В двух шагах от войны - Вадим Фролов

— Опять семафор с флагмана! — крикнул вахтенный матрос.

— Что там еще? — сердито спросил Замятин.

— «Зубатке»… и… приданным ей судам… следовать само… самостоятельно… само… — Матрос вдруг замолчал.

— Ослеп, что ли? — неожиданно грубо крикнул Замятин.

— К осту… от острова… Моржовец… Конец.

— Так, — жестко сказал Замятин. — Ну вот, Афанасий Григорьевич, теперь мы… самостоятельная эскадра.

Громов положил руку Замятину на плечо.

— Ништо, капитан, выдюжим. Не такое бывало.

— Не такое бывало, — кивнул Замятин, — а такого… — Он показал рукой на палубу, где группками стояли возле бортовых лееров или сидели на трапах или прямо на настиле его подопечные — кому семнадцать, кому пятнадцать, а кому и четырнадцать.

Он отвернулся и уже спокойно сказал матросу:

— Пиши: «Ясно вижу. Исполняю». Всё.

И когда на фок-мачте флагмана увидел знак «Добро», тихо скомандовал рулевому:

— Три румба вправо. Так держать, — и потянул ручку гудка.

В прозрачном и тихом воздухе три раза прозвучал хрипловатый басок «Зубатки», и через некоторое время ему ответил чистый и сильный голос головного сторожевика, а затем сперва вразнобой, а потом слитно, как один, загудели все суда отворачивающего к западу конвоя.

На мостик поднялась Людмила Сергеевна. Она вопросительно посмотрела сперва на одного, потом на другого капитана.

— Что, уже? — спросила она.

Замятин молча кивнул.

Справа по борту, но достаточно четко был виден Зимний берег и свободно разбросанные по нему избы села Инцы; слева к Терскому берегу, к выходу из горла Белого моря уходили суда конвоя. Транспорты шли строгой кильватерной колонной, а по бокам их, будто и не торопясь, следовали корабли охранения с расчехленными орудиями и задранными в небо стволами зенитных установок. Было тепло — дул легкий полудник[17], море отливало голубизной, и небо тоже было ясным и голубым.

— Ну что ж, пойдемте к ребятишкам, — сказал Замятин, — надо растолковать им, что к чему.

Внизу у трапа стоял боцман, он внимательно, слегка прищурившись, посмотрел на Павла Петровича и спросил:

— Всех наверх?

— Так, — ответил Замятин и пошел на полубак.

— Что говорить будем? — спросил он у поднявшихся вслед за ним Громова и Людмилы Сергеевны.

— Правду, Павел Петрович, — просто сказала учительница.

Они подождали, пока собралась вся свободная от вахты команда и все участники экспедиции. На палубе было тесновато — не рассчитана была «Зубатка» на такую ораву. Ребята толкались, суетились, шум то затихал, то разрастался.

— А ну, тихо! — рявкнул боцман. — Становись побригадно!

Когда наконец все выстроились, Громов выступил вперед и протянул руку вслед уже далекому каравану.

— Видите? — спросил он.

— Видим, — нестройно ответили ребята.

— Объяснять вам не надо, — сказал Громов, — не маленькие. Время такое, что каждая коробка на счету, и на наши особы охраны не хватает. А они — на запад идут, дела у них поважнее наших. Понятно? — Он оглядел неровный строй, всмотрелся в лица своих «промысловиков» — разные, голубоглазые и кареглазые, совсем еще детские или уже с пушком на верхней губе, спокойные и растерянные, безразличные и напряженные, испуганные и залихватские. И подумал: «Эх, салажата… вам бы сейчас в футбол…»

Отмахнувшись от непрошенных мыслей, он продолжал:

— Тем более что задача наша простая, проще, так сказать, пареной репы. Добраться до Новой Земли, до становища Малые Кармакулы. А тут ходу всего ничего.

— Теперь я скажу. — Замятин оперся на поручни. — Добежим! Это я вам говорю, капитан «Зубатки». Но… — Он обвел взглядом присмиревших ребят. Но должен сказать прямо: обстановка сложная, и ждать можно всякой пакости. В Баренцевом — фашистские подлодки, а над морем… над морем тоже нечисти хватает. Значит, так: смотреть в оба! Полное военное положение. И что отсюда следует? — Он помолчал, а потом очень серьезно, вроде бы самому себе, ответил: — Дисциплина. Стальная флотская дисциплина. И в случае чего — никакой паники. Никакой. Слушать и выполнять. И баловства там разного, озорства — чтоб ни-ни! — Замятин погрозил пальцем и, словно нечаянно, улыбнулся. Улыбка на загорелом обветренном и крупном лице его была добродушной и немного смущенной, будто про себя он думал: «Нашел еще время улыбки строить, веселый что-то больно».

Он согнал улыбку и повернулся к Громову и комиссару. Они посовещались, и Замятин уже строго, по-капитански добавил:

— И вот еще что. Штатной команды у меня по судовой роли [18] не хватает. Значит, вы должны моим матросам помогать. Потому кое-кого из вас я буду назначать нести подвахту, главным образом наблюдателями, а по-моряцки впередсмотрящими. Нужно ребят внимательных и чтоб зрение отличное было. Человек десять для начала. Ну, и другим дело найдем. Добавлять что будете, товарищ Громов? Или вы, товарищ комиссар?

— Чего добавлять-то? Не маленькие, ответственность понимают. Так, братва?! — бодро сказал Громов.

— Так! Понятно! Чего уж!.. — откликнулся нестройный хор.

— Тогда — разойдись! — скомандовал Замятин и недовольно покачал головой, увидев, как ринулись с места ребята, сбиваясь в кучки, толкаясь и переговариваясь.

Людмила Сергеевна спустилась с полубака на палубу и долго стояла у трапа, глядя на ребят. Нет, пожалуй, страха у них не было. Многие даже лихо орали, что так куда интереснее — самим продвигаться, и тыкали пальцами в сторону двух «дегтярей» на ходовом мостике. И все же нет-нет, а кто-то задумается, нет-нет, а поглядит в ту сторону, куда ушел конвой, нет-нет, а оборвет кто-то смех, и все сразу примолкнут. А потом опять один затевает песню, другие ожесточенно режутся в «морского козла», третьи с любопытством смотрят на близкий берег, а вон там, у ящиков, возятся с веселым Шнякой…

«Ах, мальчишки, храбрые вы мои мальчишки, — думала Людмила Сергеевна, — каково-то вам еще придется…»

После ухода конвоя «Зубатка» еще теснее прижалась к обрывистому берегу, и Замятин с Громовым не сходили с мостика, внимательно наблюдая за какими-то им одним ведомыми признаками, помогающими правильно вести судно.

За мысом Воронова началась Мезенская губа — широкой дугой глубоко вдающийся в берег залив. «Зубатка» взяла еще восточнее, и вскоре слева по носу всплыл небольшой, но живописный уютный остров.

Низкие с моря песчаные берега с разбросанными там и сям валунами и обломками скал некруто поднимались вверх, а немного подальше виднелась изумрудная, еще совсем весенняя, листва кустарников и деревьев.

— Слева по носу остров! — крикнул во все горло Саня Пустошный — его первого поставил капитан впередсмотрящим.

— Поздно докладываешь, — откликнулся Замятин и добавил: — Моржовец это.

Мальчишки толпились вдоль всего борта от носа до кормы, с интересом рассматривая островок. Коля Карбас рассказывал:

— Тут места богатейшие и промысел — ух какой! И на зверя, и рыба разная. Мы с папаней сюда хаживали — тюленей здесь тышши. А в мезенских реках рыбы — страсть! Сиг, семга, нельма, голец, а в море — треска, пикша, камбала. — Колька даже зажмурился от восхищения. — Ты мне скажи: чего тут нету? — Он ткнул пальцем в Славку-одессита.

— Бычков тут нету, — усмешливо ответил Славка, — и скумбрии нету.

— Скумрии… такой не знаю, — заносчиво сказал Карбас, — пустяшная, должно быть, рыбка. А бычки — почему нет? На берегу в деревнях и бычки, и коровы имеются.

Славка захохотал, засмеялись и другие ребята.

— Сам ты корова, — сказал одессит. — Шо ты понимаешь. Бычок — это та еще рыбка, вкуснее ее ничего в целом мире нет. И заметь, только у нас, в Черном море. А дельфины у вас есть?

— Про дельфинов не слыхивал, — растерялся Карбас. — А вот…

— Необразованный ты, Карбасище, — перебил его Витя Морошкин, — а белуха — это кто, по-твоему? Дельфин. Только раза в два, а то и в три побольше, чем эти черноморские.

— Ага! — торжествующе закричал Колька. — И дельфины есть!

— Подумаешь, дельфины, — сказал Славка, — а акулы?

— Есть! — заорал Карбас. — И еще какие!

Славка протянул ему загнутый указательный палец.

— Ты чего? — удивился Карбас.

— Разогни, — сказал Славка, — а то загибаешь такое, ушам слышать невозможно.

— Я те разогну!

— А ну, тихо! — раздался за спинами ребят хрипловатый басок Громова. — Верно он говорит: есть тут акулы. Сам ловил. Они сюда из Атлантики за рыбкой приходят.

— А большие они, акулы? — спросил Димка.

— Разные, — ответил Афанасий Григорьевич, — чаще килограммов по триста — четыреста. И поболе попадаются. Хотите верьте, хотите — нет, но, когда я еще на траулере шкиперил, мы однова такую чудишшу вытянули, что сами рты поразевали. Метров семь длиной, а взвесили — тысячу с гаком килограмм потянула. Вот она, Одесса. — Он потрепал Славку по черным вихрам. — Север наш, батюшко, порато[19] богат есть. Как же мы его врагу отдадим?! — Капитан вдруг рассердился. — Ни шиша, извиняйте, мы ему не отдадим.