из сотрудников, можно купить по дешевке прекрасные арабские и персидские изделия из бронзы и меди. Китти хотела купить кое-что для своего коттеджа. Такси завез их в узкую, людную улицу, расположенную в самом центре "блошиного базара" Яффы. Ряд лавок поместился прямо в бойницах древней крепостной стены времен крестоносцев. Они остановились у одной из дыр, у входа в которую сидел грузный мужчина в красной феске, опущенной на глаза, и дремал. Китти и Карен принялись рассматривать лавку. Это было крошечное помещение размером меньше двух метров на два, сплошь увешанное утварью, урнами, подносами, подсвечниками, тазами и чем угодно. Пол не подметали уже по меньшей мере десять лет.

Толстый араб почувствовал, что явились покупатели, и тут же проснулся. Галантным жестом он пригласил дам в лавку. Он сбросил с двух ящиков какой-то медный товар, предложил женщинам сесть, а сам выбежал и послал старшего сына за кофе для почетных гостей.

Вскоре кофе был подан. Китти и Карен вежливо отпили глоточек и обменялись любезными улыбками с хозяином. Сын, олицетворение тупости, остановился у порога и глазел. У входа собрались человек шесть любопытных и тоже глазели. Попытки вступить в беседу оказались тщетными. Язык пытались заменить восклицаниями, жестами, телодвижениями, хотя Карен свободно говорила по-датски, по-французски, по-немецки, по-английски и на иврите, а Китти кроме английского, знала еще испанский и немного разговаривала по-гречески. Зато араб ничего не знал, кроме своего арабского. Он снова услал своего сына на этот раз за переводчиком блошиного базара, и через несколько минут тот действительно явился. Язык переводчика только отдаленно напоминал английский, но он не жалел усилий, и торг начался.

Китти и Карен покрутились по лавке, сдувая пыль с инкрустированных изделий, покрытых вековым слоем грязи, лучше всего другого свидетельствующим о их подлинности. Порывшись с типично женской основательностью минут сорок в лавке, Китти и Карен успели осмотреть и ощупать все, что там было. Они отобрали пару ваз, три изящных арабских кофейника с удлиненным горлом, и огромный персидский поднос, сплошь покрытый ручной гравировкой, изображающей, по-видимому, какую-то длинную легенду. Китти спросила о цене, но поставила условие, чтобы все это было должным образом очищено, начищено и доставлено в гостиницу. Кучка зевак у входа подошла еще ближе, а хозяин и переводчик оживленно заговорили между собой.