Побег в другую жизнь (СИ) - Sammy Lee

Мы прибежали, когда уже все было кончено. Угнанное стадо виднелось уже далеко на дороге. Преследовать и пытаться что-то выяснять у опьяненных победой и вседозволенностью вражеских солдат мы не решились. Мы потерянно бродили по еще утром наполненным теплой безмятежной коровьей жизнью помещениям, сейчас пустым, затоптанным, загаженным. В телятник страшно было заходить, уцелевшие малыши жалобно мыча, метались между лужами крови и еще теплыми кучами внутренностей своих несчастных собратьев. Мертвый Огонек, гордость хозяйства, бык-производитель, купленный Келтеном в свое время за бешеные деньги, окровавленной бело-рыжей горой лежал в своем загоне. К Беляшу, второму быку, никто вообще не знал, как подступиться. Он все еще ревел и кидался на стены загона, как только замечал малейшее движение. Кровь из раны на боку уже перестала течь, так что решили его не трогать, пока не успокоится.

Оставшихся телят перегнали в поместье. Намучились с ними, перепуганные до полусмерти, они не слушались и норовили разбежаться во все стороны. Потом надо было спешно сооружать для них временный загон, напоить, накормить…

За всеми этими хлопотами думать о случившемся было некогда. Но вот все более или менее устроилось и пришло осознание масштабов бедствия.

Я восхищался самообладанием Тирины. Несколько дней назад она потеряла мужа, а сегодня – самую основу своего благополучия. Другая женщина на ее месте билась бы в истерике, и никто бы ее не осудил. Но она работала наравне со всеми, спокойно отдавала распоряжения, только в глазах нарастала тяжелая, беспросветная усталость, предвестник отчаянья. Но этого было мало. Судьба решила добить нас сегодня.

Поздним вечером, когда мы, измученные прошедшим днем, разбрелись по своим углам, в уже запертую дверь заколотили чем-то тяжелым. Я как раз проходил мимо и остановился в нерешительности. Открывать было страшно, не открывать тоже. Кто мог так нагло ломиться в дом в этот час, я примерно догадывался. За дверью выругались и завопили пьяным голосом:

- Открывайте, если не хотите, чтобы мы не подожгли ваш дерьмовый домишко!

Я решился. Все равно ведь не уйдут.

За дверью обнаружился целый отряд – человек десять разной степени опьянения в имперской форме. Они ввалились в дом, небрежно оттолкнув меня с дороги, прошли прямо в гостиную. На шум выбежали все домашние, даже Ости и Микан с Барсиком на руках.

Бледная Тирина решительно выступила вперед:

- Чем обязаны, господа?

Солдаты загоготали. Самый на вид трезвый и цивилизованный, совсем еще молодой парень, шутовски поклонился, заговорил елейным тоном:

- Да вот, проходя мимо, решили засвидетельствовать свое почтение уважаемым хозяевам этого дома. Вы ведь не откажете в гостеприимстве усталым солдатам Его Величества Картена?

Он очень хорошо говорил на дери. Впрочем, дери и дортон, основной сандорский язык, были родственными и очень близкими, примерно, как русский и белорусский.

Тирина устало прикрыла глаза:

- Чего вы хотите? Простите, у нас был тяжелый день. Возьмите, что вам надо и оставьте нас в покое.

Имперец сощурился:

- Значит, так, да? Берите, что хотите и проваливайте, собаки имперские? Гордые дери не сдаются? Это хочешь сказать?

Тирина каменно молчала, не поднимая глаз. Да и что ей было говорить? Любое ее слово было бы сразу использовано против нее. Я решил как-то сгладить ситуацию, надеясь, что мой явно не дерейский вид будет меньше их провоцировать:

- Господа, - начал я примирительным тоном, - давайте договоримся спокойно. У нас на самом деле был очень тяжелый день, хозяйка дома недавно овдовела и …

- А ты кто такой? – перебил меня имперец. Явно рисуясь, подошел ко мне, презрительно сплюнул на пол. – Развели всяких ублюдков, суки дерейские, твоя мамаша хоть помнит, под кого легла, когда тебя делала? Или ее скопом пользовали?

Кровь бросилась мне в голову, я молчал, из последних сил держа себя в руках, дрожа и сжимая кулаки.

Тирина внезапно вскинулась, подошла ко мне:

- Хозяйка этого дома я, разговаривайте со мной. Я прошу вас…

Солдат толкнул ее со словами:

- А я сам решаю с кем мне говорить, а с кем трахаться. Твоя очередь еще не пришла.

Женщина не удержалась на ногах, упала, тяжело, с каким-то неестественно громким стуком. Этого я выдержать не мог и с наслаждением врезал по ненавистной наглой роже, вложив в удар весь гнев, накопившийся за этот день, или даже с самого начала войны.

Имперец упал, но сразу вскочил и, рыча, бросился на меня с выхваченным ножом. От первого броска мне удалось увернуться, но я понимал, что мне уже не жить. Но тут случилось то, чего никто не ожидал.

Барсик, мой Барсик, серой молнией метнулся в ноги солдату, ударил обеими растопыренными лапами по голеням, отскочил, прыгнул выше, ударил еще, потом пошел боком, вздыбившись, оскалившись, прижав уши к голове до отказа. Скорость, неожиданность, да и явная болезненность нападения сбили солдата с толку, какие-то мгновения он стоял ошарашенный. Потом, разглядев нового противника, захохотал, вытащил из-за пояса пистолет и прицелился в наступающего на него кота. Но выстрелить не успел. До тех пор стоявшая истуканом, застывшая от потрясения Ости резко бросилась вперед, упала, прикрывая Барсика собой, крича и плача:

- Не надо, не надо, не убивайте Барси, не стреляйте!

У имперца все же хватило совести не стрелять в ребенка, он раздраженно рыкнул, взмахнув пистолетом:

- Уйди, малявка, уж эту-то тварь я пришибу!

Вцепившаяся мертвой хваткой во все еще каменного от напряжения кота, Ости подняла заплаканное личико и четко, ясно проговорила:

- Ты дурак. Его нельзя убивать. Барси лечит меня. Коти Барси лечит меня от КАРМОХА!

Солдат заморгал растерянно. Его товарищи, до сих пор гогоча и отпуская шуточки, следившие за происходящим, недоуменно запереглядывались.

- Что за чушь ты там несешь?

Ости поднялась, крепко удерживая тяжеленного кота на руках:

- Это не чушь. Я уже полгода болею кармохом. И выздоравливаю. Это коти Барси и Мася лечат меня.

Тут вмешался другой имперец, седенький неприметный мужичок, до сей поры молчавший. Говорил он на дортоне, но смысл был всем понятен:

- Ты, Сит, погоди. Не с пьяных глаз тут разговаривать. Если что, генерал тебя по головке не погладит, сам понимаешь.

И повернулся к Тирине:

- Ты, хозяйка, уж извини нас. Погорячились малость, так не со зла, а с устатку. Мы люди военные, подневольные. Сит, скажи там, чего мы попросить хотели, и пойдем.

Видимо, непростой был мужичок, потому что остальные послушались его беспрекословно. Получив желаемое, в основном, спиртное и кое-какие лекарства, они ушли.