Говори - Лори Андерсон

Родильное отделение опасно, потому что люди там счастливы. Они задают мне вопросы, кого я ожидаю, когда должен появиться ребенок, здесь моя мама, сестра? Если бы я хотела, чтобы люди задавали мне вопросы, я могла бы пойти в школу. Я говорю, что должна позвонить отцу, и спасаюсь бегством.

В кафетерии здорово. Он огромный. Полон людей, одетых в врачемедсестринскую одежду, с осанкой выпускников колледжа и пейджерами. Я всегда думала, что больничные люди должны быть повернуты на здоровье, но эти парни едят калорийную и нездоровую пищу, словно она вот-вот выйдет из моды. Большие груды начо, чизбургеры шириной с тарелку, вишневый пирог, картофельные чипсы, весь этот пищевой мусор. Лишь одна одинокая сотрудница кафетерия стоит с подносом, на котором паровая рыба и лук. Мне становится жаль ее, поэтому я покупаю тарелку рыбы. Еще я покупаю тарелку картофельного пюре, подливку и йогурт. Я ищу место рядом со столом, за которым сидит серьезный, нахмуренный мужчина с серебряными волосами, употребляющий такие длинные слова, что я удивляюсь, как он не задыхается. Очень официальный. Достаточно хороший для того, чтобы собрать вокруг людей, которые говорят так, словно знают что делают.

После ланча я забредаю на пятый этаж, в крыло взрослой хирургии, где ожидающие члены семей сконцентрированы на телевизоре. Я усаживаюсь там, где могу наблюдать за постом медсестры и за парой больничных палат позади нее. Это выглядит как неплохое место для болезни. Доктора и медсестры имеют умный вид, но время от времени они улыбаются всем. Рабочий прачечной толкает гигантскую корзину с зеленой больничной униформой (ту самую, которая покажет ваши ягодицы, если вы не побеспокоитесь, чтобы она была запахнута) в складскую зону. Я следую за ним. Если кто-нибудь спросит, я ищу питьевой фонтанчик. Никто не спрашивает. Я беру униформу. Я хочу надеть ее и заползти под белое бугристое покрывало и белые простыни в одной из этих высоко-приподнятых-над-полом кроватей, и поспать. Спать дома становится все труднее. Сколько потребуется медсестрам, чтобы понять, что я не имею отношения к этому месту? Позволят ли они мне отдохнуть несколько дней?

Вниз по коридору быстро прокатываются носилки, которые толкает высокий мускулистый парень. Позади него идет женщина, медсестра. Я понятия не имею, что случилось с пациентом, но его глаза закрыты, а на шее повязка, сквозь которую проступает тонкая полоска крови.

Я снимаю униформу. Со мной все в порядке. Эти люди действительно больны, как можно видеть. Я направляюсь к лифту.

Автобус в пути.

Битва титанов

У нас встреча с Самым Главным. Кто-то заметил, что я прогуливаю. И что я не разговариваю. Они решили, что я страдаю психическими расстройствами более, чем преступник, так что вызвали и школьного психолога.

Мамин рот дергается от слов, которые она не хочет говорить при незнакомцах. Отец все время проверяет свой бипер, надеясь, что кто-нибудь позвонит.

Я потягиваю воду из бумажного стаканчика. Если бы стаканчик был стеклянным, я бы открыла рот и откусила кусочек. Жуй, жуй, глотай. Они хотят, чтобы я говорила.

— Почему бы тебе не сказать что-нибудь?

— Ради божьей любви, открой свой рот!

— Это ребячество, Мелинда.

— Скажи что-нибудь.

— Ты только вредишь себе, отказываясь сотрудничать.

— Я не знаю, почему она так с нами поступает.

Главный откашливается и выходит в середину комнаты.

Самый Главный:

— Все согласны, что мы здесь для того, чтобы помочь. Давайте начнем с отметок. Это совсем не то, чего мы от тебя ожидали, Мелисса.

Папа:

— Мелинда.

Самый Главный:

— Мелинда. В прошлом году ты была учеником с твердой B, без проблем с поведением, без прогулов. Но отчеты об успеваемости… сейчас достану… ладно, что мы можем сказать?

Мама:

— В том то и дело, она не хочет ничего говорить! Я не могу добиться от нее ни слова. Она немая.

Школьный психолог:

— Думаю, мы должны исследовать какую роль тут сыграла семейная динамика.

Мама:

— Она заставляет нас бегать вокруг, чтобы привлечь внимание.

Я (внутри моей головы): Ты бы слушала? Ты бы поверила мне? Призрачный шанс.

Папа:

— Хорошо, что-то не так. Что вы сделали с ней? В прошлом году у меня была милая, любимая маленькая девочка, но как только она идет сюда, она замыкается, прогуливает занятия и спускает свои отметки в унитаз. Я играю в гольф с президентом школьного совета, вы знаете.

Мама:

— Нас не волнует, кого ты знаешь, Джек. Мы должны заставить Мелинду говорить.

Школьный психолог (склоняется вперед, смотрит на маму и папу):

— У вас двоих проблемы в браке?

Мама отвечает на языке, который леди не используют. Отец советует школьному психологу проведать тот горячий, страшный подземный мир. Школьный психолог замолкает. Может быть, она понимает, почему я продолжаю держать рот на замке. Самый Главный сидит позади в своем кресле и машинально рисует шершней.

Тиктиктик. Ради этого я пропускаю время, отведенное для самостоятельных занятий. Время дремоты. Сколько осталось дней до выпуска? Я потеряла счет. Надо найти календарь. Мама и папа приносят извинения. Они поют мелодию из шоу: «Что нам делать? Что нам делать? Она не от мира сего, а нас только двое. Что, о что мы должны делать?»

В мире-внутри-моей-головы они прыгают на стол Самого Главного и принимаются бить чечетку. Вспыхивает прожектор, освещая их. Присоединяется голос хора и школьный психолог танцует вокруг усеянного блестками тростника. Я хихикаю. Стоп. Вернись в их мир.

Мама:

— Ты думаешь это смешно? Мы говорим о твоем будущем, о твоей жизни, Мелинда!

Папа:

— Я не знаю, где ты подхватила это разгильдяйское отношение, но ты точно не научилась этому дома. Вероятно, это здешнее дурное влияние.

ШП:

— Вообще-то, у Мелинды очень хорошие друзья. Я видела, она помогала группе девушек, которые постоянно записываются волонтерами. Мег Хэркатт, Эмили Бриггс, Шевони Фэлон…

Самый Главный (прекращает черкать):

— Очень хорошие девочки. Все из хороших семей.

Он впервые смотрит на меня и склоняет голову набок:

— Они твои подруги?

Это их выбор быть такими непонятливыми? Они родились такими? У меня нет друзей. У меня ничего нет. Я ничего не говорю. Я — ничто. Интересно, сколько времени понадобится, чтобы добраться на автобусе в Аризону.

МВОЗ

Мерриуэзерское временное отстранение от занятий. Это мои Последствия. Это входит в мой контракт. Они правы, когда говорят вам, что вы не должны ничего подписывать, не прочитав это внимательно. Даже лучше заплатите адвокату, чтобы он внимательно прочел это.

Консультант руководства выдумал контракт после наших уютных посиделок в кабинете директора. Там перечислен миллион вещей, которые я не собиралась делать, и последствия, которые обрушатся на меня, если я их сделаю. Последствия за мелкие нарушения, вроде опоздания в класс или неучастия в делах оказались дурацкие — они хотели, чтобы я написала эссе — так что я на следующий день прогуляла школу и — Бинго! Я выиграла путешествие в МВОЗ.

Это классная комната, выкрашенная в белый цвет, с неудобными стульями и лампой, жужжащей, как голодный улей. Обитателям МВОЗ приказано сидеть и пялиться на голые стены. Это призвано привести нас к повиновению или подготовить к приюту для душевнобольных. Сегодня наш сторожевой пес Мистер Шея. Он кривит губу и рычит на меня. Я думаю, это часть его наказания за то дерьмо насчет нетерпимости, в которое он вляпался на уроке. Вместе со мной еще два осужденных.

У одного на выбритом черепе вытатуирован крест. Он сидит, как гранитная фигура, ожидающая резца, чтобы вырезать себя из горного склона. Другой парень выглядит совершенно нормальным. Может, у него слегка чудаковатая одежда, но это преступление из тех, на которые здесь закрывают глаза, не тяжкое. Когда Мистер Шея встает, чтобы поприветствовать прибывшего с опозданием, нормально выглядящий парень говорит мне, что он любит поджигать.

Наш последний компаньон — Энди Эванс. Мой завтрак превращается в соляную кислоту. Он скалится Мистеру Шее и садится за мной.

Мистер Шея:

— Опять грубил, Энди?

Энди Чудовище:

— Нет, сэр. Один из ваших коллег думает, что у меня проблемы с самоутверждением. Вы можете поверить в это?

Мистер Шея:

— Больше никаких разговоров.

Я снова Кролик Банни, прячущийся на открытом месте. Я сижу, как будто у меня во рту яйцо. Одно движение, одно слово — и яйцо разобьется и взорвет мир.

Мне приходят в голову по-настоящему жуткие вещи.

Когда Мистер Шея не смотрит, Энди дует мне в ухо.

Я хочу убить его.

Пикассо

Я ничего не могу делать, даже в классе искусства. Мистер Фримен, сам профессионал по части уставиться за окно, думает, что он знает, что не так.