Бисмарк - Николай Анатольевич Власов

В Потсдам — королевскую резиденцию, находящуюся в паре часов езды от мятежного Берлина, — Бисмарк прибыл 21 марта. Здесь он в первую очередь встретился с военными, в числе которых был его давний знакомый майор Альбрехт фон Роон. Бисмарк призвал офицеров активно вмешаться в происходящее в столице — первой его идеей было, согласно воспоминаниям современника, «отправить эскадрон гусар по деревням во все стороны от Берлина, чтобы призвать крестьян защитить короля от городских»[118]. Надежда на единение земледельцев и короны не покидала его. Военные заявили в ответ, что могут и сами справиться с восстанием, но не хотят действовать без приказа.

Тем не менее губернатору и коменданту Берлина генерал-лейтенанту Карлу фон Приттвицу[119] помещик-энтузиаст пришелся как нельзя кстати: с его помощью можно было выполнить некоторые щекотливые миссии, оставаясь при этом в тени. Приттвиц отнюдь не возражал против применения силы к восставшим горожанам, однако ему требовалось, чтобы кто-нибудь из королевского семейства взял на себя ответственность. Бисмарк по его просьбе встретился с одним из младших братьев короля, принцем Карлом[120], находившимся в Потсдаме. Принц, однако, предпочел занять выжидательную позицию.

Затем Бисмарк отправился в Берлин, но эта поездка тоже не принесла результата. Дворец монарха охраняли патрули Гражданской гвардии, сформированной восставшими. Они попросту не пропустили молодого помещика внутрь. Не сумев встретиться с королем, Бисмарк 23 марта добился аудиенции у принцессы Аугусты — жены принца Вильгельма Прусского, младшего брата монарха. Вильгельм, пользовавшийся репутацией ярого реакционера, выступал за подавление восстания самыми жесткими методами, за что получил от народа прозвище «картечный принц» и был вынужден бежать в Англию. Аугуста, отличавшаяся от супруга весьма либеральными взглядами, осталась с детьми в Пруссии — возможно, рассчитывая на отречение Фридриха Вильгельма IV, что автоматически сделало бы ее регентшей при малолетнем сыне. По крайней мере именно такой точки зрения придерживался впоследствии Бисмарк, только в ходе аудиенции осознавший, что обратился совершенно не по адресу.

Существуют две совершенно разные версии состоявшегося 23 марта разговора. Сам Бисмарк позже заявлял, что хотел получить от Аугусты сведения о месте пребывания ее супруга, чтобы привлечь последнего к подавлению восстания в Берлине. «Она приняла меня в комнате для прислуги, сидя на сосновом стуле, отказалась отвечать на мои вопросы и эмоционально заявила, что ее долг — оберегать права сына»[121]. Принцесса же утверждала, что Бисмарк пытался побудить ее объявить короля недееспособным, сместить его и возглавить подавление мятежа. Судя по всему, ни одна из двух версий не соответствует действительности в полной мере. В любом случае можно с уверенностью предположить, что Бисмарк требовал от принцессы содействия в деле подавления революции, она же наотрез отказалась, считая своего собеседника опасным реакционером, который ввергнет королевскую семью в еще большие бедствия. В итоге неудачных переговоров Бисмарк и Аугуста стали смертельными врагами и оставались ими до конца своих дней. Впоследствии они попортили друг другу немало крови.

Конец усилиям Бисмарка положил сам король, который 25 марта прибыл в Потсдам и заявил под недовольное ворчание офицеров, что никогда не чувствовал себя более свободным, чем под защитой берлинцев. Если до этого у Бисмарка еще оставались какие-то иллюзии по поводу того, что монарх находится в плену у восставших, откуда его необходимо вызволить, то теперь они рассеялись. Разочарованный контрреволюционер убедился: король слишком мягок и слабоволен, для того чтобы дать отпор бунтовщикам. Ему не оставалось ничего иного, кроме как вернуться в Шёнхаузен. Однако Бисмарк вовсе не собирался складывать оружие: если потребуется, он будет защищать существующую систему даже вопреки воле конкретного монарха. Тем не менее у него присутствовало и определенное чувство растерянности; изменения оказались слишком стремительными и масштабными.

В начале апреля в Берлине вновь собрался Соединенный ландтаг. Единственной его задачей стало закрепить уступки, сделанные королем в марте, и принять решение о созыве прусского Национального собрания. Несмотря на то, что ландтагу был отмерен весьма короткий век, Бисмарк успел произнести речь, в которой подчеркнул неизменность своих убеждений, но в то же время заявил: «Я прощаюсь с прошлым как с покойным, которого искренне любил; в печали, но без надежды вновь пробудить его после того, как сам король бросил горсть земли на его гроб». Завершалось выступление почти примирительно: «Если действительно получится на новом пути, на который мы сейчас вступили, достичь единства германского отечества, прийти к более счастливому или даже просто законодательно упорядоченному состоянию, тогда наступит момент, когда я выскажу свою благодарность создателю нового порядка; однако сейчас это невозможно»[122].

Эти слова довольно резко диссонировали со сложившимся образом «несгибаемого реакционера». Политические противники Бисмарка увидели в них растерянность и готовность примкнуть к победителю. В свою очередь, покровители молодого политика остались весьма недовольны его «дезертирством». Сам он впоследствии пытался оправдаться, заявляя, что не чувствовал за собой права критиковать действия монарха, санкционировавшего перемены. По всей видимости, Бисмарк старался нащупать почву в новых условиях, понять, что и как еще реально спасти среди революционных потрясений. В неопубликованной статье, написанной спустя несколько недель — ее текст Бисмарк включил в свои мемуары, — он выражался еще более определенно: «Помещики, как и все разумные люди, говорят себе, что бессмысленно и невозможно пытаться остановить поток времени или заставить его повернуть вспять»[123]. Впоследствии это станет одним из основополагающих принципов его деятельности. Но лидеры прусских консерваторов к восприятию таких мыслей были пока не готовы.

Спустя несколько месяцев Бисмарку даже пришлось написать Эрнсту Людвигу фон Герлаху покаянное письмо, в котором автор заявлял, что «никогда не делал самому себе столько упреков, как по поводу моих тогдашних упущений»[124]. Однако доверие менторов возвращалось к нему лишь постепенно. Урок, вынесенный молодым политиком из этой истории, был ясен: не следует прогибаться под изменчивый мир, нужно четко стоять на своей позиции, чтобы не сесть в итоге мимо всех стульев, как говорят в таких случаях немцы.

На выборах в прусское Национальное собрание, заседания которого начались 22 мая 1848 года, шансов у Бисмарка не было, поэтому он даже не стал выставлять свою кандидатуру. Он вернулся в Шёнхаузен, где много времени проводил сидя на диване, куря сигары и мрачно размышляя о происходящем в стране. Его волосы к тому моменту уже начали редеть, а талия терять стройность. Еще весьма молодой мужчина в эти месяцы, по свидетельству очевидцев, любил надевать костюмы покойного отца, подходившие ему по размеру — не столько из экономии, сколько из протеста против всего