Из века в век - Тамара Шаркова

новая будка, железная, для старенького "жигуленка" Василия Ивановича. Рядом с ней на шестах висели нейлоновые сети.

Ну, а все остальное, похоже, без особых изменений. Плоскую крышу кухни продолжал легкий настил из реек, покрытый с одной стороны старым брезентом. По углам он держался на деревянных столбах, соединенных низеньким заборчиком, на котором развешивали вымытые кастрюли и банки.

Самое главное под кухонным навесом — неглубокий колодец с ветхой крышкой, куда сквозь песок просачивались и обессоливалась морская вода. Внутри него были сделаны полочки, где, как в холодильнике, можно было хранить рыбу и даже кастрюли с борщом.

Над колодцем сетку из реек густо оплетали виноградные лозы. Брезент туда не доставал. Его хватало только, чтобы закрыть от солнца стол у входа в кухню. Ножевые порезы на клеенке, покрывающей его поверхность, обнажали прямо-таки археологические напластования из прежних клеенок, потому что они не заменялись по мере истирания и изрезания, а накрывались новыми. Значит, где-то в глубинах этих исторически-клеенчатых слоев сохранялась и та памятная, с островами и пальмами, за которой мы с Виталиком давились манной кашей на козьем молоке. Век не забуду этой гадости! А нам еще голову морочили, что мы от нее станем "такими же большими, как дядя Роман".

Как же! Стали! Во мне чуть больше полутора метров будет, а Виталька, похоже, еще ниже. Так, во всяком случае, сказала Светлана Ивановна. И это в 7-то классе!

Вокруг стола были по-прежнему расставлены крепко сбитые табуретки, выкрашенные "половой" коричневой краской и коварные лавки. Забудешься, сядешь на край — и загремишь на землю.

Пока я осматривался, собака перестала лаять, потеряв всякий интерес к сумке, которую я поставил у нее под носом на курчавые заросли спорыша. Насколько я помнил, туда сливали "сладкую" воду после стирки, эту местную разновидность "бальзама — ополаскивателя" для сорняков. Итак, выполнив свой долг, собака забралась в будку. А я, по привычке многолетнего читателя "Миши" и "Трамвая", продолжил искать "10 отличий»" в знакомой картинке. Смотрел — смотрел, но увидел только четыре: новую раковину под жестяным бачком для умывания, новую детскую ванночку у кухонной стены, клеенку на столе да яркое пластиковое ведро для мусора.

— Отдыхающий! — вдруг услышал я за спиной тонкий голосок. Я оглянулся. Позади меня стояло метровое существо, похожее одновременно на японскую куклу и Арлекина с челкой пуделя Артемона. На тоненьких ножках были надеты зеленые коротковатые легинсы, с которыми уживалась красная юбочка и голубая полосатая футболка.

На круглой румяной мордочке сверкали большие чуть раскосые черные глаза. Темные прямые волосы с неровно постриженной челкой опускались до плеч.

— Так вы отдыхающий? Да? — переспросило существо, переступая с ноги на ногу и, почесывая искусанные комарами места тыльной стороной пляжных босоножек на липучках.

— А ты-то кто?

— Я… Я… Витрина.

— Ну да?! — удивился я. — Разве есть такое имя? Может ты Виктория?

— Нет! Я вспомнила — Викторина! Викторина! Таня! Скажи отдыхающему, что я Викторина!

Из открытой настежь двери дома выплыла Татьяна — младшая дочка Светланы Ивановны. В длинном темно-бордовом халате, расписанном турецкими огурцами, она бережно несла впереди себя огромный живот. Только теперь до меня дошел смысл сказанного о каких-то двух месяцах.

— Та это ж не "отдыхающий", это ж Юрочка! Здравствуй! А Стоян Борисович где?

— Здравствуйте. Стоян со Светланой Ивановной пошел.

— А ты догадался, кто это тебя встретил? Это Виталькина сестричка. Когда вы были у нас, она еще только в проекте у Натальи была. Как мой сейчас. Ее Вика зовут. Димка, тоже! Выдумал такое! Виктория Дмитриевна! А мы с мамой все забывали и у нас то Виктория выговаривается, а то Викторина.

Татьяна крупными пальцами мягкими, как у тряпичных кукол, взяла меня за плечи.

— Вот уже Виталик тебе обрадуется. Он на Оголовке сейчас, с другом, скоро явится. А ты на отца стал очень похож.

От Татьяны нежно пахло молоком, как будто она принимала молочную ванну. Из глубин моей памяти вдруг всплыло воспоминание о каком-то очень похожем запахе. И мне (о ужас!) вдруг захотелось уткнуться лицом в манящую нежный душистой испариной ложбинку на ее груди. Я понимал, что это приступ какого-то безумия, перепугался, вдруг Татьяна догадается об этом, и жутко покраснел.

И все из-за фокусов моего дурацкого носа!

То, что он у меня какой-то не такой, папа обнаружил, когда я ходил в детский сад. Однажды мне дали за обедом ложку, я ее понюхал и не стал есть сладкую кашу.

— Почему не ешь?

— Ложка рыбой пахнет.

Дали другую.

— И эта!

Оставили без второго, пожаловались папе на капризы и упрямство.

Папа пристально посмотрел на меня и не увидел на моем лице ни тени смущения.

Тут вмешалась повариха:

— Я этими ложками вчера рыбу с противня снимала. Но они мытые, вы же видели.

— А вы дайте ему несколько ложек: мытых после рыбы и каких-нибудь новых что ли.

Это в папе заговорил экспериментатор.

Дали.

Я, как щенок, понюхал и определил, где какая.

Стоян долго смеялся, узнав об этом. Он принялся рассматривать мой нос через лупу, а потом сказал:

— Смотри ты! Нос та-а-кой маленький, а нюх — такой "вострый".

Это он меня пародировал.

Татьяна моего смущения, слава Богу, не заметила и продолжала:

— Ну, ладно, неси вещи в летний домик, а я чайник на газ переставлю. На плите он до вечера не нагреется.

Она улыбнулась и ласково посмотрела как бы сквозь меня. Нередко мне очень хотелось, чтобы такой взгляд был у Стояна. Потому что, как бы строго Татьяна не говорила со мной и Виталиком, глаза ее постоянно от нас отвлекались и напоминали, что долго сердится на нас она не будет: у нее есть дела и поважнее. А вот, когда Стоян тебя припечатает словом, а потом пригвоздит немигающим взглядом черных глаз, так сразу поймешь, что "приговор окончательный и обжалованию не подлежит".

В летнем домике, который мы раньше делили с множеством пауков и паучих, все было, как раньше. Только вентилятор повесили над дверью.

Я сел на самую большую кровать, которая раньше считалась "моей". Конечно, я предпочел бы отправиться на поиски Виталика, а не общаться с этой неожиданно для меня появившейся Викториной. Но ведь Стоян слов на ветер не бросает. Устроит тут шоу! Размышляя над этим, я не заметил, как рядом со мной очутилась Вика и стала подпрыгивать на скрипучей кроватной сетке.

— Отдыхающий! То есть Ю-ра! Ты будешь вещи развешивать, ну, полотенца там, одежду всякую?

— Что? — я воззрился на нее с недоумением.

— Видишь — гвоздики? Их дедушка Вася набил,