Алька. Технилище - Алек Владимирович Рейн

– Слушай, это невозможно, Милу позови.

– Она с Мишей у мамы своей, у Лидии Ивановны, иди туда.

– Ты ж боялась, что я сына заражу. Так ты за кого беспокоишься? Мам, мне что, на лестнице ночевать? Что ты творишь-то?

– Ты езжай на Казанский вокзал, там есть санпропускник, пусть они тебя обработают, потом анализы сдашь, чтобы знать, есть ли в тебе холерный вибрион.

– Мам, меня уже обработали везде, где только можно, мне что, милицию вызывать, чтобы домой к себе попасть?

После двухминутной паузы щёлкнул замок входной двери, войдя в квартиру, я услышал из-за двери её комнаты:

– Я тебе в ванной полотенце повесила, помойся тщательно, на кухне на плите сосиски варятся, гречневая каша ещё тёплая.

Отмывшись, первым делом позвонил тёще, трубку взяли не сразу, после нескольких гудков услышал усталый и бесконечно любимый голос:

– Алё.

Я почувствовал, как меня заполняет тихая радость ощущения – дома.

– Мил, привет, я дома, сейчас за вами зайду.

– Да поздно уже.

Я слышал, что она пытается говорить сдержанным тоном, но в интонации второй фразы, произнесённой вслед за сухим равнодушным отчуждённым приветствием, слышалось столько тепла, доброты и желания видеть меня, быть рядом.

– Не выдумывай, начало девятого, через десять минут буду.

Через полчаса мы шли втроём домой, я нёс сына и что-то говорил ему, Мишка не спал, разглядывал меня с явным удивлением, забыл, видно, папку.

Странно, казалось бы, что после такой дурацкой поездки, в которой всё шло наперекосяк, не отдохнёшь, а запросишься на больничный, но, проснувшись утром, я чувствовал себя абсолютно отдохнувшим, голова была свежа, ощущал в себе прилив энергии.

С понедельника вышел на работу, через пару недель началась учёба. В середине сентября начальник отдела собрал всю молодёжь и сообщил пренеприятнейшее известие:

– Ребята, от нас один человек должен на месяц ехать в колхоз. Может быть, кто-то изъявит желание отдохнуть на природе?

Желающих не нашлось, и Евгений Моисеевич начал по порядку опрашивать каждого из присутствующих, почему он не хочет весело и с пользой для здоровья провести время на воздухе. Всего нас было человек двенадцать, преимущественно парни, все, за исключением двух подружек – Сони и Инны, были студентами-вечерниками. Офисных крутящихся стульев тогда и в помине не было, а Евгений Моисеевич был мужик грузный, разговаривая, он всегда поворачивался вместе со стулом, чтобы глядеть прямо в глаза собеседнику, повернувшись, он с теплотой в голосе спрашивал:

– Ну а ты почему не хочешь скататься, отдохнуть на природе?

Ответы наши были как под копирку: «да я бы всей душой, но я же на вечернем, боюсь, отстану». Евгений Моисеевич, надо сказать, к студентам-вечерникам относился хорошо, всегда входил в положение. С другой стороны, и закон был на нашей стороне – нельзя. Таким образом, перебрав практически всех, Невский дошёл до наших подружек.

– Ну что, Сонь, придётся тебе.

Соня наша, девушка лет двадцати трёх, весёлого нрава, при этом страдающая каким-то неисчислимым количеством болезней, о которых она постоянно рассказывала всем и везде, услышав такое ужасное для её слабого здоровья предложение, тут же высыпала на голову несчастному Моисеичу кучу своих диагнозов. Начальник повернулся к Инне, ничего не говоря, развёл руками, все своим видом говоря: «Ах, попалась, птичка, стой!» Инна вспылила:

– Почему опять я, каждый год езжу, да что я, проклятая?!

Тут она была права, ребята мне рассказывали, что её отправляли в колхоз из года в год. Евгений Моисеевич так мягко, как он только мог:

– Инночка, ну, ты же знаешь, ребята все учатся. Если бы даже хотел кого-нибудь отправить – не могу. Закон.

– А Сонька?

– Ну, ты же заешь, какая Сонечка больная.

А надо сказать, что как раз этим утром Соня похвасталась ей, что вчера она познакомилась с горячим кавказским парнем. Они погуляли, сходили в кино, посидели в кафе, а потом он увлёк её на стройку, где она отдалась ему на куче щебёнки, поскольку это было единственное сухое место. Кавказец поступил как настоящий рыцарь, подстелив свой итальянский плащ болонью, но, увы, плащ болонья не пружинный диван, и спина, и зад Сонечки покрылись изрядным количеством синячков, которые она всё пыталась предъявить подруге в качестве доказательства исключительно весело проведённого вечера. Вспомнив эту пикантную историю нашей тяжело больной Сонечки, Инна выпалила:

– Как на щебёнке еб…ся – здоровье есть, а как в колхоз ехать, так нет?

Наш безудержный, оглушительный, неудержимый хохот был таков, что весь отдел в полном составе сбежался понять его причину, не обошлось без потерь: одна девчушка умчалась в панике – смеялась так, что чутка приписалась, и Женька свалился со стула.

Начальник, вскочив со стула, начал плавно махать сверху вниз двумя руками, пытаясь нас успокоить, и заявил:

– Всё, расходимся, расходимся. Решим в рабочем порядке.

Решили. Поехала Инна, но уезжала в хорошем настроении, наверно, Моисеич нашёл возможность деньжонок подкинуть.

***

Как-то ночью меня разбудила мама, постучалась к нам в комнату, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь и сказала испуганным голосом:

– Алек, ты слышишь? Кто-то пилит.

Я спросонья никак не мог понять, что она от меня хочет.

– Мам! Кто пилит, о чём ты?

– Да ты прислушайся.

Я прислушался – действительно кто-то что-то пилил.

– Мам, ну не нашу же дверь пилят, пусть себе пилят, давай спать.

Мама ушла к себе в комнату, я заснул. Выходя утром из квартиры, понял, кто пилил – в соседской двери на уровне головы было выпилено небольшое квадратное окошко. Выпилено было весьма аккуратно, и выпиленная часть была вставлена в окошко.

В этой квартире жили соседка – девица лет двадцати пяти и мой ровесник Славка, мы с ним учились в одной школе в параллельных классах, с матерью. Ну, соседка вряд ли стала бы что-то пилить, вдобавок ночью, а Славка мог. Он последние годы пил в чёрную. Я вообще-то решил, что он окошко выпилил, чтобы использовать выпиленное отверстие в качестве дверного глазка – почему нет? Даже оригинально, но почему ночью? Я ошибался.

Вечером, придя из института, узнал, что Славку забрали в дурку по причине белой горячки, а окошко он выпилил для того, чтобы выкидывать из квартиры каких-то мелких существ, допекающих его, судя по всему, чертей, очень уж вёрткие были. Он их веником выметет за дверь, только соберётся дверь закрыть – а они опять в квартире. Решил выпилить окошко – ловить и выбрасывать их по одному, чем и занимался всю ночь.

Он чудил уже давно. У него собирались весёлые компании, гуляли сутками напролёт, нас выручало только качество домов