Полдетства. Как сейчас помню… - Олег Михайлович Жаденов

громко взвыл и, поскуливая по-собачьи, на одной ноге запрыгал мой папа. Рак! Укусил? Откусил палец? Папа, размахивая зажатой в руке острогой, совсем как грозный бог морей на картинке в моей книжке, по-балетному тряс в воздухе ногой и пытался сбросить вцепившегося в его палец большого рака. Камни на дне озера были острые, и, оберегая одну ногу, он неизбежно травмировал другую. Пытка, в общем, но это неизбежная жертва, плата за недоброе развлечение по истреблению живых существ. Месть бога членистоногих ракообразных. Рака наконец удалось снять, не без помощи товарищей. Медленно утихающую боль пытались унять той же холодной водой, в которой и стояли охотники. Папа оказался не единственным укушенным. Вскоре раздались (и не раз) очень похожие вскрики и последующие завывания. Все, впрочем, смеялись, включая и самих пострадавших. Последние, правда, предавались радости только после избавления от маленьких цепких мстителей-камикадзе.

Раков в ту ночь наловили очень много. Пришлось даже освободить ящики и мешки, лежавшие в машинах на всякий случай, – ловцы вошли в охотничий азарт и всё не могли остановиться. Наконец десяток последних раков полетел обратно в водоем. Да спасет их волшебная регенерация и да затянутся поскорее их раны!

По дороге обратно я уснул, папа, сонного, перенес меня на руках из машины в постель. Утром я, потянувшись, с удовольствием вспомнил необычную ночь, спрыгнул с кровати и пошел умываться. Искусство умываться холодной водой так, чтобы не мочить особенно лицо, но при этом создать у родителей ощущение, что «омовение» состоялось, причем тщательное, оттачивалось мною не один месяц. Главное, чтобы в ванной при этом никого не было, тогда можно, всего лишь смочив кончики пальцев и подождав, пока вода согреется на коже, потереть уголки глаз и, может быть, еще рот.

На кухне хлопотала мама, готовила завтрак, так что надо было торопиться, чтобы проделать процедуру «омовения». Я прокрался к ванной, не включая свет (его хватало и так – пробивался через маленькое окошко почти под потолком), пустил тоненькую струйку воды и стал морально готовиться к утреннему обряду. И тут мне показалось, будто что-то шуршит и скребется рядом. Огляделся – темновато, конечно, но ничего страшного вроде не видно. Решился, протер глаза, промокнул полотенцем – сделано! Но все равно слышится шуршание. Что бы это могло быть? Высунул руку за дверь, дотянулся до выключателя, щелкнул им, обернулся, а в ванне…

Она была до краев полна раками. Они все двигались, скребли клешнями, взбирались один на другого и тут же тонули под телами более активных собратьев. Все это бурлило, как суп. Представляете – целая чугунная ванна раков!

Как выяснилось потом, пока мама кормила меня завтраком, ночью папа разбудил ее и сначала принес меня, а потом вернулся с мешком и вывалил свою часть улова прямо в ванну. Другой емкости, которая бы могла вместить такое количество, просто не нашлось. И еще несколько ванн в нашем военном городке в то утро кишели раками. Уж не знаю, насколько благосклонна к ним была судьба, но, кажется, несколько дней после той ночи в нашем городке ели раков с пивом и без, дома и на площадках для пикника, в кафе и просто на улицах. Что смогли, заморозили, что нет – сварили.

После той ночи папа хромал пару дней, и больше за раками мы не ездили. А острога долго еще лежала в тумбочке сначала у него, а потом у меня. В своих играх про бесконечное противостояние ковбоев и индейцев я иногда то за одних, то за других вводил всесильного бога Посейдона, роль которого исполняла моя кисть, опирающаяся, как на ноги, на указательный и большой пальцы и сжимающая остальными волшебный трезубец – папину острогу, снятую с древка.

Другие игрушки

Вы уже всё поняли – закрытый военный городок, прогулки по известным, много раз хоженным маршрутам, набор развлечений не сильно разнообразен, зато детство здоровое, в основном на улице. Эдакая беспризорщина на воле, но за высоким забором и под периодическим родительским надзором.

В погожий выходной, когда вся семья была в сборе, мы гуляли. Немецкие сосны были аккуратны и стройны, хотя некоторые из них уже успели обзавестись татуировками и шрамами, нанесенными русскими солдатами. Темой надписей чаще всего становился год демобилизации с вожделенной трехбуквенной аббревиатурой ДМБ, ну и родной город. Фамилии или «Коля + Петя» почти не встречались – видимо, находясь на территории условного друга, генетическая память подсказывала бойцам хранить военную тайну не только номера части, но и собственного имени. Впрочем, в детстве, в «добуквенную эпоху», это варварство не казалось таким уж вопиющим. Мы и сами могли выскоблить гвоздиком или кончиком автоматного патрона какое-нибудь солнышко или кораблик на стволе. Но несмотря на все это, величавые, будто подтянувшие на лишнюю дырочку портупею, немецкие сосны покачивали своим вечнозеленым убранством. И под этими кронами прогуливались мы всей семьей.

Иногда папа мог выстругать для меня что-то. Он умел делать восхитительных человечков-физкультурников. Если нажимать с боков на «штанги» турника, спортсмена подбрасывало, и он делал подъем с переворотом. Но лично мне гораздо более ценным представлялся сам человечек, без турника. И поэтому я не понимал, зачем папа постоянно его туда подвешивает – так же играть неудобно. Но праздник случался – иногда тонкая штанга, на которой болтался физкультурник, рвалась, и тогда я не просил папу починить игрушку, а играл самим человечком.

Когда годы спустя я попал в пионерский лагерь, то наладил там выпуск подобных физкультурников уже сам и просто дарил их. Это сделало меня популярным, правда ненадолго. В середине смены, в разгар дружб и почти перед самым началом первой влюбленности, мама забрала меня домой. А физкультурники – да, игрушки, свидетели детства. У меня и сейчас хранится один такой, без турника, еще папиного производства.

Были у меня и другие, самые обычные детские игрушки, как у всех. Лук со стрелами, рогатка, воздушный змей, городки… По весне – кораблики из сосновой коры (с материалом не было проблем). Папа научил их делать даже без ножа – можно просто потереть крупные куски отвалившейся коры о грубый асфальт, он не хуже наждака работал. Мы с ребятами потом в желании усовершенствовать навыки кораблестроения изгваздали так пол-улицы, подкинули бедным солдатикам работы. После окраски травы в «натуральный зеленый», что практиковалось иногда перед приездом высоких делегаций (честное слово! Прямо настоящей зеленой краской пожелтевшую траву красили!), они швабрами и хозяйственным мылом должны были отмыть от нашей «корабельной» пыли асфальтовое покрытие главной городской аллеи. Хотя лодочки получались отменные – аккуратненькие, гладкие.

В какой-то момент папа увлекся орнаментальной резьбой. Сначала он долго сидел, засыпая пылью кухню, над обработкой палки (длиной около метра). Потом на горелке или костре обжигал ее до черноты, покрывал, предполагаю, лаком и затем резал какой-то замысловатый узор. Иногда палка превращались в составную часть удочки, или в тросточку, или так и оставалась красивой черной лакированной палкой с узором. Как правило, навершия были плоскими, но когда папа делал их скругленными, я воспринимал это как абсолютный шедевр. Ни одна его резная палка не сохранилась, но я помню их до сих пор, даже детали орнамента смогу нарисовать. Требовалось определенное искусство, скажу я вам, чтобы делать такие вещи. А еще папа в народный промысел добавил свой технический мозг – придумал, как текстолит закрепить в дереве, и получился аутентичный спиннинг с резной ручкой. На деле вещь оказалась не самая удобная, но смотрелось впечатляюще.

Игрушки были не только из дерева. Сейчас я попрошу вас включить воображение и представить, что почувствовал я, ребенок из Советского Союза, где все игрушки были либо жесткими, либо тяжелыми, когда однажды мне подарили огромную картонную коробку, в которой лежали немыслимой