Я не хотела убивать - Б. Седов

И вот теперь, скинув со своего стройного крепкого тела серую рубаху, служившую ночнушкой, Марго прижалась к своей покровительнице. Та медленно наклонилась и коснулась тонкими губами нежных пухлых губ Марго. Затем Рысь, обняв подругу, поцеловала ее взасос; их языки переплелись, женщины буквально готовы были съесть друг друга в страстном поцелуе. Временами Рысь отрывалась от губ подруги и начинала целовать ее в шею, мочки ушей, закрытые в блаженстве веки. В поцелуях смотрящей было столько нежности, что Марго просто утопала в ней. Рысь обхватила рукой одну грудь партнерши, слегка сжав пальцами сосок, а другую с жадностью всосала ртом. Это были чудесные мгновения, Рысь то всасывала грудь, создавая ртом вакуум, то слегка выпускала ее, но не переставала теребить сосок язычком, вылизывая нежную кожу вокруг него. От этих действий Марго сразу же расслабилась и стала слегка прижимать голову Рыси к своей груди, погрузив пальцы в каштановую гриву волос. Руки Рыси уже скользили по бархатистой коже Марго: одной рукой она обняла ее за талию, а другой раздвинула половинки очаровательной попки и просунула указательный палец в анус, а большой во влагалище. Марго с трудом сдержала стон. Перевернувшись, она игриво повалила хозяйку на постель, положила ее ноги к себе на плечи и раздвинула своими нежными пальчиками половые губы Рыси, засунув свой опытный язычок как можно глубже. Она работала языком, то складывая его трубочкой, то вновь распрямляя. Рысь тихо застонала и изогнулась в судороге оргазма.

Через минуту в руке Рыси появился искусственный орган внушающих размеров, вырезанный из дерева каким-то умельцем и оберегаемый зэчками, как самое ценное. Проведя его кончиком по жаждущим губам Марго, она спустилась по дорожке между грудей до пупка, потом до крутых завитков волос на лобке. Марго в нетерпении опрокинулась на спину, закатила глаза и раздвинула колени, обнажая жаждущую пещерку. Рысь дотронулась членом до влажных от возбуждения складочек, покрытых завитками волос. Женщина задрожала, как в лихорадке, и изящно изогнулась, когда почувствовала, как гладкий твердый предмет входит в нее, доставляя неописуемое наслаждение. Через минуту все кончилось. Марго, нежно поцеловав свою подругу, покинула ее койку и, прошлепав босиком к своей, забралась под одеяло.

* * *

Утром я проснулась от крика. Ругань грозила перейти в скандал. Прислушавшись, я поняла, что у одной из зэчек украли кусок мыла. Одевшись и умывшись, я уже хотела было идти на завтрак, но тут Марго нагло заявила, что видела меня ночью ходившей между коек. Женщина, оставшаяся без необходимого предмета гигиены, потребовала осмотреть мою тумбочку. И каково же было мое удивление, когда именно там нашли ее мыло. Я стояла в растерянности и не знала, что делать. Толпа готова была разорвать меня на куски. Посмотрев в глаза Марго, я поняла, что это ее рук дело, и без лишних слов резким ударом ноги свалила клеветницу с ног. Мы покатились по полу, норовя вцепиться друг другу в глаза. Вспомнив уроки Чои, я извернулась и, бросив Марго грудью на пол, болевым приемом вывернула ей руку.

- Говори, сука! Это твоя подстава? - прокричала я, выворачивая руку еще больше.

- Н-е-ет. То есть да, да. Отпусти… Прости меня! - она взвыла нечеловеческим голосом.

Я отпустила ее и, гордо отвернувшись, отправилась на завтрак. Постепенно женщины стали расходиться. С Марго больше никто не общался.

- Почему она так поступила? - спросила я во время завтрака у Марии.

- Это все Рысь, - объяснила Мария. - Ты ей понравилась, она женщина сильная и справедливая, но относится к так называемым «коблам». Марго - ее «жена». Будь осторожна с Марго. Она еще и не на такое способна.

Прошло несколько дней. Марго стала изгоем. Глаза ее сверкали совсем уже бешеной злобой. Но я была готова постоять за себя. Моя уверенность в собственных силах могла мне дорого обойтись, но тогда я этого еще не понимала…

* * *

Рабочий день начался как обычно. Я уже привыкла к работе на «упаковке». Мозоли на руках огрубели, а кожа ладоней и пальцев стала толстой и шершавой. Перед обедом, машинально сворачивая последний тюк, я поймала себя на мысли, что даже не особо устаю, совсем не так, как в первые дни.

Одна из женщин, работавших вместе со мной, произнесла:

- Вон в той кладовке есть швабры. Принеси, пожалуйста, подмести надо этот мусор.

Зайдя в кладовку, я почувствовала, как тяжелая рука закрыла мне рот, и меня потащили в дальний угол. Там стояла Марго и гадко улыбалась, скаля свои ровные, не успевшие еще прийти в негодность на зоне зубы.

- Любви тебе хочется? Да? К Рыси зачем полезла? Сейчас мы тебе устроим «любовь».

Две страшные женщины, одна из которых крепко зажимала мне рот, а другая пыталась стянуть с меня комбинезон, были «коблихами» из другого отряда. Я сопротивлялась как могла, но им все же удалось стянуть с меня робу, затем трусы. Одна из них держала мои ноги разведенными. Марго взяла швабру и подошла ко мне. Я задергалась сильнее, пытаясь укусить руку, зажавшую мне рот.

- Нет, - прошептала Марго и, сломав черенок швабры об коленку, продемонстрировала мне острый конец, ощетинившийся занозами, - вот так лучше. Держите ее крепче.

Тут дверь отворилась, и в кладовую вошла Рысь. Резким прыжком подлетев к Марго, она вырвала швабру у нее из рук. Затем ударом кулака сбила с ног державшую меня коблиху. Мне удалось добраться до ненавистной руки, и мои зубы сомкнулись - я почувствовала хруст костей пальцев. Брызнула кровь, и дикий вопль огласил помещение швейного цеха. «Коблихи», видя такой поворот дела, ретировались. Тогда я повалила Марго на пол и стала бить ее ногами. Рысь пыталась меня оттащить.

Потом я почувствовала, что бьют уже меня. Я упала, и последнее, что видела, перед тем как потеряла сознание, был грязный бетонный пол и валяющаяся на нем Марго.

* * *

Темнота. Мокрый, пахнущий плесенью пол. Тело ломит так, что пошевелиться кажется невозможным. «Живучая же ты, Лика», - пронеслось в моей раскалывающейся от боли голове. Мне очень хотелось пить, но подползти к двери и попросить не представлялось реальным. Я только облизнула распухшим языком потрескавшиеся губы и уронила голову на бетонный пол ШИЗО. Мое тело сковал холод. Казалось, он добирался до самых костей. Онемевшие ноги не двигались. «Неужели парализована?» - неприятно заворочались мысли. - «Нет…» - убедилась я, перевернувшись на спину и пошевелив пальцами ног. Я огляделась. Карцер представлял собой маленкую бетонную коробку два на два метра с грязным бетонным полом. Холод стоял невыносимый. Наверное, в морозильной камере мясокомбината теплее, чем здесь. По крайней мере, мне так казалось. Опираясь на руки, я поползла к двери.

- Пи-и-и-ть!

С моих губ срывался лишь хриплый шепот.

Собравшись с силами я крикнула:

- Пи-и-и-и-ть!!

Но опять раздался лишь хрип. Я закашлялась и, стараясь прогнать тошноту и головокружение, вновь легла на пол. Опять подняла голову и, набрав воздуха в легкие, хотела крикнуть, но сознание снова покинуло меня.

Очнулась я от скрежета двери. Надзирательница поставила на пол передо мной металлическую кружку и положила корку хлеба. Едва дотянувшись, я припала к холодному краю кружки и, наслаждаясь прохладной водой, начала пить. Руки не слушались, распухший язык не ворочался, горло словно стискивали клешни. Я выпила все до капли и почувствовала себя лучше. Есть не хотелось. Закрыв глаза, я пролежала так еще несколько часов.

Проснулась от непонятной возни рядом. Прямо перед моим лицом две огромные наглые крысы делили оставленную мной корку хлеба. Они визжали и дрались, пытаясь укусить друг друга. Раньше я закричала бы от ужаса, увидев это, но сейчас лишь спугнула их движением руки и отвернулась.

Так прошло, должно быть, несколько дней. Я потеряла счет времени, не в силах наблюдать в маленьком окошке смену дня и ночи. Так и не привыкнув к ужасному холоду, я сидела на полу, обняв дрожащие колени онемевшими руками, и пыталась согреться. Однажды мне показалось, что я умираю от этого дикого холода, но потом вдруг стало жарко, настолько жарко, что хотелось сорвать с себя одежду. Я поняла, что заболела. Потом опять стало холодно. В бреду мне чудилось, что я прошу маму простить меня и кричу, что убью этого подонка Самошина… Очнулась я в своей кровати в бараке. Женщины уже ушли на работу, надо мной сидела Рысь и заботливо поправляла одеяло. На тумбочке лежали несколько таблеток и стояла кружка с холодной водой.

- Пить, - прошептала я и услышала, как стучат мои зубы о холодную кромку поднесенной к губам эмалированной кружки.

Меня перевели в лазарет. Простуда, полученная в карцере, осложнилась бронхитом, перешедшим в воспаление легких. Я заходилась диким кашлем, которого так боялась. Подозрение, что это может быть туберкулез, усиливало мои опасения. Как человек, знакомый с медициной, я знала, что туберкулез практически неизлечим, тем более тут, на зоне. Сиплые глухие хрипы раздавались в легких при каждом вздохе, как в изношенных порванных мехах старого баяна. Грудь болела, и, лежа на спине, я чувствовала, где именно внутри находится тот орган, который называется легкими. Несколько раз ко мне заходил фельдшер, но, кроме таблеток, аспирина и парацетамола, в его сундучке ничего не было. Кашель с каждым днем становился все тяжелее и тяжелее. Смерть черной тенью ходила совсем рядом. Казалось, ночью она садилась на краешек койки и смотрела на меня пустыми глазницами из-под своего белого капюшона. Выжидала. Ну уж нет! Во мне еще никогда не было такой жажды жизни, как сейчас. Я знала, что мое дело не закончено. Что я должна выжить! Просто обязана выжить, чтобы отомстить ненавистному предателю Самошину.