Флоренция и Генуя - Елена Грицак

Женственный «Юный Давид» Верроккьо

…и мужественный «Давид» Микеланджело

Если быть точнее, ваятеля привлек не сюжет, а материал – огромная глыба белого мрамора, испорченная резцом неумелого мастера и лежавшая у собора безо всякой пользы. Молодой, но известный благодаря покровительству Медичи, Микеланджело преобразил ненужный обломок в изумительное произведение искусства. В отличие от маленького (высотой 1,25 м) изящного «Давида» Верроккьо, его 4-метровое творение изумляло монументальной мощью. Он представил библейского героя в момент высшего напряжения сил, создав образец героической, возвышенной, одухотворенной красоты, которая ни до, ни после того не встречалась в мировом искусстве. Микеланджело закончил своего «Давида» осенью 1504 года, когда Лоренцо не было в живых, а его семье пришлось испытать народный гнев и уступить власть республиканскому правительству. Тогда же, в пору недолгого возрождения коммуны, великое творение обосновалось вблизи палаццо Веккио. Ныне оригинал «Давида» Верроккьо находится в Национальном музее Барджелло, а «Давид» Микеланджело в 1873 году переместился с площади Синьории в галерею флорентийской Академии художеств. Место подлинника заняла копия, изваянная столь умело, что некоторые признают ее самостоятельную ценность.

Улица Микеланджело во Флоренции

Как и дед, Лоренцо Великолепный всю жизнь оставался частным лицом: выполнял ответственные дипломатические миссии, участвовал в государственных делах, а затем правил Флоренцией без официальных должностей. Решив не менять республиканский строй государства, он удерживал свое высокое положение разными способами, от личных связей в городе и Европе до устранения политических противников во время выборов. Его власть покоилась на популярности, которую Медичи по традиции обретали с помощью денег. Лоренцо, по примеру предков, без счета тратился на произведения искусства, устраивал блестящие праздники.

«Его заботой в мирные годы одни торжества сменялись другими, и на них происходили воинские состязания, то представления, на которых изображались какие-либо героические дела древности или триумфы римских полководцев. Целью же Лоренцо Медичи было изобилие, единство народа и почет нобилям» (Никколо Макиавелли, «История Флоренции»). Беззаботная жизнь требовала немалых трат, но правитель, имевший незаурядный дипломатический талант, к сожалению, коммерцией занимался без успеха. Покрывая расходы, в том числе на празднества и увеселения, он использовал самые непопулярные, а порой и откровенно преступные меры: учреждал новые налоги, проводил принудительные займы, прибегал к порче монеты. Распоряжаясь государственной казной, он без счета тратил личные деньги, построив на семейные средства целый монастырь, возводя новые и ремонтируя старые храмы.

В правление Лоренцо обрела современный облик церковь Святого Предзнаменования (итал. Santissima Annunziata). Ранее существовавшая на ее месте молельня ордена сервитов была построена за пределами второй крепостной стены еще в середине XIII века. Через два столетия Сантиссима-Аннунциата, оказавшись уже в самом городе, на одноименной площади, потребовала перестройки, которой по просьбе правителя в 1444–1481 годах занимались такие известные зодчие, как Альберти, Микелоццо, Паньо Портинари и Антонио Манетти. После реконструкции портик храмового фасада украсили коринфские колонны, классические черты приобрел интерьер, где появился роскошный потолок с кессонами работы мастера Вольтеррапо. Эффектная дверь слева от трансепта открыла путь к монастырю Усопших со стенами, украшенными фресками Почетти, а внушительного вида центральный портал – к монастырю Обетов. Эта небольшая, ранее ничем не примечательная обитель после переделки стала привлекать взгляд театральным декором, особенно люнетами, которые художники Понтормо, Россо Фьорентино и Андреа дель Сарто заполнили фресками в самом начале XIV века, уже после смерти Лоренцо Великолепного.

Джузеппе Зоччи. Площадь и церковь Сантиссима-Аннунциата, XVIII век

От Святых ворот

Когда-то кладбище с необычным названием для них «От Святых ворот», расположенное на холме позади храма Сан-Миньято, было единственным местом, где жители Флоренции могли обрести вечный покой. Неравные в жизни, члены Флорентийской коммуны не походили друг на друга и в смерти, хотя одно сходство все же имелось: нобили и пополаны умирали одинаково часто. У средневекового человека мысль о вечности возникала так же часто, как дума о хлебе насущном, и неудивительно, если учитывать, что средняя продолжительность жизни тогда, даже в цивилизованной Италии, составляла около 30 лет. Каждая мать хоронила хотя бы одного ребенка и всякий раз перед родами готовилась к смерти сама. Войны, восстания, эпидемии периодически навещали Флоренцию, унося в мир иной бесчисленные жертвы. О вечности напоминали обугленные трупы еретиков и корчившиеся на виселицах злодеи, которых сжигали и душили прилюдно посреди площади Синьории. В городе, взрастившем самых великих поэтов и художников, никто не был застрахован от камня, летящего в голову с баррикад, от смертельного удара палкой или от кинжала завистника-соседа, который во время очередного бунта мог воспользоваться случаем и расквитаться с тем, кому благоволила фортуна.

Каждый член совета после заседания рисковал не вернуться домой, как осенью 1441 года, в пору правления Козимо Старого, произошло с кондотьером Бальдаччо ди Ангиари, человеком достойным, сильным, храбрым, любимым солдатами и вследствие этого имевшим много врагов. Думая, что держать на службе столь влиятельного человека опасно, а уволить еще опаснее, группа заговорщиков во главе с гонфалоньером справедливости решила умертвить его, избавив тем республику от беды. Вызвав Бальдаччо во Дворец синьории, глава совета провел ничего не подозревавшего безоружного командира по галерее и, поравнявшись с комнатой, где прятались убийцы, дал сигнал. Через минуту окровавленное тело Бальдаччо, по итальянской традиции, было выброшено в окно, назначенные люди отрезали голову и выставили ее на обозрение народа.

Конечно, никто не хотел умирать, как Бальдаччо, но быть похороненным, как он, мечтал каждый флорентиец. На следующий день родственники забрали истерзанное тело с площади, принесли домой, омыли теплой водой, умастили миррой, начинили ароматическими травами. Облаченный в дорогую одежду, уложенный на подушки, накрытый шелком, украшенный драгоценностями, Бальдаччо, лежа не на столе, как презренный бедняк, а в резном гробу с фамильными гербами, отправился в последний путь. Сопровождавшие его родичи и сотоварищи, скорее всего, надели обычное для такого случая темное или красное платье, ведь черное траурное одеяние полагалось только вдове.

Редкий день на холме Сан-Миньято не раздавались отчаянные вопли плакальщиц, царапавших лицо и рвавших волосы. Мужчины и женщины во время похорон, по обычаю, держались порознь. Стычки во время похорон не были редкостью, поэтому власти запрещали присутствовать на подобных мероприятиях молодым людям из враждующих кланов.

Несмотря на то что похоронный церемониал во Флоренции регулировался законом, знатные семьи редко соблюдали этикет, стараясь выставить напоказ не столько горе, сколько свое богатство, даже если того и не было. Простой флорентийский гражданин не желал для себя ничего лучшего, чем упокоиться в земле. Людей знаменитых и почитаемых народом еще в раннем Средневековье хоронили в храмах – у входа, в центре зала или, в качестве демонстрации смирения, на ступенях алтаря. Стремление лежать на виду у всего города, пусть даже под тяжелой плитой, являлось не тщеславием, а желанием присутствовать в божьем доме, то есть в месте благом, освященном молитвой, куда родственники умерших могли приходить чаще, чем на кладбище.

Со временем знать и богатые пополаны стали отдавать предпочтение фамильным склепам, сооружаемым обычно перед фасадами церквей или непосредственно у стен. К началу Ренессанса такие некрополи сформировались вблизи Санта-Мария Новелла и подле престижного храма Санта-Кроче, превращенного в пантеон городских знаменитостей.

Медичи, демонстрируя скромность, выбрали для фамильной усыпальницы далеко не роскошный, и к тому же очень старый храм Сан-Лоренцо. Впрочем, собственно склеп (капелла), где позже были похоронены все представители семейства, включая герцогов Тосканских, был новым и пышно убранным. Построенный в 1521–1590 годах, теперь он славится тем, что скрывает в основании только царственные тела. Однако больше, чем всем остальным, капелла Медичи знаменита гениальной скульптурой Микеланджело. Созданные им аллегорические фигуры «Вечер» и «Утро», «Ночь» и «День» заставляют зрителя задуматься о том, что тревожило и современников мастера: об отдельном человеке и человечестве в целом, о смысле жизни, о рождении, любви и смерти. Эти вопросы, характерные для флорентийской культуры эпохи Возрождения, не раз обсуждались в академии Марсилио Фичино. Глава Платонического общества был уверен, что «единый лик Божий является в трех по порядку разложенных зеркалах – в ангеле, душе и теле мира. Блеск и красота Божьего мира, так отраженные, есть всеобщая красота, тогда как всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью». Возможно, кто-то и соглашался с ним, только не Джулиано Медичи, ведь для него любовью было не абстрактное понятие, а вполне конкретная женщина – Симонетта Веспуччи.