Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

— Да, — сказал мистер Карнеги с широкой невинной улыбкой. Он как будто не подозревал о недвусмысленной подоплеке своего подарка, но как такое возможно? Он взрослый мужчина, а не зеленый неискушенный юнец. Он должен знать, как все устроено в этом мире. — Почту за честь, если вы сразу его развернете.

Я не знала, что делать. Хозяину дома не пристало что-то дарить служанке, особенно если служанка — личная горничная хозяйки. Но и сразу отказываться от подарка — даже от предосудительного — некрасиво.

Выбрав золотую середину, я осторожно проговорила:

— Мне очень приятно, мистер Карнеги, но я ничем не заслужила вашу щедрость.

— Еще как заслужили, мисс Келли. Вы открыли для меня восхитительный мир поэзии миссис Баррет Браунинг. — Он указал взглядом на сверток. — Я нашел первое издание «Авроры Ли» и хотел бы, чтобы оно было у вас, в вашей личной библиотеке.

— Нет, сэр, я не могу принять такой ценный подарок. Прошу вас, позвольте вернуть его вам. Пусть лучше книга хранится в вашей семейной библиотеке для удовольствия всех домочадцев.

— Я настаиваю, мисс Келли, на том, чтобы этот том остался у вас. Вы привыкли к иным горизонтам. Вы росли в мире, который был шире и больше того малого мира, где теперь вынуждены прислуживать моей матери. Но и малый мир можно расширить, и пусть мой подарок тому поспособствует. Как пишет миссис Баррет Браунинг: «Мир книг, он тоже целый мир».

Глава тринадцатая

18 апреля 1864 годаПитсбург, штат Пенсильвания

День был особенно долгим и хлопотным, и к вечеру я совершенно выбилась из сил. Но прежде чем ложиться спать, решила перечитать письмо от сестры, которое спрятала для сохранности между страницами «Авроры Ли», чудесного издания в зеленом кожаном переплете с тиснением. Мне хотелось проверить, возникнет ли у меня при повторном прочтении то же тревожное чувство, которое я испытала, читая письмо в первый раз. Элиза почти ничего не писала о доме и о себе, зато буквально засыпала меня вопросами о моей жизни в Америке, притом что сестра знала меня, как себя самое, и должна была понимать, с каким нетерпением я жду новостей из Туама. У меня было стойкое ощущение, будто Элиза что-то скрывала.

Я перечитала ее послание и прислушалась к себе. Прежнее беспокойство вспыхнуло с новой силой. Так что я решила написать прямо и добиться ответов.

Дорогая Элиза!

В последнем письме ты крайне скупа на подробности о доме, зато обстоятельно выспрашиваешь меня об Америке. Я понимаю, что эта страна будит в тебе естественное любопытство, но, как мне кажется, ты что-то скрываешь. Может быть, я ошибаюсь, сестра? Не буду сердиться, но только если ты пообещаешь ничего не утаивать и в ответном письме написать обо всем, что происходит дома, особенно о папиной тяжбе с лордом Мартином.

Ты спрашивала, чем американцы отличаются от ирландцев и в чем они схожи с нами. Мы говорим на одном языке и разделяем определенные общие традиции, но на этом все сходство заканчивается. Американцы, чьи предки когда-то приехали на эту землю из других стран (не считая индейцев, живших здесь изначально), жестче и прагматичнее нас. Поначалу их прямолинейные манеры казались мне грубыми и неприятными: в них нет и намека на мягкость, тонкость и юмор, свойственные нам, ирландцам. Но потом я привыкла и прониклась симпатией к их грубоватой честности и отсутствию всякой таинственности по отношению к жизни вообще и своему положению в частности. Также мне импонирует прямота их устремлений. Мы, ирландцы, принимаем свой статус как неизменную данность и не стремимся подняться выше того положения, что назначено нам от рождения. В Америке нет таких ограничений, и честолюбивые амбиции здесь не только приветствуются, но и вознаграждаются. Разумеется, я говорю о мужчинах.

Эти амбиции в изобилии присутствуют в моих хозяевах и хозяйке, о которых ты спрашивала в последнем письме. Их стремление преуспеть в бизнесе настолько сильно, что, если бы не их шотландский акцент, я не отличила бы их от уроженцев Америки. Старший сын моей хозяйки, мистер Эндрю Карнеги, — прирожденный лидер и по-своему обаятельный человек — почти по-отечески заботится о младшем брате. Он исключительно добр и обладает обостренным чувством справедливости, что меня восхищает. Тем не менее я была неприятно удивлена, когда узнала, что он уклонился от воинской службы и не стал сражаться в Гражданской войне, а заплатил деньги какому-то бедному ирландскому иммигранту, чтобы тот пошел воевать вместо него. Элиза, ты можешь представить себе ситуацию, в которой папа или Дэниел заплатили бы кому-то, кто занял бы их место в строю в ходе борьбы за демократические идеалы?! Что говорит о человеке такой поступок?

Я помедлила, задумавшись. Мне хотелось бы больше рассказать Элизе о мистере Карнеги, как это принято между сестрами, поверяющими друг другу свои сердечные тайны. Но я знала, что письмо будут читать родители и Сесилия, и поэтому остановила себя.

Миссис Карнеги — женщина строгая, умная (для своего старшего сына она почти бизнес-партнер) и скупая на ласку. Вся ее нежность и безграничная любовь направлены на старшего мистера Карнеги. Она очень требовательна к прислуге и постоянно меня принижает, но если мы остаемся наедине, то беседует со мною почти на равных и даже интересуется моим мнением по тому или иному вопросу. Меня смущают перепады ее настроения, но я безмерно ее уважаю. Вместе со старшим сыном она намерена изменить весь ландшафт американского бизнеса и готова использовать для этой цели любые средства, в том числе и Гражданскую войну, которую северные американские штаты ведут с южными.

Нет, я не подружилась ни с кем из прислуги. Ко мне здесь относятся странно. Я не первая встреченная ими ирландка, но, возможно, единственная образованная ирландка из всех, кого они знают. Они привыкли, что все ирландцы приезжают из глухих деревень и не пригодны ни для чего, кроме самой тяжелой и неблагодарной домашней работы. И не привыкли к домашней прислуге с таким хорошим образованием, какое дал нам отец. Также они с подозрением относятся к той свободе, которой располагают ирландские женщины, иммигрирующие в одиночку. Им непонятно, как наши мужчины позволяют нам уезжать без присмотра в такую даль. Они просто не знают, что даже вдали от родной земли наши связи с семьею и всем, что нам дорого, остаются незыблемыми. Ведущее нас чувство долга никогда не ослабнет.

Пожалуйста, напиши мне побольше о доме. О маме и папе, о Сесилии, о нашей ферме. Напиши о Дэниеле и ваших свадебных планах. Напиши обо всех деревенских сплетнях, пусть даже самых банальных. Пожалуйста, успокой мою душу и позволь не видеть за твоей сдержанностью в прошлом письме какие-то домашние неурядицы.

Твоя любящая сестра, Клара

Глава четырнадцатая

5 мая 1864 годаПитсбург, штат Пенсильвания

— Как ты думаешь, Клара, уместно ли будет устроить пикник? Может быть, радоваться еще рано, но, похоже, позиция Союза довольно крепка, а наша очередь проводить званый обед с пикником уже давно прошла. — Миссис Карнеги глядела в окно, за которым стояло свежее весеннее утро, утопавшее в пурпурном и белом цветении.

Бурная майская зелень напомнила мне о родном Голуэе в преддверии лета, и при воспоминании о доме мое настроение вмиг омрачилось. С последнего письма от Элизы меня не покидало тревожное чувство, будто дома случилось что-то нехорошее.

— Да, у нас мало поводов для веселья в эти последние недели, — продолжала хозяйка. — Но назначение генерала Гранта главнокомандующим, кажется, подняло боевой дух нашей армии.