Последний "бизнес" - Аркадий Адамов

– Ой!.. Ой, больно!.. Ой, не надо!.. - кричал Витька.

Ребята, сбившись в угол, с испугом следили оттуда за этой дикой расправой.

Наконец Уксус, возбужденно сопя, отошел от рыдавшего на полу Bитьки и снова огляделся.

– Хе, устроились, гаврики, - усмехнулся он. - Откуда взяли?

Ребята враждебно молчали.

Уксус подошел к макету в углу и удивленно присвистнул.

– Фартовая вещица! Сперли?

Не дожидаясь ответа, он направился к другому ящику, небрежно смахнул с него радиодетали и уселся, откинувшись к стене. Потом опять, уже с интересом, оглядел ребят.

– Выходит, дельце обделали? Та-ак... Теперь, значит, заметут. Белый день в клетку... - мечтательно продолжал он, наслаждаясь испугом, отразившимся на лицах ребят. - Жизня еще та пойдет. А вот я, к примеру, о такой жизни не мечтаю. На кой хрен она сдалась! Вот морду кому набить - пожалуйста. И вообще повеселиться люблю. Душа у меня широкая... Тут мне не перечь! Или, например, кто продаст! - и покосился на уткнувшегося в пол Витьку. - Расчет короткий. А деньгу я завсегда и так получу. Первое дело - за баранкой сижу, на грузовой. Второе... вот ты, подойди! - Уксус неожиданно указал на Олега. - Ну, вошь матросская!..

Олег подошел, испуганно моргая зелеными, округлившимися от страха глазами. Уксус насмешливо оглядел его и приказал:

– Сымай пиджак! Ишь, папа с мамой приодели. Сымай, говорю!

Олег торопливо снял пиджак и отдал его Уксусу.

– Теперь часы сыман! - продолжал командовать тот. - Не дорос еще носить! Так бате и передай.

Он забрал часы и довольным тоном спросил:

– Скажете, грабеж? Никак нет, осмелюсь доложить. Наказание. За совершенное преступление. И скажи спасибо, что в уголовку не стукнул. Ну, говори спасибо! - грозно прикрикнул Уксус.

– Спасибо, - еле слышно произнес Олег.

– То-то же! - Уксус встал с ящика и потянулся. - Ну, я отчаливаю. И чтоб тихо было, как в могиле, ясно? Кровью умоетесь!

Он направился к двери, по пути с размаху больно ударив ногой Витьку.

– Детка, вытри носик, - насмешливо сказал Уксус, - чегой-то красное течет.

В дверях он оглянулся.

– Приветик! Как-нибудь еще наведаюсь. Фартово у вас.

Ребята молчали, пока не стихли за переборкой его шаги. Потом все заговорили разом, возбужденно и зло. Витька с усилием приподнялся с пола и, вытирая рукавом рубахи кровь на разбитом лице, молча перебрался на наматрасник и замер там.

– У-у, гад! - с ненавистью проговорил Гоша. - Таких расстреливать надо.

– Его злить нельзя, - опасливо сказал Олег. - А то он, знаете...

– Его не злить, его убить, гада, надо! - выкрикнул Гоша.

Шурик рассудительно заметил:

– Убить не убить, а придумать что-то надо...

При слове "придумать" ребята невольно оглянулись на Витьку: лучше него придумать никто не мог.

Но Витька лежал, закрыв глаза, и тихо стонал.

Ребята, приумолкнув, подошли к нему, и Шурик нерешительно спросил:

– Что, Блоха, здорово он тебя, да? Больно?..

Витька, стиснув зубы, только кивнул головой.

– Сам виноват, - сердито сказал Гоша. - Не надо трепаться кому не следует.

– Ему не расскажи... убьет... - с усилием, еле шевеля губами, ответил Витька. - Прицепился... Я думал, он так...

– Может, тебя к врачу?

– Никуда... не пойду... здесь останусь...

Шурик поглядел на товарищей, потом решительно объявил:

– Я с тобой тогда... только мать предупрежу, тревожиться будет.

– А она возьмет и не пустит, - заметил Олег.

Шурик презрительно усмехнулся.

– Это меня-то? Скажу, дело есть, и все.

– Ну и я останусь, - заявил Гоша. - Отец небось еще с соседями лается.

– А я как же?.. - растерянно спросил Олег. - Мне, знаете, как влетит за пиджак и за часы!

– Так оставайся, дело большое!

– Да-а, оставайся... А он опять придет. Всех нас тут поубивает.

И вдруг каждому из четырех стало окончательно ясно, что их убежище, казалось, самое тайное и безопасное на свете, стало теперь для них самым опасным и страшным местом.

– Что же делать? - спросил Шурик. - А дома, может, уже милиция нас ищет?

При эти словах мороз пробежал у всех по спинам.

– И... и на черта сдались нам эти значки, вымпелы? - с тоской проговорил Олег. - Так спокойно жили. Вот куда теперь деться?

И снова все взгляды устремились на Витьку...

В тот день Аня Артамонова собралась раньше обычного уйти домой: так уговорились с отцом. Вернее, он просто велел ей прийти пораньше, и она обещала. Еще бы, предстоит серьезное дело. Как это здорово, что отец теперь занят такими делами! Он совсем другим человеком стал.

Аня улыбнулась своим мыслям и принялась убирать со стола папки с бумагами. Сколько их у нее!

А ведь каждая папка - это низовая комсомольская организация, к которой прикреплена Аня, за дело которой она отвечает. Есть организации маленькие, в двадцать-пятьдесят человек, но есть и такие, как судостроительный, там больше тысячи комсомольцев.

А секретарь комитета там новый, совсем неопытный и, кажется, не очень инициативный. Аня к нему еще не пригляделась. И со всякими мелочами бежит к ней советоваться. Ну, на первых порах это еще ничего, но что будет потом...

Аня невольно задумалась, держа в руках папку с надписью: "Судостроительный". Из этого состояния ее вывел озабоченный и чутьчуть просительный голос Толи Кузнецова, тоже инструктора по группе промышленности.

– Анечка, значит договорились? Возьмешь у меня инструментальный? На следующем бюро тогда утвердим.

Аня оглянулась. Сердиться на Толю Кузнецова было нельзя, просто невозможно, до того это был обаятельный парень с белозубой улыбкой и светлым шелковистым хохолком на затылке. И Аня была непримирима к его попыткам, как она выражалась, "сыграть на обаянии".

– Как тебе не стыдно, Толя! Ты же знаешь, сколько у меня организаций!

– Но ведь ты там со всеми дружишь, часто бываешь. А у меня, кроме заводов, еще университет. Это шутка, ты думаешь?

– Мало ли что я дружу. Я вот и сегодня там буду, как тебе известно. Но если по этому принципу подходить, - Аня лукаво сощурилась, - то уж мединститут, безусловно, должен отойти к тебе. Согласен?

Толя никак не реагировал на намек, но все кругом заулыбались: в райкоме уже давно шел разговор насчет комсомольской свадьбы.

В комнату инструкторов зашел второй секретарь райкома Саша Рубинин и, обращаясь к Кузнецову, озабоченно спросил:

– Из университета еще не приходил Рогов?

– Нет, а что?

– Да заваруха у них на филфаке со стенгазетой. Надо разобраться.

– Знаю, знаю, - сразу загорелся Толя, мгновенно забыв об Ане. - Пресловутая их "Мысль" явно не в ту сторону загибается.

– Вот они там какие-то меры и наметили.

– А, интересно! У меня на этот счет тоже предложение есть.

...Высокая, светлая, хоть и небольшая комната в райкоме комсомола на первом этаже кирпичного дома. Дом этот стоит в глубине широкого двора и еле виден за пенистыми вершинами могучих кленов и за молодыми, бойкими кустами сирени, прошлой осенью посаженными комсомольцами во время субботника.

И поэтому в комнате райкома зеленоватый воздух напоен густым травяным настоем. "Санаторный воздух", - говорит про него Аня и не позволяет никому здесь курить. И все ее слушаются. Даже Саша Рубинин, заядлый курильщик, гасит папиросу, прежде чем зайти к инструкторам.

В комнате на тумбочке - макет боевого корабля, подарок подшефной части. На стенах висят плакаты, диаграммы. Но в глаза прежде всего бросается кра* сочная надпись: "Не курить! Смертельно", и черная стрелка от нее указывает на Анин стол: опасность грозит прежде всего оттада. Это тем более понятно, что за остальными тремя столами - трое ребят, двоим из них все равно, а третий, Толя Кузнецов, главный страдалец, единственный "безнадежно отравленный никотином", как его называет все та же Аня.

В комнате у каждого из четырех столиков всегда толпится народ, и часто серьезные разговоры, горячие споры вдруг прерываются заливистым, веселым смехом. Тогда все головы немедленно поворачиваются к одному из углов, и разговор становится общим.

Весело в райкоме, хорошо, приятно, хоть далеко не всегда ведутся здесь приятные разговоры. Бывает... впрочем, чего тут только не бывает!

Но сейчас в комнате инструкторов настал тот редкий момент, когда почти нет народу, если не считать троих девушек из текстильного техникума у столика Володи Коваленко и вихрастого паренька в полосатой тельняшке - члена портового комитета комсомола.

От Ани только что ушли ребята с судостроительного, горластые, задиристые, и у нее еще до сих пор шумело в ушах от их возгласов и споров. Поэтому, когда Толя Кузнецов заговорил с вошедшим Сашей Рубининым, Аня, облегченно вздохнув, торопливо запрятала в стол последние бумаги и сняла со спинки стула свой жакет, собираясь уходить.