Четыре жизни Василия Аксенова - Виктор Есипов

Вот для примера сценка в вокзальном ресторане:

«– Спиртного ничего нет, – сказал вышибала. И оглядел меня всего, как дохлую птичку или как грязный лютик.

– Нет ничего спиртного!!!

Я хоть весь и сжался от отчаяния, но все-таки сумел промямлить, что пришел вовсе не за этим. <…>

– Будете что-нибудь заказывать?

– А у вас чего – только музыка?

– Почему „только музыка“? Бефстроганов есть, пирожное. Вымя…

Опять подступила тошнота.

– А херес?

– А хереса нет.

– Интересно. Вымя есть, а хересу нет!

– Очччень интересно. Да. Хересу – нет. А вымя – есть.

И меня оставили…» (19–20)

То есть в экспозиции у рассматриваемых произведений, надо признаться, мало общего.

Общее проявляется в иронически-издевательском авторском отношении к окружающей героев действительности.

У Аксенова подавляющее большинство эпизодов имеет откровенно пародийный характер. Так, после ареста братьями-милиционерами Бородкиными водителя грузовика Володи Телескопова самый интеллигентный его пассажир в ужасе заламывает руки.

«– Нет-нет, друзья! – пылко воскликнул Вадим Афанасьевич. – Я подам в гусятинский нарсуд официальное заявление. Я уверен… мы… наше учреждение… вся общественность… возьмем Володю на поруки. Если понадобится, я усыновлю его.

С этими словами Вадим Афанасьевич закашлялся, затянулся трубочкой, выпустил дымовую завесу, чтобы скрыть за ней свои увлажняющиеся глаза»[95].

Да и вообще, если вдуматься, что это за бочкотара такая, с которой так заботливо обходятся аксеновские персонажи, которой они так трогательно дорожат? Это же ничто, абсурд, фикция! Такая же фикция, как широко пропагандируемые в стране и в мире преимущества социалистического строя. Сдается, что эта затоваренная аксеновская бочкотара вполне может восприниматься как метафора никчемности советской экономической системы со всеми ее идеологическими обоснованиями? То есть, если выразиться еще более прямо, идея этой аксеновской повести по сути своей уже вполне антисоветская.

Те же настроения улавливаем и в ерофеевской поэме.

Так, Веничка, в очередной раз подкрепившись спиртным в тамбуре движущейся в направлении Петушков электрички, входит в вагон и встречается с взглядами своих сограждан-попутчиков. Ох, не идиллические чувства, не ощущение братской солидарности с тружениками социалистической отчизны вызывают их глаза в сознании Венечки:

«Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами…

Мне это нравится, мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и покупается… глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… Девальвация, безработица, пауперизм… Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире чистогана…

Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий, эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…

Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз». (26–27).

Сколько сарказма! И здесь же вкрапление из знаменитого тургеневского панегирика русскому языку: «Во дни испытаний, во дни тягостных раздумий…»

На этих вкраплениях в обыденные разговоры персонажей литературных цитат остановимся чуть позже.

Пока же обратим внимание на некоторые схожие (быть может, лишь внешне схожие) сюжетные ходы и отдельные стилистические приемы.

В первую очередь это относится к сновидениям героев.

Аксенов и начинает свою повесть с предуведомления: «Повесть с преувеличениями и сновидениями». И в самом деле, на протяжении всего повествования читатель знакомится с первыми, вторыми и третьими снами ее персонажей, а финалом повести служит «Последний общий сон».

У Ерофеева, не выделенные особо, сны-видения органично вплетаются в повествование все сильнее пьянеющего Венички:

«Все это я видел совершенно отчетливо, и свидетельствую об этом миру. Но вот всего остального – я уже не видел – и ни о чем не могу свидетельствовать. Краешком сознания, самым краешком, я запомнил, как выходящая в Орехове лавина публики запуталась во мне и вбирала меня, чтобы накопить меня в себе, как паршивую слюну, – и выплюнуть на ореховский перрон. Но плевок все не получался, потому что входящая в вагон публика затыкала рот выходящей. Я мотался, как говно в проруби.

И если там Господь меня спросит: „Неужели, Веня, ты больше не помнишь ничего? Неужели ты сразу погрузился в тот сон, с которого начались все твои бедствия…?“ – я скажу ему: „Нет, Господь, не сразу…“ Краешком сознания, все тем же самым краешком, я еще запомнил, что сумел, наконец, совладать со стихиями и вырваться в пустые пространства вагона и опрокинуться на чью-то лавочку, первую от дверей…» (93)

Далее. В «Затоваренной бочкотаре» нет-нет да и появляются ангелы, например в «Сне пилота Вани Кулаченко»:

«– А ангелов видите, товарищ Кулаченко?

– Ангелов как раз вижу.

Навстречу космическому кораблю важно летел большим лебедем Ангел.

– Чем занимаетесь в обычной жизни, товарищ Кулаченко?

– Распыляю удобрения, суперфосфатом ублажаю матушку-планету». (30)

Или в «Третьем сне Владимира Телескопова»:

«От столба к столбу идем голова в голову. Андрюша весь в мыле, веселый.

А трибуны приближаются, все белые, трепещут. Эге, да там сплошь ангелы. Хлопают крыльями, свистят». (55)

В поэме Ерофеева ангелы сопровождают Веничку чуть ли не все время. Вот он обнаруживает их присутствие на площади Курского вокзала:

«Я лучше прислонюсь к колонне и зажмурюсь, чтобы не так тошнило…

„Конечно, Веничка, конечно, – кто-то пропел в высоте так тихо, так ласково-ласково. – Зажмурься, чтобы не так тошнило“.

О! Узнаю! Узнаю! Это опять они! „Ангелы Господни! Это вы опять?“

„Ну конечно мы“ – и опять так ласково…

„А знаете что, ангелы?“ – спросил я тоже тихо-тихо.

„Что?“ – ответили ангелы.

„Тяжело мне…“» (18)

А вот они видятся ему в последней главе поэмы:

«„Ангелы небесные! они поднимаются! что мне делать? что мне сейчас сделать, чтобы не умереть? Ангелы!..“

И ангелы – засмеялись». (127)

Еще одна общая деталь. И у Аксенова, и у Ерофеева приводятся рецептуры экзотических для нормального гражданина алкогольных коктейлей.