Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев

завернул мальчишку и рванулся к выходу. Вторая встреча с пламенем досталась ему дорого: загорелись волосы, одежда, все тело свела нестерпимая боль. Прижимая к груди живой сверток, пряча в него лицо, Федя вышел, пошатываясь, в сени. Его подхватили бережные руки.　

Когда вынесли обоих на крыльцо, страшно закричала Поля, охнули женщины:　

— Доктора!　

К обгоревшему Феде протолкалась девушка-фельдшер. Усадив парнишку под деревом, она поливала розовой водицей обожженную кожу, уговаривала:　

— Потерпи, миленький. Сейчас скорая помощь придет. Выходим тебя, потерпи.　

На месте дома пожарники оставили пахнувшие гарью развалины. Увезли в больницу Федю. С ним поехало трое комсомольцев. Предупрежденные фельдшером, парни были готовы отдать свою кровь, чтобы помочь товарищу.　

Полю с Мишуткой и Васей временно поместили в игровой комнатке детского сада. Правление выдало деньги на одежду, соседи нанесли домашнюю утварь. Неподалеку от школы строители принялись сооружать для погорельцев новый дом.　

Может быть, и не вспомнил бы я о пожаре, если бы не встреча с Федосьей Карповной.　

Через день после того, как в селе случилась беда, пришла она в церковь. Зажав в потной руке трешку, поклонилась в пояс:　

— Не откажи, батюшка, молебен отслужить…　

— По какой нужде?　

— Во спасение от огня.　

Всячески приумножая свои страхи, она рассказала, что, сидя на узлах, молилась непрестанно Николаю-угоднику. В тот час дала обет: будет спасен от огня ее дом — отслужит молебен угоднику на три рубля.　

Я исполнил ее просьбу. Когда читал молитву, заметил: женщина внимательно следила за каждой строкой, высчитывала, ровно ли на три рубля начитаю я евангелие.　

Сделав дело, Федосья Карповна ушла удовлетворенная, а я подумал:　

О Николае-угоднике эта торговка судит, как о первом взяточнике? Даже в молитве она заключила с ним торгашеский договор: ты мне сохранишь дом от огня, я тебе отслужу молебен.　

А если бы дом сгорел, пошла бы она служить молебен? Вряд ли! Она пошла бы не в церковь, а в госстрах, чтобы получить причитающееся возмещение убытков от пожара. А если бы дом сгорел наполовину? И тогда она не стала бы тратить деньги на молебен. Разве что на полмолебна раскошелилась бы. Но такой заказ в церкви не принимается — сокращенного текста молитв еще нет.　

Да разве одна Федосья Карповна ведет подобные расчеты с богом? Сколько раз я наблюдал, как верующие заказывают молебен о здравии заболевшей коровы. Отслужив молебен, возвращались домой успокоенные. В этом случае священник мало чем отличался от стекольщика, который, вставив стекло и получив деньги, оставлял хозяйку успокоенной по поводу того, что не будет больше ветер дуть в разбитое окно. Стекольщик, однако, вносил успокоение реально вставленным стеклам. Но после молебна, над которым старался батюшка, корова могла и околеть.　

Только ли мы, священнослужители, повинны в том, что воспитываем у верующих торгашество. Разве не само священное писание построено на этом. Что представляет собою, например, книга Левит, одна из частей Ветхого завета, именуемого библией. Это — сборник различных законов человеческого общества, составленных на основе складывавшихся в ту пору меновых товарных отношений. Не об этом ли говорят такие стихи библии:　

«И сказал господь Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым и скажи им: если кто дает обет посвятить душу господу по оценке твоей,　

то оценка твоя мужчине от 20 до 60 лет должна быть 50 сиклей серебряных.　

Если же это женщина, то оценка твоя должна быть 30 сиклей.　

От 5 до 20 лет оценка твоя должна быть 20 сиклей, а женщине — 10 сиклей…»　

Запись эта — дань язычеству, в пору которого делались жертвы богам, в том числе и человеческие жертвы. С развитием меновых отношений и рабовладельчества кровавую жертву богу священники стали заменять выкупом. Отсюда и пошло представление верующих, что у бога можно вымолить, то есть выкупить (ибо молитва стоит денег) жертву, необходимую и для себя (например, выздоровление коровы, спасение от пожара).　

Говорят, что в евангелие нет ничего, что указывало бы на то, что и Христос, как и всякий бог, требует себе жертв, подношений, выкупа за всякие милости. Ведь спаситель должен быть, учит церковь, бескорыстно добр и всеблаг. Но так ли это? Нет, не так. В деяниях апостолов, например, говорится, что «…Павел, взяв трех мужей и, очистившись с ними, в следующий день вошел в храм и объявил окончание дней очищения, когда должно быть принесено за каждого из них приношение».　

Приношение? Кому?　

Какая участь ждала тех, кто не даст приношения? Кого не устрашит сказка об Анании и его жене Сапфире, которые не дали апостолам положенного приношения.　

Анания упал бездыханен, сообщает апостол, и великий страх объял всех слышавших сие.　

Та же участь постигла скупую Сапфиру, жену Анания. Она попыталась утаить от церкви деньги, предназначенные в жертву богу.　

«И великий страх объял всю церковь и всех слышавших сие», снова повторяет евангелие, предупреждая всех, кто задумает повторить кощунственный поступок пораженных богом супругов.　

Правда, в деяниях говорится, что из тех денег, что собирались в церкви апостолами, каждому давалось на его нужду. Но кто же не знает, что главные средства тратились на нужды церкви и ее служителей, и лишь крохи использовались жрецами выдуманного бога, как приманка для верующих.　

Ольга Ивановна застала меня за приготовлением обеда. Укоризненно покачав головой, она сказала:　

— Все-то вы самовольничаете. Не к лицу вам, батюшка, заниматься стряпаньем. Пришлю я вам монахиню для услуг.　

— Хорошо, пусть приходит, — я устал от домашних хлопот…　

Когда Ольга Ивановна ушла, я сообщил о ее предложении Андрюше. Он жалостливо посмотрел на меня и ничего не сказал. Я подумал, что ему грустно будет расставаться со своими обязанностями — он привык помогать мне во всем.　

В тот день я настойчиво искал, чем бы заняться. Долго ходил из угла в угол, досадуя не столько на прихожан, что не шли со своими требами, сколько на себя, что привык постоянно кого-то ждать и в ожидании бездельничать.　

За окном светило яркое солнце. В комнате сонно жужжали мухи. Я с детства не любил мух. Они раздражали уже тем, что отвлекали от раздумий, мешали сосредоточиться. Я ненавидел их за назойливость.　

Гораздо с большим уважением относился я к паукам. Они казались мне трудолюбивыми, разумными существами, не лишенными своеобразного таланта: паутина, свитая ими, всегда поражала меня ажурностью, красотою построения ячей. Паутина привлекла мое внимание еще и тем, что была отличной ловушкой для мух.　

Правда, в глухие и темные углы, которые, как правило, выбирали пауки, мухи залетали редко: они любили кружиться в полосах яркого света.