Сыграй на цитре - Джоан Хэ

дрожат против моей воли. Но мой взгляд устойчив, и он фиксируется на глазах Ворона поверх фарфорового ободка, пока я пью до дна.

Когда я поднимаюсь, мои ноги уже более устойчивы. Ворон не останавливает меня, и я уже почти дохожу до ступенек, прежде чем он заговаривает.

– Передай Цикаде мои наилучшие пожелания.

– Не пойдешь? – Я стараюсь казаться равнодушной. Я не должна позволять ему думать, что его общество нежелательно.

– Весьма скоро ты прибежишь ко мне.

Не напоминай мне.

– Ты хотел бы, чтобы это было из-за твоего обаяния, – протяжно произношу я, и Ворон делает грустное лицо. – Но никто по доброй воле не последовал бы за тобой, если бы ты не отравил его.

– Теперь ты ведешь себя просто… – Он замолкает в приступе кашля.

Отвратительно. Я спускаюсь по ступенькам, не обращая на него внимания.

Кашель прекращается.

Его тень перекидывается через борт джонки; его голос доносится снизу.

– Как бы там ни было, мне жаль.

Сожаление ему не идет. Но его извинения оставляют за мной последнее слово. На это я не могу жаловаться.

– Не стоит. – Я преодолеваю последнюю ступеньку и плюхаюсь в лодку, ожидающую на воде. – Как ты и сказал, я бы сделала то же самое.

6. Золотистая кожица Цикады

Я бы сделала то же самое.

У меня вырывается смех, когда я прогуливаюсь по городскому бульвару.

Нет, Ворон. На твоем месте я бы убедила Миазму казнить меня на месте. Я бы использовала все стратегии, описанные в книгах, чтобы это произошло, если бы сомневалась в твоей преданности.

Вместо этого я жива. Отравлена, да, и во власти Ворона. Но пока я дышу, я буду составлять планы.

Южные земли известны своей изысканной кухней и изобразительным искусством, и это видно, когда я выхожу на рынок. На ярко задрапированных прилавках торговцев есть все – от жареных кальмаров до гобеленов, сотканных из мелкого жемчуга. На одном прилавке висят серебряные доспехи.

– Они сделаны вручную, – говорит торговка, заметив, что я уже дважды смотрю на товар. – Нет двух одинаковых, и я продаю их с пожизненной гарантией.

Такого доспеха на всю жизнь не хватит. Даже я могу сказать, что в ламинарии слишком много щелей. Когда я говорю об этом торговке, она смотрит на меня так, словно у меня выросли волосы между бровей.

– Разумеется, это парадный класс. Слишком тонкий, чтобы носить его на поле боя.

– Сколько?

Она называет свою цену, и у меня дергается глаз. Один из этих костюмов мог бы кормить армию Жэнь неделями.

Уходя, я повторно осматриваю рынок. Похоже, никто из торговцев не живет от продажи до продажи. Даже беженцы – единственный признак нашей расколотой империи – сыты и обуты. Два грамотея ведут политические дебаты в трактирном баре. Учитель проводит урок на крыльце аптеки, декламируя со своими учениками стихи Мудрого Мастера Шэнциуса.

Царство Эрудиции, именно так, я слышала, Цикада стала называть Юг. Больше похоже на Царство Изобилия. По сравнению с Севером, терзаемым голодом, ставшим полем битвы между Миазмой и всеми инакомыслящими главнокомандующими последнего десятилетия, эта земля – рай. Как Ку оказалась здесь, при дворе Цикады, выше моего понимания. Я должна быть благодарна ей за это, но…

– Лу’эр! Пяо’эр! – Зов из окна второго этажа. С улицы врываются две девочки. Одна спотыкается и падает позади другой, кричит, когда обдирает коленку.

Обернись. Другая девушка помогает своей сестре подняться, и я понимаю, что Ку продолжила бы бежать, если бы я упала.

Что-то мокрое брызгает мне на нос. Я поднимаю взгляд; начинается дождь. Когда в последний раз шторм застигал меня врасплох? Слишком давно, еще до того, как я научилась читать небеса.

Помни, кто ты такая и кем ты не являешься. Ты здесь ради Жэнь.

Ты здесь ради себя.

Я уклоняюсь от торговцев зонтиками, которые тянутся прямиком ко мне, и продолжаю движение в направлении Шатра Найтингейла. Дождь прекращается так же внезапно, как и начался. Я добираюсь до главных ворот и ныряю под одну из ив, украшающих территорию, вне поля зрения стражников.

Пока я разведываю участок, подъезжает несколько крытых телег, перевозящих группу людей, одетых в меха, которые должны быть просто запрещены в этом климате. Некоторые держат посохи, расширяющиеся кверху, как головы питонов, с бронзовыми кольцами, которые звенят, когда пассажиры спрыгивают на землю.

Монахи, мистики, гадалки. Бродячие торговцы всякой ерундой. Старый секретарь двора выходит к воротам, и я жду, пока он разгонит толпу.

Вместо этого он приглашает их пройти вперед.

Обычно я считаю общение с эзотериками ниже своего достоинства. Сегодня это мой пропуск внутрь. Я проскальзываю в очередь, пока стражники осматривают фургоны, и обнаруживаю монахиню, стоящую за последней повозкой. Она укутана в шкуры и опирается на свой посох.

Я шепчу:

– Я заплачу тебе за этот наряд. – И она выпрямляется.

– Это будет недешево. – Ее рот – клумба зубов из различных металлов, золота и бронзы, пробивающихся из ее десен.

Я ослабляю завязку своего мешочка с деньгами – любезно предоставленного Миазмой – и протягиваю его. Лучше потратить на это, чем на парадный ламинарный доспех.

Монахиня встряхивает мешочек, затем косится на меня.

– Тебя окружает необыкновенная аура, дитя.

– Это все мои деньги. Мне больше нечего дать.

Монахиня кружит вокруг меня.

– Ваши меха, пожалуйста, – подсказываю я, мое терпение иссякает, когда она бормочет какое-то заклинание. Когда она заканчивает, я снова чувствую, что вся мокрая, вероятно это опять яд. Она протягивает мне свои меха, и я облачаюсь в них. Я беру ее посох, занимаю ее место.

Стражники пропускают нас ко входу.

Мы следуем за чиновником через сады в большой внутренний двор, окаймленный с трех сторон кустами жимолости.

– Леди в скором времени подойдет к вам, – говорит чиновник. – А пока…

Когда я отступаю назад, заросли кустарника вонзаются в мои лопатки. Когда чиновник поворачивается, я поворачиваюсь тоже. Меня окружают благоухающие цветы. Я прокладываю себе проход сквозь них, выхожу из внутреннего двора и попадаю в другой, на ходу сбрасывая меха. Проливной дождь превратил цвет моей одежды из бежевого в навозный, а конский хвост – в прилипшую к шее невнятную субстанцию. Вряд ли я достойна аудиенции у Цикады.

А она недостойна моей сестры.

Используя свои познания геомантии, я маневрирую из коридора в коридор, пока не оказываюсь в комнате для письма, большой и просторной. Сквозь закрытые ставнями окна просачиваются струйки света. На стенах висят каллиграфические надписи, а запах перетертой краски для чернил терпкий, как чай.

Маловероятно, что Цикада самолично почтит это место своим присутствием.