Полёт: воспоминания - Леонид Механиков

Это он сопровождал заместителя начальника училища по строевой.

Выстроили всех и объявили: кто обморозится — прямо на гауптвахту. Теперь понимаю, что в глазах авиаторов пехотные учения — несерьёзно, мол, лётчикам не по окопам отсиживаться надо, а воевать, да видно, отстояла пехота своё в программе, да и зам по строевой настоял на учениях — нужно, чтобы знали потом, каково пехоте.

Видно, что-то не заладилось у них, возникла заминка, надо ждать. А как ждать в сапогах? Обморозится курсант — надолго выйдет из строя, на выпуске отразится, — показатели снизятся.

Вот и набежали.

Нам не говорили причины задержки нападающих: то ли их не туда отвезли, то ли они сами заблудились — короче, вместо того чтобы отвоевать за день, мы провели в снегу день, ночь, и только во второй половине следующего дня противник вдруг на нас напал. Возможно, это и был их приём, потому что бдительность наша была потеряна полностью, и подползающего противника мы обнаружили слишком поздно, почти у своих окопов.

Поднялась беспорядочная стрельба, противник успел проникнуть в наши окопы, и началась рукопашная.

Мы настолько уже устали от ожидания, настолько все замёрзли, настолько разозлились на этого пропавшего противника, что рукопашная пошла по-настоящему: в морозном безветренном воздухе далеко разносился мат, кряхтенье, вскрики, охи и тумаки.

Не знаю, кто кого победил бы, если бы на бруствере не появился сам начальник училища. Таким мы его ещё не видели. Он был взбешён. Генерал выхватил пистолет и стал стрелять вверх раз за разом, пока не высадил всей обоймы. Звонкие выстрелы ТТ отрезвили воинов.

Все остановились.

Начальник училища дал команду прекратить безобразие, объявил учение законченным и дал команду следовать в гарнизон. Мы неохотно подчинились.

Несколько дней курсанты были похожи на каких-то беспризорников: некоторых отправили в санчасть, другие ходили с синяками да шишками.

Не знаю что было организаторам этих учений, но только зама по строевой за это побоище из училища убрали.

Самое главное из этой истории: ни один из наших курсантов не обморозился! До сих пор не понимаю, как это могло быть.

На этом наши познания о жизни пехоты и ограничились. Были, конечно, ещё и караулы, и патрулирование — но это уже было не то. Настоящая пехотная служба осталась у нас недоброй памятью.

Незаметно подкралось лето. Закончено теоретическое обучение на поршневом самолёте и мы направлены для прохождения лётной практики на аэродром Азов.

Городок Азов встретил нас приветливо. Прибытие такого количества лётчиков для маленького южного городка — событие из ряда вон выходящее. Каждое наше передвижение, каждое появление «на гражданке» фиксируется в первую очередь слабым, а за ним — и, бдительно защищающим свои рубежи, сильным полом. Начальство отпускает в увольнение неохотно, а если уж отпускает, то группой не менее пяти человек. Пятый — старший.

Подошла и моя очередь в увольнение. Старшина у нас — далеко не тот, что был в ТБК, да и порядки далеко не те. Тем не менее, пуговицы надраены, блестят, воротнички подшиты, гимнастёрки наглажены. Увольняемые построились. Осмотр произведён. Недостатки устранены. Осталось последнее испытание — конь. Прямо в сапогах и ремнях по одному, цепочкой привычно прыгаем через коня, за которым нас ждут увольнительные записки. Всё. Мы на свободе. До чего же непривычно и замечательно идти по улице, заполненной людьми в гражданской форме! За весь период обучения в ТБК мы ни разу не были в увольнении и совсем отвыкли от вида людей в гражданском.

Наверное, и мы для мирного, южного городка представляем собой необычную картину: люди на нас обращают внимание, оглядываются. Ещё бы — военные здесь бывают редко. Вид же курсантов с блестящими пуговицами, строем привычно вышагивающих в ногу по тротуару, естественно явление для городка непривычное.

Особенно часто оборачиваются девушки.

Девушек почему-то много. При них мы становимся особенно бравыми: каждому кажется, что она смотрит именно на него.

Прошлись. Городок небольшой, идти вроде больше некуда. Времени ещё много.

Попался пивной ларёк. От нечего делать решаем попить пива. Взяли по кружке, пьём. Вроде напились, но кому-то захотелось ещё. Решили взять ещё по кружечке.

К ларьку подходит заросший тип с кошёлкой. В кошёлке — варёные раки. Громадные красные раки, пересыпанные укропом. Под раками — бутылка водки. Мы следуем совету мужика не переводить добро, платим ему за бутылку и он за углом ларька доливает каждому в пиво водки. Закусываем раками. Устроились очень недурственно, мужик примкнул к нашей компании, в дело пошла вторая бутылка. В голове зашумело. Пиво больше уже не лезет.

Поблагодарили мужика и решили прогуляться.

Старшего потянуло в туалет.

Пошли искать туалет.

Строй рассыпался, превратился в толпу, которой срочно нужен туалет.

Всем — и срочно.

Попали в какой-то переулок, но за плетнями хозяева копаются в огородах или просто сидят на крылечке, отдыхают.

Неудобно.

Старший прибавил скорость. Его развезло, наверное, больше всех. С разгона выскакиваем на какую-то площаденку размером с крестьянский двор.

На её средине старший окончательно останавливается, расстёгивает ширинку, достаёт своё солидное хозяйство и начинает оправляться. Кто-то его толкает — посмотри, люди же вокруг! Тот поднимает мутный взор и видит буквально рядом на тротуаре идущих и оборачивающихся на него людей. Он поворачивается на 180 градусов и продолжает своё дело. Его опять толкают — следует ещё два поворота, после чего моча иссякает.

У меня шумело в голове, но мне было стыдно.

Это же надо так опозориться! Лётчики! После этого мне не хотелось уже ходить в увольнение… Не знаю, то ли этот случай разнёсся до Батайска, то ли действительно аэродромчик Азова был слишком мал для курсантов, но через неделю нас подняли по тревоге, загрузили в теплушки и повезли в Бирючий.

Перед посадкой в теплушки всем выдали какие-то таблетки, якобы — профилактика от отравления. Среди курсантов разнеслось, что эти таблетки для понижения мужской активности: мол, курсанты дабы не сбежали с поезда по девчатам. Некоторые таблетки пили, большинство же от них отказались, вернее сказать — получить-то получили, но глотать не стали; потихонечку выкинули их с глаз подальше, и таблетки те неприкаянно белели в гравии насыпи, ожидая своего дождика.

Бирючий соответствовал своему названию.

Расположенный среди Сальских степей, славящихся своей жарой, и засухами, Бирючий только осваивался училищем. К нашему приезду аэродром представлял собой громадное, ровное как стол распаханное и десять раз укатанное чёрное поле без единой травинки. По краю этого поля были закопаны в землю цистерны с горючим, колючей проволокой был огорожен автопарк, и на четырёх столбах стоял навес — наша «столовая ресторанного типа» с грубыми, дощатыми столами и такими же лавками — по 10 мест на каждый стол. Палатки мы себе ставили уже сами, обустраивали место для часового, копали дорожки и засыпали их песком, набивали матрасовки и наволочки сеном, короче — строились.