На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - Роман Кржнарик

особенно с учетом того, что на Великобританию приходится примерно 50 % европейского потенциала приливной энергии, а на внутреннем рынке этот источник способен покрыть до 20 % потребностей страны в электроэнергии. Правительство обосновало свое решение тем, что приливная энергетика менее рентабельна, чем альтернативные варианты, например атомная энергетика, но, как сразу отметили критики, анализ затрат и выгод по методу дисконтирования не учитывал ни долгосрочные затраты на вывод из эксплуатации атомных станций и захоронение радиоактивных отходов, ни выгоды 120-летнего приливного проекта после первых 60 лет. Включение этих долгосрочных затрат и выгод в анализ могло бы склонить чашу весов в пользу развития проекта[99]. Как объяснила мне генеральный директор Good Energy Джульет Дэвенпорт, одна из причин, по которой такие крупномасштабные проекты возобновляемых источников энергии с трудом получают государственную поддержку, заключается в том, что при относительно высоких начальных инвестициях их долгосрочные выгоды попросту не учитываются. В результате за нашу недальновидность предстоит расплачиваться будущим поколениям[100].

Возможно, в некоторых случаях дисконтирование оправданно, но должно ли оно играть доминирующую роль в принятии решений на уровне правительства, как это происходит сейчас? Одним из документов, поднявших этот вопрос, стал доклад 2006 г. под названием «Экономика изменения климата», подготовленный для правительства Великобритании экономистом Николасом Стерном, в котором он утверждал: последствия глобального потепления окажутся настолько значительными, что каждый год 1 % мирового ВВП будет расходоваться на их смягчение. Стерн получил широкую поддержку за то, что придал вес интересам будущих поколений, применив необычно низкую ставку дисконтирования, которая в среднем составила 1,4 %, по сравнению со стандартными 3 % в расчетах других экономистов, таких как Уильям Нордхаус, или 3,5 %, используемыми правительством Великобритании[101]. Однако действительно ли это можно считать победой с точки зрения межпоколенческой справедливости?

На самом деле 1,4 %-ная ставка равносильна признанию будущих поколений нашими рабами. Как так? Согласно печально известной статье Конституции США 1787 г. для расчета представительства южных штатов в конгрессе каждый раб-афроамериканец учитывался как 3/5 свободного белого человека. Давайте посчитаем, сколько потребуется лет, чтобы наши потомки достигли статуса рабов в соответствии с правилами дисконтирования или, другими словами, начали оцениваться как 3/5 человека сегодняшнего. При ставке дисконтирования 1,4 %, как у Стерна, уже через 36,5 года с людьми начинают обходиться не лучше, чем с рабами: их интересы оцениваются в 60 % от наших с вами. При ставке 3 %, используемой сегодня многими правительствами, результаты еще более впечатляющие: будущие поколения оказываются «порабощенными» всего через 17 лет. Таким образом, интересы 100 человек в настоящем через 17 лет становятся эквивалентными интересам 60 человек, спустя столетие – 5 человек, а через 150 лет – одного-единственного человека. Почему мы относимся к нашим потомкам с таким пренебрежением? Дисконтирование – это яркий символ колонизации будущего, поскольку оно рассматривает будущее как безлюдную пустыню.

Не следует ли нам прекратить практику дисконтирования и начать одинаково относиться к интересам людей – независимо от того, когда они родились? Стандартный ответ на этот вопрос гласит, что дисконтирование всего-навсего отражает наши предпочтения: лучше вечеринка сегодня, чем пенсия завтра. Однако то, что в плане личных предпочтений мы выбираем настоящее, не оправдывает характер коллективного отношения к будущим поколениям. Какое право мы имеем умалять ценность, которую потомки будут придавать своей жизни и благополучию? Другой ответ, часто встречающийся в учебниках по экономике, состоит в том, что дисконтирование оправданно, поскольку экономический рост и технический прогресс обеспечат будущие поколения более эффективными и более дешевыми средствами решения таких проблем, как изменение климата, поэтому нам не следует инвестировать слишком много в оказание им непосредственной помощи. Однако такая позиция выдает желаемое за действительное, поскольку основана на том, что рост будет продолжаться десятилетие за десятилетием, даже после того, как начнут сказываться последствия экологического кризиса. Можно с тем же успехом полагать, что, имея достаточно денег и технологий, наши потомки смогут запросто обратить вспять вымирание видов, таяние полярных льдов или бесконтрольное распространение генетически модифицированных вирусов.

Хотя на первый взгляд дисконтирование может показаться исключительно объективной технократической процедурой, как отмечает лауреат Нобелевской премии экономист Амартия Сен, оно неизбежно связано с оценочным суждением и потому должно стать «предметом публичных дискуссий»[102]. Изобретатель дисконтирования Фрэнк Рамси пошел еще дальше и в 1928 г. заявил, что дисконтирование благосостояния будущих поколений «не оправдано с этической точки зрения и указывает лишь на слабость нашего воображения»[103]. Это не означает, что дисконтированию в принципе нет места в процедурах оценки проектов – его нецелесообразно использовать при оценке долгосрочных экологических проектов, таких как приливная энергетическая система, или в случаях, когда существует вероятность необратимых и катастрофических рисков, которые не компенсируются никакими обещаниями экономического роста. Но для того чтобы доказать необходимость отказа от дисконтирования, мы должны привести убедительные доводы в пользу равенства поколений. Почему именно мы должны так заботиться о людях будущего?

«Стрела», «Весы», «Повязка», «Эстафета»

Если бы вам дали $100 млн и попросили распределить их на благо человечества, как бы вы поступили? Вам пришлось бы решать не только то, каким образом разделить эти средства между странами или социальными группами, чтобы облегчить страдания людей в современном мире, но и то, как распределить их во времени. Другими словами, сколько денег следует инвестировать на благо будущих поколений и о скольких поколениях должна идти речь? Эти вопросы лежат в основе дискуссий о межпоколенческой справедливости. Конечно, простых ответов здесь нет, и потому философы уже полвека ломают копья. Однако консенсус в отношении того, что мы должны учитывать людей будущего в этических дискуссиях и политических решениях, а не просто отмахиваться от них, прибегая к остротам Граучо Маркса или дисконтированию, заметно укрепился.

Этот формирующийся консенсус заметен по растущему потоку международных соглашений, касающихся будущих поколений. Если взять французскую Декларацию прав человека (1789 г.) или аналогичную Всеобщую декларацию (1948 г.), то в них мы не найдем ни одного упоминания о будущих поколениях[104]. Ситуация начала меняться в 1987 г., когда Всемирная комиссия ООН по окружающей среде и развитию опубликовала документ под названием «Наше общее будущее», известный также как «Доклад Брундтланд». В нем устойчивое развитие определялось как «развитие, которое удовлетворяет потребностям настоящего, не ставя под угрозу способность будущих поколений удовлетворять свои потребности»[105]. С 1993 г. было принято более 200 резолюций ООН и более 40 национальных конституций, от Аргентины до Эстонии, в которых упоминается благополучие будущих поколений[106].

Конечно, этот всплеск официального признания еще предстоит воплотить в конкретную политическую практику, но он, без сомнения, свидетельствует о том, что вопрос межпоколенческой справедливости наконец достиг зрелости. В настоящее время широкий круг