На небо сразу не попасть (Нельзя сразу на небо) - Вильчур Яцек

4 июля

Из окон нашей камеры видно тюремное здание на другой стороне внутреннего двора. Тот второй дом занят только евреями. Их привозят на протяжении всех суток из разных городков, сёл, а также тех, кого поймали в лесах. У евреев маленькая камера, и каждый день кто-то у них умирает от удушения, истощения, голода. Перед еврейским зданием стоит студня – ручная помпа. Когда евреи выходят за водой, некоторые стражники бьют их и подвергают насмешкам.

Комендант тюрьмы уже застрелил несколько евреев на тюремном дворе. Сегодня беременная еврейка качала воду из студни. Комендант приложил ей пистолет к животу и выстрелил.

9 июля

Ночью нас разбудили, отсчитали 15 человек, которым приказали выйти в коридор. Потом нас посадили на машину и вывезли за город. Вместе со мной были те заключённые, у которых были маленькие сроки: год, максимум полтора – так что я не допускал, чтобы нас могли везти на расстрел. Раньше, чем мы приехали на место, успело уже рассвести. На холмах за Стриём, где нам приказали выйти из кузова, были выкопаны глубокие ямы, способные поместить целую сотню людей. На месте уже стояли шуповцы (Schutzpolizei), украинцы, и несколько эсэсовцев. Все были в касках, а за поясом у них были гранаты. Нам приказали сесть сбоку и дали одну пачку сигарет для целой нашей пятнашки. Немцы стали возле своих машин и громко между собой разговаривали.

Скоро начали приезжать крытые жандармские грузовики. Из машин выводили евреев. Кроме них, было несколько поляков – взрослых и молодёжи. Этим людям сказали раздеваться и складывать одежду в одном месте. Когда все уже были нагие, взрослых отделили от детей.

Раздетых установили по десять человек над ямой, а на другой стороне ямы располагалось подразделение из десяти немцев и по команде стреляли. Тех, кто не упал сразу, нам приказали столкнуть в яму. Многие из расстреляных были ещё живы, когда мы их бросали в могилу. Когда целый десяток лежал уже в яме, немцы сказали нам отодвинуться на 100 метров и издалека бросили по несколько гранат.

Все эсэсовцы – немцы и голландцы – были наподпитие. Только их командир был трезвый. Время от времени какой-то голландец пинал кого-то из нас, и это должно было означать, что мы не особо быстро сталкиваем тела в могилу. Детей расстреливали отдельно. Одни дети громко кричали, другие изумлённо ожидали залпа. В последней группе подлежащих расстрелу было уже только восемь детей. Этих расстреливали семеро эсэсовцев-голландцев и один украинец-полицейский, который непонятно, откуда тут взялся.

Когда после залпа дети попадали, мой знакомй по камере – Роман – сказал мне тихонько, чтоб ни один эсэсовец не слышал: «Падают, совсем как подкошенные тюльпаны» [58].

У меня в голове шумело от криков, залпов и запаха крови, перемешанного с запахом стрелкового пороха. Я не особо был в курсе, что это за тюльпаны такие. Роман мне объяснил, что это такие голландские цветы.

Немцы загрузили в кузов одежду расстрелянных, сказали нам садиться и завезли обратно в тюрьму. От украинского полицейского мы узнали, что группка поляков, подвергнутых сегодняшней экзекуции, была казнена за укрывание евреев.

13 июля

Сегодня из нас выбрали несколько человек и под сильным конвоем украинской полиции провели 7 километров по шоссе в сельскохозяйственное имение СС в селе Угерско [59]. Когда мы уже пришли, нам сказали, что мы будет работать в поле и что будем получать лучшее, чем в тюрьме, питание. Гауптштурмфюрер СС [60], который является директором имения, предостерёг нас насчёт попытки бегства. Сказал, что не верит, чтобы кому-то нечно такое вообще могло удаться, но в случае поимки беглецу грозит смерть.

Угерско раньше принадлежало князьям Любомирским. В имении, кроме застроек, складов, конюшни и коровника, находится большая винокурня, в которой гонят спирт для немецкой армии. Шефом имения является гауптштурмфюрер СС, хромающий на одну ногу нервный толстяк, бьющий всех по любому поводу. Если выходит из себя, то лупит в одинаковой степени как заключённых, так и украинцев, живущих в селе. Кроме него в имении есть несколько голландских эсэсовцев и один подофицер СС – немец. Все они творят в округе, что хотят. Свободно могут убить человека, независимо от его национальности и положения.

Немцы-эсэсовцы злые настолько, что невозможно описать, но голландцы ещё хуже.

Местный учитель, украинец, сказал, что это отбросы голландского народа и что в случае чего их перевешают сами голландцы.

Голланские эсэсовцы носят немецкие мундиры с черепами на фуражках и лацканах, а на шеях – цветные шёлковые шарфы. Поляками брезгуют, и чаще пинают поляка, чем с ним разговаривают.

Украинец, которые живёт при дворе, говорил нам, что перед войной ездил на работу в Германию и Голландию и знает голландцев. Утверждал, что таких, как наши эсэсовцы, не встречал в Голландии никогда. Эти, должно быть, какие-то преступники или извращенцы. В имении есть ещё и второй директор-украинец. Это уже старый человек, который одинаково ненавидит немцев и поляков.

Крестьяне из деревни Угерско разные. Одни рады тому, что происходит, другие клянут немцев и украинских националистов. Случается, что украинец ударит поляка, но почти никогда этого не делают старшие люди.

Даже стражник, который нас сторожит ночью, говорит, что немцы не справятся на всех фронтах одновременно и шляк их трафит.

29 июля

Нашёл во дворе круглый значок, который всегда носил Хелё. На кружке размещён Hackenkreuz (свастика), а вокруг надпись по-голландски. Занёс его голландцу Хелё. Когда я ему заявил, что у меня к нему дело, он мне сказал встать в трёх метрах от него и говорить. Я ему отдал фашистский значок и сказал, где я этот значок нашёл. Хелё на это («naprzod») ничего не сказал, а потом вынул сигарету («Юно» или «Салем») и дал мне. Сказал, что я получу ещё сигарет.

7 августа

Сегодня нас отвели, как обычно, в поле на работу на зерновом оборудовании. Во время работы мы услышали со стороны двора несколько выстрелов. Надсмотрщик, который за нами следил во время работы, сказал, что, наверное, немцы стреляют по индюкам или по кротам. Во время обеденного перерыва мы узнали, что в то время произошло во дворе.

Итак, с утра, сразу после нашего выхода в поле, приехал из Стрия гестаповец в униформе, который нанёс визит гауптмштурмфюреру. Через полчаса после этого гестаповец покинул кабинет, а шеф ходил какой-то разнервированный. После этого он захотел, чтобы к нему пришли все евреи, задействованные как специалисты в дворовой винокурне. Химику велел сказать, что хочет снять пробы спирта с последнего производственного цикла. Художнику («Lakiernikowi») приказал принести счета за последний месяц. Помощнику мастера приказал прийти за заказом, поскольку он был кожевником по профессии (так в тексте - От переводчика ). Все приглашённые явились, а тогда шеф поставил их в известность, что гестапо в Стрию прислало подофицера, которому поручено ликвидировать евреев из Угерска. Объяснил также, что в этот раз не может их спасти от уничтожения.

Оказывается, гаутпштурмфюрер, которые по неустановленным причинам защищал от рукодства своих евреев, имел на своей совести преступление против власти. Таким образом, он знал о том, что еврей-химик оборудовал в одном из котлов схрон, где находилась его жена, отец и семилетний сынок. Эсэсовец никогда не заговаривал об этих делах со своим химиком, и так продолжалось какое-то время. Однако в этот раз не было смысла погибать самому, а семью приговаривать к голодной смерти в схроне. Вернулись они вместе, а гестаповец отвёл их к углу большого двора. Тут возле дворовой кухни для погонщиков находилась глубокая яма, служащая когда-то местом для компоста. Первым сошёл вниз художник. Гестаповец выстрелил сходящему в затылок из карабина и так же поступил с помощником. Хуже было с семьёй химика. Старый отец дал себя застрелить без сопротивления, но маленький мальчик вцепился в отца и с плачем кричал: «Папочка, они нас застрелят?». Химик схватил пацана сильной рукой и стянул с собой в яму. Погонщики нам рассказывали, что он успокаивал ребёнка, говоря: «Не бойся, теперь уже будет покой».